28 ноября 1880 года родился выдающийся поэт Александр Блок.
Он был учеником христианского поэта-символиста Владимира Соловьева. В поэме «Возмездие» он писал:
Жизнь – без начала и конца.
Нас всех подстерегает случай.
Над нами – сумрак неминучий
Иль ясность Божьего лица.
Но ты, художник, твердо веруй
В начала и концы. Ты знай,
Где стерегут нас ад и рай.
Тебе дано бесстрастной мерой
Измерить все, что видишь ты.
Твой взгляд – да будет тверд и ясен.
Сотри случайные черты –
И ты увидишь: мир прекрасен.
Блок начинал с цикла стихов «О Прекрасной Даме». Он воспевал красоту куртизанок и алкоголиков, поскольку сам в эти минуты стимулировал свое вдохновение вином. В своих стихах он прибегал к мистическим образам из мрачного «параллельного мира»: «Есть демон утра. Дымно-светел он...». Священник Феодор Андреев на вечере памяти Блока в 1926 году сказал: «Когда злой дух прелести приближается к человеку, то призрачно перед очами показывает свет не чистый, а красноватый... Свет силы вражеской очевиден и подобен чувственному огню».
Дьявол – дух самоубийства. Стараясь убить и погубить, он уничтожает в людях веру и толкает на самоубийство одержимых. Уныние – один из семи смертных грехов. Оно ведет к погибели. Впадая в уныние, жертвы депрессии стремятся покончить с собой. Отсюда – апологетика уныния в заявлении Блока: «Этот дух уныния нам, поэтам, необходим».
«Прекрасная Дама» для Блока – неземное существо, которому он за шесть лет посвятил 687 стихотворений.
Для Достоевского идеалом красоты был Христос, для учителя Блока Владимира Соловьева красота ассоциировалась с нетленной и непорочной душой мира – Софией, как вечной женственностью. Но в дальнейшем Соловьев осознал, что абстрактную Софию любить невозможно.
Аналогичную абстракцию, воплощенную в Прекрасной Даме, полюбил Блок. Юношей он писал: «С глубокою верою в Бога мне и темная церковь светла».
В дальнейшем он увидел эту красоту в революции, причем впереди 12 красноармейцев, ассоциирующихся в его воображении с 12-ю апостолами, он поставил самого Христа. Но бдительные антиреволюционные современники разглядели в нем антихриста.
Имитационная натяжка не помогла оправдать и благословить мерзость братоубийственной войны, развязанной в России. Поэма «Двенадцать» стала апогеем духовного падения великого поэта.
Бездна зла раскрывается в дебюте произведения: «черный вечер». Поэма чем-то напоминала пушкинское бесовидение и метель («Бесы»). Пародийность поэмы очевидна, а двенадцать красногвардейцев, предводителем которых становится смутный «Иисус Христос», пародируют апостолов даже своими именами: Ванька — апостола любви Иоанна, Андрюха – апостола Андрея Первозванного и Петруха – апостола Петра. В этом произведении излагают свою искусительную программу бесы:
Эх, эх, поблуди,
Сердце екнуло в груди.
Эх, эх, согреши,
Легче будет для души.
В какой-то степени кощунственный сюжет поэмы «Двенадцать» сродни пушкинской «Гаврилиаде» или лермонтовскому «Демону». Недаром бывшие друзья отвернулись от Блока. И, пожалуй, не исключено, что именно за эту поэму Блок расплатился короткой земной жизнью (дай Бог, чтобы не вечной жизнью!). Он запоздало понял горькую непоправимость своей трагической ошибки.
Георгий Иванов считал, что он умер от «Двенадцати», как другие умирают от воспаления легких или разрыва сердца. Зинаида Гиппиус утверждала, что в последние годы он отрекся от всего. Он замолчал, ни с кем не говорил ни слова, как сказано в книге пророка Амоса: «Разумный молчит в это время, ибо злое это время» (Амос. 5:13).
Поэму «Двенадцать» он так возненавидел, что терпеть не мог ни малейшего напоминания о ней. Когда он стал задыхаться, о нем стали говорить, что он сошел с ума. Когда один большой чиновник навестил Блока перед смертью, поэт непрерывно бредил, а его беспокойство выражалось в тревожном состоянии: все ли экземпляры «Двенадцати» уничтожены?
Так Вольтер кричал: «Сожгите мои книги!» О том же позже просил Емельян Ярославский (Губельман). По свидетельству Георгия Иванова, Блок умолял жену: «Люба, хорошенько поищи и все сожги». Он заставлял ее клясться, что она его не обманывает.
Блока считают поэтом гибели и катастрофы. Перед смертью его накрыла волна неистовой ярости, и он вдребезги разбил бюст Аполлона. Сокрушив этого кумира, он как бы предал анафеме ту «красоту», которую обожествлял, которая причинила ему столько страданий. Он разочаровался в этой «красоте». И когда он молитвенно шептал: «Прости меня, Боже», он прикасался духом к нетленной красоте, о которой упоминал Константин Бальмонт:
«Одна есть в мире красота –
Любви, печали, отреченья
И добровольного мученья
За нас распятого Христа».
Георгий Иванов писал, что врачи, лечившие Блока, «не могли определить, чем он был болен. Сначала они старались подкрепить его быстро падавшие без явной причины силы, потом, когда он стал неизвестно от чего невыносимо страдать, ему стали впрыскивать морфий... «Поэт умирает, потому что дышать ему больше нечем». Так сказал Блок на пушкинском вечере незадолго до смерти. Возможно, он поставил самый правильный диагноз собственной болезни.
Доктор медицинских наук М. Щерба предположил, что поэт «погиб от подострого септического эндокардита (воспаления внутренней оболочки сердца), неизлечимого до применения антибиотиков».
Проходя мрачную долину смертной тени, он понял, что не нужен он тем революционерам, которым пытался петь дифирамбы в поэме «Двенадцать».
И в какой-то степени он искупил горькими страданиями свое отступничество от Истины. И нет сомнения, что Господь простил ему, как тому разбойнику, который смиренно попросил: «Помяни меня, Господи, когда придешь в Царствие Твое».
Размышляя о кончине Блока, нельзя не вспомнить его же слова:
И пусть над нашим смертным ложем
Взовьется с криком вороньё...
Те, кто достойней, Боже, Боже,
Да внидут в Царствие Твоё!
И в заключение процитирую мое стихотворение о нем, опубликованное в авторском сборнике «С точки зрения вечности» (Москва, 1989).
Он должен был в вечность войти –
Ступивший на смертный порог:
– Прости меня, Боже, прости! –
Взывал умирающий Блок.
Терзаясь от болей в груди,
Он тяжко страдал и стонал.
Он видел, что ждет впереди
Его – неземная страна.
Не будет там болей и слез,
Из уст там не вырвется стон…
Страну белоствольных берез –
Россию – оплакивал он.
Скорбя, что забыт на Руси
Великий спасающий Бог,
«Прости меня, Боже!» – просил
В молитве – страдающий Блок.
Он много грешил на пути,
Но, вырвав бурьян до корней,
Как мытарь шептал он: «Прости!
Будь милостив, Боже, ко мне!»
В виду такого смирения и после такой покаянной молитвы есть обоснованная надежда на благодатную милость Господа, которая всегда превозносится над судом.