Трамвайно-релейно и напряженно, и прямо, и сочно, и пьяно, и рьяно
их пряная тайна проносится мимо
и мнимо, как статуй срывают покров,
и как выбивают решительно ясно скамейку под висельником трусливым,
авто, обдающее грязью, несется со скоростью спеси, швыряя себя,
истратив даль прошлую, пошлую, тухлую, орден меняя на блескомедаль,
в грядущую, будущую, в желанную, следующую по логике даль
мимо обвислой беременной флоры, вниз прорастающей и мастурбирующей
вкрадчиво вкрадываясь и просачиваясь
к истинам в темных глубинках корней,
научно-оптические, как телескопы, и сине-зеленые, как буква «и»,
в седла, рассаженные, как пули, плотно посаженные на гильзы,
смелые воины Чингисхана, полные мускулатуры и пота,
грубости, наглости и свободы
от всей нашей декларативной фанеры
половых догм и догматов Пилатов, недораспиленных визгом кастратов,
данных им нравственностью языка,
проваливаясь на летящих конях в бездны пропастей и распадков,
отталкиваясь от остро алмазных, крепких как сжатые тайны, и словно
стоматологические штифты, звезд, в камнепадах со звездопадами,
где в обезумевшем хохоте неба гром водопада грохочет всей массой,
в жутко замешанной смеси восторга, страха, полета и радости смерти,
перепоясанные ремнями мышц, крепких, как сыромятная кожа,
крикливо галдящие, и гарцующие, и подавляюще ловко танцующие,
машущие топорами смертельными с лезвиями, опасно бликующими,
там, у бесстрастно громадного солнца, дымно всходящего над страною
может быть, Турцией Оттоманов, может быть, сумеречной империей,
и покрывающего всю долину чертежной штриховкой от минаретов,
они окунают с шипеньем и шелестом ярко цветную дамасскую сталь
в женскую боль заостренно-холодной темной и тускло голодной воды,
чтобы потом уже у колодцев, сложенных после всех войн из осколков
гальки речной и причудливой глины,
взятой в ручье из соседнего леса,
жидких кристаллов, глотая глотками жидких кристаллов глотая глотки,
ветхо окутанные тьмой Венеры, в серых бинтах и истлевших пеплосах,
чуждые бубна в болезненных мыслях мутно истрепанной бахромы,
склонные к бурдюку и удушью, худо влачили бы дни они,
как на распорках атеросклероза, палки втыкая в грунт и вынимая,
сгорбленно шли бы они как к награде
скорби скорбей и болезни болезней
выжатого до конца винограда.