Кубометры пустоты в барокамере квартиры,
Соберитесь здесь люди случайные и мои призраки,
Выпейте до дна стакана призму, полстакана крови вам на этот чумной пир,
Заполните своими криками этот вакуум безмолвных дней,
Пляшите, пока мир рушится, на бесконечном танцполе из костей.
Я зашил себе рот, чтобы быть похожим на прохожих.
Во главе стола зверь изнутри меня – с тела сжирает кожу.
Падаль на обед. Кухня пустая. Последняя сигарета у рта. Засыпаю
На холодном полу, у твоих ног бездомной беспомощной собакой,
Из кокона вылезаю прямоходящим.
Зал коконов пустых и сосудов с формалином – рождение человечества.
Из слепнущих глаз выглядываю жуликом на уходящий вечер.
Новый текстовый ворд-документ. Минуты растягиваются в длину тоннеля.
Я хороню под окном три сезона, кроме зимы. Глух к музыке птичьих трелей.
Ни слышно не звука более. Нет, не я – этот мир оглох.
Шкафы за спиной разевают рот – и там мёртвый бог.
Надо писать, но отрыжка трупной вони заполняет пространство.
Я вырыл тебя из земли в кульминации своих странствий.
И ходил по кварталам, улицам, по рукам,
в надежде найти родные.
Ничего не нашёл. За заброшенным зданием был курган,
я тебя выкопал
и мы вместе пили.
Стигматы на твоих конечностях казались такими знакомыми по прошлым жизням.
Мы ехали в автобусе, не доезжая конечной, его кишка нас выдавила.
Думал, как классно знать бога и чёрта в одном лице. Увы, трупный яд не давал мне спать,
Ты прятался вечно в закрытом шкафу, пока он заливался мне под кровать.
Когда ты замолк, я стал учить язык жестов.
На жестуно молился тебе, перестал петь песни.
Не мог есть и пить. Люди входили и уходили, так замыкался цикл.
Ты смотрел пустыми глазницами, а у меня изо рта вырывался крик.
Так и не вырвался, я схоронил его вместе со всеми ушедшими, где-то в лёгких.
С каждым бронхитом, с каждым кашлем оттуда вылетало по гробу для новых.
Можно было бы открывать похоронное агентство для всех, кого затянуло в цикл переработки
Жизнью в цинковые гробы, свинцовые пули, злые улыбки, берёзовый сок.
Чей-то «привет» ловлю отхарканным сообщением в сосущей рутине.
Вот и ты ушёл, с котомкой любви и веры, проведать миры иные.
Линолеум оставил в изгибах запекшуюся кровь, прах и пепел.
Шкаф пустой. Одиночество мира
взглядом ловлю и в дожде,
и в шуме листвы,
и в каждом
глухо-
немом
человеке.
27.11.2019