Шакал ей тело рвет когтями,
и покаянье жжет, как пламя...
- Прости, Господь! Я поняла:
любовь игрой во мне была...
В любви я выгоду искала,
в себе, лелея бабью суть:
сознанье львицы, хвост шакала,
чтоб лисьей хитростью блеснуть.
Ждала от жизни миг послаще
чтоб в замок призрачный залезть...
Не сберегла ни чувств, ни честь.
О, Боже, что же будет дальше?
...Костер ожог шакалью Тень,
раскрыл реальности объятья:
и вот она, с пятном на платье,
и грота сумрачная сень.
Зашевелились в гроте тени,-
девчонка вжалась меж камней,
а тени все темней, темней
и кто-то тронул за колени...
Бедняжка на ноги и в крик,
а перед ней хозяйки лик,
за нею с факелом разбойник,
монах - бледнее, чем покойник.
Хозяйка сразу поняла,
что с бедной девушкой случилось,-
мужчин к ночлегу прогнала
и к морю с горюшкой спустилась.
41
Дышал еще вулкан седой:
драконом дым до горизонта.
Стыдясь словесного экспромта,
хозяйка чайкой над бедой...
- Поплачь и горе в море вылей;
не ты одна, и я в беде:
была с любимым во вражде,-
болела я тогда гордыней...
Он поначалу был так мил,
да я, как с мышкой им играла;
меня он так боготворил,
а я на зло с другим гуляла.
Как змеи сплетни поползли,
что многим я уже доступна,
что мол, за денежку подкупна...
А черт во мне: - Еще позли!
И надсмеялась принародно,
что он способен лишь вздыхать,
а женщин силой надо брать;
что чувства ныне уж не модны.
В тот день и я была хмельна,
и мне аукнулось сполна:
хоть сердцем я его желала,
но жертвой все-таки я стала...
Я им играла, а он нет,-
он был в тот день не узнаваем:
он силой взял... Во мне весь свет
перевернулся, угасаем.
42
И он мне дважды жизнь спасал:
в тот вечер с шеи петлю снял,
а позже подменил отраву,
и видно Господу во славу...
Прозрела я, увидев дно,
а смерть казалась неотвратна;
как голосила я чудно,
что яд не выплюнуть обратно.
Была я с год неумолима,
да вот увиделись на днях,-
вчера назвал своей любимой,
когда нашел меня в камнях.
Зачем будить в мужчине зверя?
Нет, то не женщины стезя;
будить скота, то баб потеря
и забывать про то нельзя.
Мужик до старости ребенок,
нуждаясь в женщине с пеленок.
до смерти ищет идеал:
без женских грез он духом мал...
Пред Богом мы, как зеркала,-
первичный импульс отражаем:
вот, как себя воображаем,
так у мужчин идут дела...
Из берегов не выйдет море,-
поплачь, подруженька, поплачь;
слезой размочим, как калач
и на двоих поделим горе.
43
...Сокрыли небо облака.
Хмельной кувшин уносит скуку:
ко всем он льнет, кто тянет руку
и вот уж выпита река.
Не пил бандит,- девчонку ищет,
он пьян, но только без вина:
влюбленный волк у моря рыщет,
любовь от истины сильна.
Но то уже не волк,- собака,
которой надоела драка;
пусть своенравен этот пес,
но крест свой до любви донес.
...Монах одну лишь выпил чарку,
она, как мертвому припарка,-
весь мир расколот пополам,
а он в щели: ни тут, ни там...
Служить не хочет букве ветхой:
венок подвижника истлел,
и дух пророс житейской веткой
с отравою любовных стрел.
Откуда взяться покаянью,
коль в теле не было греха;
а, не вкусив плодов страданья,
венец не вечность, а труха.
Ах, дева, дева, кто ж ты, дева?
Кто ты, девичья чистота?
Шагнуть направо иль налево?
О, бездна чистого листа...
44
Как сделать первую помарку,
и сколько их судьба таит?
Вино из жил не вылить в чарку...
Ах, сердце, как оно болит!
Вдруг сил не хватит или духу,
чтоб устоять в мирских тисках,-
попробуй съесть в ночи краюху
и чтоб ни крошки на руках.
...Гульба в разгаре, день к обеду.
Бликует свет в прогалах туч.
Поэт и странник за беседой,
их озаряет тайный луч...
А за столом в разлете песни:
бабенка с дамой голосят;
ученый, маг, богатый - здесь же,
бедняк, художник - в лад басят.
Но заплетается интрига,-
в гулянке этой скрыта фига:
перешагнет порожек хмель
и дверь вражда сорвет с петель...
Бабенка - ведьмино отродье,
пускает сплетен половодье:
наушничает бедняку,
и дама ухом начеку...
- Вон, на скале, сидят два дурня:
поэт, да странник - херувим;
глядят на гору - смолокурня,
с дымком приносит глупость им...
45
Свихнулись оба с верой в Бога...
А вот, тихонюшка монах,-
забыл совсем про Божий страх:
к хозяйке протоптал дорогу...
Ласкал у моря в ночь ее:
она ж для вида отбивалась,
потом, как ведьма распласталась...
Не ангел, черт вошел в нее...
Свихнулся с выпивки народ:
бандит завел девчонку в грот,
та не брыкалась, шла покорно,-
пропала честь ее бесспорно...
...Злорадно хмыкнув, величаво,
бабенка шасть из-за стола;
кивком богатого, лукаво,
как на уздечке повела...
Поет гулянка отрешенно,
кувшин плутает по рукам,
а баба крысою, проворно,
за тенью шмыгнула к горам.
За нею, пьяным приведеньем,
спешит с ухмылкою богач:
в мыслишках алчность прегрешенья
и в этом смысле, он ловкач...
И не хотел бы так, да надо
кормить тщеславие свое:
в мозгах клонирует жулье,
как тать чванливая бравада.
46
И вот, на этом вираже,
в плену предательской корысти,
вся жизнь, как будь-то на ноже,
и этот нож в костлявой кисти...
...Но вот гора и Тени взгляд
лукаво в скалы указует...
С утеса шумный водопад
потоком пенным озорует.
А за завесою воды
едва наметилась пещера;
исчезла Тень во тьме вражды.
зато открылась яви мера...
В пещере сыро, валуны;
в глуби под сводом лучик света,
а у заплесневшей стены
мерцанье дивного браслета...
Вещица яви не земной,
для взора алчного услада;
шумит изнанка водопада,
а алчность кажет норов свой...
Схватила вещь сначала баба,
да силой вырвал богатей...
Бабенка думает: - Ну, змей,
я камнем стукнуть ведь не слаба...
Вдруг голос пьяный бедняка
заставил вздрогнуть злую пару:
- Чудачит водами река!
А я гулянке задал жару...
47
Сейчас там, у костра садом,-
я сделал все, как ты шепнула...
Своим разгульным языком
мадам в пожар искру раздула.
Всем объявила без прикрас,
кого разбойник растлевает.
Художнику подбила глаз:
глубокой синью он сияет!
Что оскоромился монах:
теперь хозяйка на сносях
и, как родится монашенок,
из рясы накроит пеленок.
Что ты, богатый - голубой,
и тайно вяжешься с поэтом.
Что странник в сговоре с тобой:
убить бандита пред рассветом.
Бандюга кинулся с ножом -
я ноги в руки и ужом...
Тому подставил кто-то ногу...
А я до вас и, слава Богу...
- Не знаю: слава или нет,-
...богач натужно загнусавил,-
но жизнь себе ты, змей убавил,
пропел последний ты куплет...
Не смог бандит, так я достану!
...Бедняк вдруг выхватил браслет,-
врагов себе, прибавив с пьяну,
и из пещеры шмыг на свет.
48
Тропа змеей от водопада,
бедняк же кошкой на карниз,
браслетом машет от услады
и, ухмыляясь, смотрит вниз...
- Ну, что догнали, жизнелюбы?!
Попробуй, влезь сюда, пузан:
сорвешься, брякнешься на зубы!
Ну, лезь, раскормленный Тарзан!
- Заткнись, пародия Кощея,-
как воробья камнем сшибу!
...У бедняка глаза на лбу
и в плечи вдавленная шея...
- Не надо! Тихо... Это... Там...
Прими меня, не слезу сам.
За той скалой чужое что-то:
машина не земной работы...
- Приму, когда отдашь браслет.
- Лови, а не набьете рожу?
- Лупить тебя,- корысти нет:
где тайна есть, шуметь не гоже.
...Спустились, обошли скалу
и притаились за кустами:
глазам предстало наяву
то, что владеет только снами...
Как будь-то две сковороды
прикрыли тайный центр круга;
металл блестит тоской слюды.
как потеряла сущность друга...
49
Открыта дверь: овальный зев -
застывший, в грозном рыке лев,
манит искристым полусветом,
струит не познанным секретом...
Но видим этих струй поток,
как пеленой металл окутан:
паук незримый кокон спутал,-
виток вплетается в виток.
А пустота и звень покоя
землянам смелость придают,
и вот они к дверям идут,
в виток сторожевого слоя.
Немая дверь уж в трех шагах:
богач шагнул в струистый кокон,
но пал, откинутый потоком.
Лежит и бедный на камнях.
И лишь бабенка устояла:
она в руках браслет держала,-
он загорелся, как огонь
не обжигающий ладонь.
Прикрывши рот, явилась дама:
в хмельных глазах немой восторг;
шагнула в зев, вскричала: - Мама!
...Удар: мадам слетела с ног.
Бабенка - прыг, за вязь защиты...
Бедняк вскричал: - Отдай браслет!
Та тычет фигушку в ответ:
- Сама слетаю на орбиту!
50
- Вот, дура баба,- взвыл бедняк,-
там пропадешь одна,- верняк!
...В мольбе и дама в просьбе млеет:
- Возьми нас,- будет веселее!
...Бабенка: - Ладно, вот рука:
браслета пальцами коснитесь;
кучней, кучней, кучней толпитесь,-
чай дверь не так уж широка.
...Вершины скал горят свечами;
набухли тени чернотой,
и вся четверка за чертой,
и мир иной перед глазами...
Четыре кресла. Зыбкий час.
Бликует в центре полусфера
и света призрачная мера
в браслете вскрыла огнеглаз.
Вот глаз моргнул и, дверь закрылась,-
телами овладела стылость,
но разум равнодушно чист.
Браслет свеченьями искрист.
Качнулись занятые кресла;
с окон исчезла пелена:
ширь панорамная видна
и притяжение исчезло.
Браслет над креслами поплыл.
завис над бедным огнеоко,
умы сливаются с потоком,
в полет без мыслей и без крыл.
51
Сердца у всех наполнил скукой
белесый жиденький туман.
Мелькнет где лучик, - тут же Бука
зевотный выбросит аркан...
Натянет мороку, да хмари,
и заснуют в тумане твари,
и что цветное, где найдут,-
тоскою серенькой затрут.
Иль ворохнется подсознанье
и явит мысленный предмет,
тут, пошлой мысли выползанье,
растлит его в пустой сюжет.
И нет предмета, лишь обломки,
как прах на жизненной тропе,-
судьбы кандальные постромки
сокрыты в родовом пупе...
Тот пуп - тоннель в конце тумана,-
черно, как дуло у нагана;
и пуповину не порвать,
и свет в тоннеле не догнать.
Невежество - залог маразма,
лишь перед смертью дверь мелькнет,
но лень, оскалившись, зевнет,
и нет души,- сплошная язва.
То, на земле, как приговор,
и эти путы очень носки:
скорее запакуют в доски.
чем избежишь тюрьмы, как вор.
51
О, нищета,- сродни бродяги
и всяк юродивый ей брат:
душа свободна, как дворняга,
которой кто-то пнул под зад.
Да только та ли то свобода,
себя не помня, вить на даль?
На бедных снова нынче мода:
вот, демократии медаль!
Медаль висит на антиподах:
бедняк - богач, противовес;
чтоб уравнять их, вот свобода,-
пока мир в злобе не исчез!
Вот, зависть вышла из тумана,
как меч, в зените острие,-
эх, рубанет меридианом,
и загорланит воронье...
...Браслет завис над богатеем,
и меч уперся в горизонт,-
явили недра странный терем,
в ответ на суетный экспромт.
Из черепов сложен фундамент,
от безымянных мастеров.
На стенах каменный орнамент,
в самих себя влюбленных слов.
Собачьи будки вместо окон
и в каждом злобится по псу.
Округу колобродит роком
под ритмодолбную попсу.
53
Она так души растлевает,
довлея ритмом на интим...
А терем стены ввысь вздымает,
где тесно башенкам глухим.
И чья-то тень в плаще крылатом,
во фраке черном, как смолье,
туда-сюда, подводным скатом,
шныряет в странное жилье.
Таскает в терем утварь, шмотки;
притащит и в подвал снесет,
потом на крышу заползет,
из тьмы бойниц в бинокль смотрит.
Как коршун местность сторожит,
следит: где плохо, что лежит.
Узрит: хозяина обдурит
иль зельем импортным обкурит...
Иль гнусно выпросит в залог,
вживляя в ум тлетворный слог,
иль просто, вещь уносит силой,
смирив хозяина могилой.
Таскал, таскал, таскал и вдруг,
у горизонта дрогнул круг,-
округа сделалась водою,
водою мертвой, не живою...
И терем выкинул кульбит:
перевернулся, но не тонет;
на дне богач под башней стонет...
И меч над теремом висит.
54
Луна исчезла с небосклона;
на водной глади тонкий лед,-
не слышно под водою стона:
богач пред Богом предстает.
Стоит средь тех, кого обидел,
руками, прикрывая стыд,
в ком жертву денежную видел,
кто был ограблен, иль убит.
Немеет дух от скорбных взоров,
как морок аура темна
и вот, она уже черна:
обуглилась сознаньем вора.
Вдруг кокон начало трясти:
душа внутри, как погремушка
и то, что смог в подвал снести,
вместила подлая игрушка...
То ухнет в бок углом диван,
то стукнет в лоб телеэкран,
то пачкой денег рот скорежит,
иль от обжорства дых скукожит.
Сверкнув, вонзился в кокон меч,
и прекратились все движенья...
О, долгим будет пробужденье,
коль бездна вскрылась дух стеречь...
...Настала очередь для дамы:
в браслете молнии снуют,
рождая эхо новой драмы...
Да, тьма и здесь нашла приют.
55
Ах, эти розовые замки,
сродни летучим облакам:
их не дано создать рукам,-
у них мечтательные рамки.
Они, так строятся легко;
доверчив тот, кто в них очнется,
ведь так бездумно в них живется,
да только падать высоко.
Но на земле кормиться надо,
одной мечтой не будешь сыт,
и вот, из розового сада,
мадам голубкой вниз летит.
А на земле, такое диво:
поймали в страстные силки,
а страсть, как кошечка игрива,-
в желаньях прячет коготки...
И это путают с любовью,
как сор выносят на показ...
Любовь - она приходит раз
и пищу не дает злословью.
Но страсть липуча, как магнит:
сначала броско удивит,
но глядь - а ветреная муза
под подолом уж прячет пузо.
Дите родиться, не беда,
да мать исчезнет без стыда...
Еще одно дите без мамы.
Эх, где ж сердца-то ваши, дамы?
56
Иль вот еще что дух тревожит:
кукушки с хищностью орла,-
постыдней нету ремесла,-
в утробе рвут младенца... Боже!
Пока бедой детей пытала,
в свой замок злобы натаскала
и рухнул замок с высоты,
но и руины не пусты...
Под каждым камнем скрыта бездна,
где покаянье бесполезно...
И страшно глянуть в эту тьму
душе и сердцу, и уму.
А взор летит за облаками,
да толку, что махать руками...
Стряхнула перья простыня
и стала савану родня.
Любовь свободой не торгует.
она, как вера, взаперти:
уйдет кто - бережно тоскует,
войдет - останется в чести.
...Последний всплеск в немом квартете:
над бабой замер огнешар,-
всех четверых бросает в жар,-
пальнуло адом по планете...
Взметнулись пламя языки,-
в глазницах закипели слезы.
Сверкают безвременьем грозы,
бредут, как тени, мужики...
57
Их лица скорбны под неволей,
к груди прижатые персты.
От жара выгнутое поле
и в землю вжатые кресты...
И мужики к крестам, сгибаясь,
горбатясь в бабьей суете,
беззвучно, запоздало каясь,
таланты ищут в слепоте.
Здесь редко кто свой дар находит,
сбежав из ада внутрь себя;
нашедший, музу в свет выводит,
Творца вериги возлюбя...
Но поле полем остается,
где жжет огнем матриархат,
и всяк в том поле виноват,
кто, под каблук попав, сдается.
Кто свой характер променял,
чтоб добывать свой хлеб для пуза;
кому полет души - обуза,
тот бабьи взоры примерял.
И эта суть уж не от Бога,-
за так прозренье не дают…
Крутая в горочку дорога,
где Дух Святой нашел приют.
Эх, восходить мешают бабы,
но только тем, кто сам таков;
но может феей стать и жаба
в руках умелых мужиков!
58
Тогда живут одной судьбою.
смыкая половинки в круг,
а если нет - беда обоим,-
скрывает бездну и каблук.
...Тенистый двор. Обломки камня...
Замшелый мраморный фонтан;
бликуют в лунном свете капли,
в фонтане плачет истукан.
У очага один лишь странник
ладони греет у огня;
над очагом, вдруг сна изгнанник,
явился отголоском дня.
Завис, пульсирует огнями,
исторг из чрева четверых,
и уж готов ночлег для них,
под гипнотическими снами.
Горит магический браслет,
очаг щелкнул искрой и замер:
в голографическое пламя
ушел корабль в толщу лет.
Над странником лучится око,
а он, как воин величав;
и тень, суетность растеряв,
ушла под землю, и глубоко...
Преобразилось все вокруг:
тела прозрачны, стали вдруг;
лазурный свет размыл руины;
прозрачны горы - исполины.
59
Разверзлась даль в голубизне,
объем рисуют только блики;
прозрачны недра, тучи, лики,-
легко в небесной новизне...
И только грусть о теле бренном:
оно когда-то, да умрет.
Полно грехов на свитке тленном,
но, Боже, как душа поет!
В ней добродетели не спорят,-
смиренье вера им дала...
Над бытием, над бранным полем
добро и зло, как два крыла...
Не удивляйся брат пытливый,
и в добродетелях есть сбой:
когда в них ум чудит игривый,
они враждуют меж собой...
Смирил добро и зло смиренно:
прозрела духа суть нетленна,
являя свету Божий слог,
впустив Мессию за порог.
...Браслета око над поэтом,-
не нарушая тихий сон,
явила грудь чуть слышный стон,
и тень из мрака вышла к свету...
Но эта тень уже легка,-
рисует мир полутонами;
щебечет время за стихами
под трепет легкого смычка.
60