Вызвал меня к себе в кабинет начальник отдела.
– Что у тебя с этой Бардзиловской,– начал он, глядя, как обычно, в бумаги на столе и бросая редкие взгляды из-подлобья,– чего ты с ней сцепился?
– Я? С Бардзиловской? Да я с ней ни разу в жизни словом не перемолвился…
– А она говорит, что ты в этом вашем поезде выходного дня, как говорится, напился, буянил, полночи с матом и грохотом ломился в соседнее купе, спать никому не давал.
– Ломился? С матом и грохотом? Слава богу, хоть не в её купе… В попытке её обесчестить обвинений нет?
– Я тоже, зная тебя и повидав, как говорится, в разных ситуациях, пытался поставить под сомнение эту картину, но она тут час у меня сидела, грузила подробностями твоего хулиганского поведения.
– И чё хотела?
– Хотела, как говорится, чтобы я принял меры.
– Какие? Жениться на ней она не требует? Может она считает, что я рвался к ней, но просто промахнулся дверью и попал в соседнее купе.
– Не, как говорится, не требовала жениться. Наоборот, требовала выговора или лишения премии.
То, что употребление связки-паразита «как говорится» заметно участилось, свидетельствовало о том, что ужастик моему начальнику был преподнесён достаточно крутой. Не понятно только, что было источником вдохновения рассказчицы, так как никакого конфликта с ней во время этой поездки у меня не было. Даже наоборот – я ей и двум её товаркам сочувствовал. Впрочем, она об этом не знала.
Это была поездка выходного дня – прекрасное изобретение советской туристической отрасли. Этакий мини-круиз на поезде, который служил и средством передвижения, и гостиницей в пунктах назначения. Поезд отправлялся в пятницу днём, для чего сотрудников, купивших тур, отпускали с работы после обеда, а возвращался он в понедельник утром так, что ещё можно было успеть на работу.
Поезд составляли из мягких вагонов – в них в купе три мягких полки на одной стороне, очень удобно для таких мероприятий, так как на этих полках можно с комфортом разместить три влюблённых парочки, и они не будут заметны одна другой. А если среднюю полку поднять, то комфорт достигал уровня спального вагона.
В первое купе заселили уже упомянутую Бардзиловскую с двумя подружками-сотрудницами, а второе заняли мы с коллегой Мишкой и сотрудницей лаборатории надёжности Нелей, у которой, в свою очередь, в третьем купе находилась подружка Валя. Из той же лаборатории надёжности.
Все пассажиры нашего вагона были сотрудниками, хоть в какой-то степени знакомыми друг с другом, а у одного из них, очень кстати, оказался день рождения. Поэтому, уже через час после отплытия, начался пир на весь мир, то есть – на весь вагон. Стаканы наполнялись в купе именинника и по цепочке передавались во все остальные, пока кто-то не крикнул: «Хватит, хватит, а то уже соседний вагон втихаря наши стаканы перехватывает».
К вечеру все уже были хороши, травили анекдоты и байки, орали песни. Никому это не мешало, так как участвовали все. Кроме первого купе. Почему Бардзиловскую со товарищи (или со товарки) не пригласили, я не знаю, может вид у них был слишком заносчивый, может были у неё с именинником какие-нибудь тёрки, но дверь они захлопнули и носа наружу не казали.
Наше второе купе начало сбавлять обороты раньше остальных, так как абсорбировало из третьего купе девушку Валю и тем самым завершило формирование устойчивого четырёхугольного коллектива, настолько удачного, что он просуществовал несколько лет в неспокойном океане служебных романов нашего КБ. Мы довольно быстро перешли от хорового орания народных шлягеров к жаркому шёпоту на мягких полках, закрыли дверь и стали служить неким буфером, ограждающим тихое купе Бардзиловской от буйствующего вагона. Сами мы заметного шума не производили и, поэтому, могли ожидать от Бардзиловской благодарности, а не кляузы.
Всё это я и начал излагать начальнику отдела, но осёкся, так как вспомнил ночное приключение, которое, вероятно, и послужило источником вдохновения неожиданной рассказчицы. Оно началось вскоре после полуночи воплем, раздавшемся с нижней полки. Мы с Валей, дремавшие обитатели полки верхней, дружно свесили головы и узрели сидящую у открытой двери Нелю, произносившую невнятные матюки, разбавленные отчётливым словом «Вася». Мы ещё ничего не успели спросить, как в дверном проёме нарисовалась нетвёрдо стоящая на ногах фигура, и стало ясно, что «Вася» – это имя, и принадлежит оно Мишкиному другу из конструкторского отдела. Фигура тут же получила пинок красивой обнажённой ножкой в живот и вылетела в коридор, а авторша удара резво задвинула дверь и повернула защёлку. Оглянувшись в сторону аплодисментов от зрителей на верхней полке, Неля перевела дух и поведала следующее.
Новый возлюбленный Мишка, молодцом показавший себя на нижней полке, вышел прогуляться, а Неля погрузилась в сладкий посткоитусный сон. Хотя, казалось бы, заснуть должен был в первую очередь Мишка… Видать, не достаточно выложился, исполняя свои внебрачные обязанности, что и подтвердилось в последствии. А через несколько минут он вернулся и стал гладить Нелю, да так интимно, что та стала предвкушать повторение предыдущего сеанса и начала ответные гладильные манипуляции, мурлыкая и не открывая глаз. Когда горячие ладошки достигли лица кавалера, Неля поняла, что что-то не так – под вибрирующими пальчиками были жаркие губы, но не было ещё недавно коловшихся усов. Неля открыла глаза, увидела Васю и от такого сюрприза подпрыгнула и завизжала, а оглушённый и обескураженный интимный лазутчик шлёпнулся с полки на пол и выкатился в коридор. Когда, через минуту, ласковый пьяный домогатель пошёл на вторую попытку, объект домогательств уже пришёл в себя, оценил обстановку и смог постоять за своё право самой выбирать половых партнёров.
Не успели мы дослушать столь удивительный рассказ, как ручка двери задёргалась, а вместо ответа на вопрос: «Кто там?», на дверь посыпались удары кулаками и ботинками, никаких других звуков при этом издано не было. Значит, не Мишка, поняли мы, значит Вася. Минут через десять удары прекратились, мы услышали удаляющиеся шаги и облегчённо вздохнули. Но через пару минут я услышал со стороны двери странные скребущие звуки, а ещё через минуту сообразил, что Вася каким-то инструментом пытается провернуть дверной замок.
– Неля, закрой верхнюю задвижку,– успел сказать я, а Неля быстро повернула рукоятку. И тут же дверь начала отъезжать, но через пару сантиметров застопорилась, как и предусмотрено было её конструкцией. Где удалось Васе добыть инструмент, и как он сумел им воспользоваться в столь маловменяемом состоянии, осталось секретом, но раздосадованный неудачей взломщик возобновил удары с удвоенной громкостью. Угомонить Васю мог только Мишка – это все знали, но где ж его было взять, этого Мишку? Ещё полчаса мы и близлежащие купе подвергались акустической атаке, а потом появился спаситель Мишка и Васю увёл. Значит вот что послужило исходным материалом для доклада Бардзиловской. Это я и поведал начальнику, и был отпущен на свободу, но так и не понял, почему она решила, что возмутителем спокойствия был я, а не Мишка. Видать, было здесь что-то личное.
Проведённое мною через несколько дней расследование завершило картину. Выйдя из нашего купе, Мишка пошёл навестить своего друга Васю. А в его купе он обнаружил девушку Свету, пьяного соседа Васю к себе не подпускавшую, на что Вася тихонько Мишке пожаловался. И, тогда, забывший усталость Мишка, начал обхаживать Свету, значит, с Нелей он расходовал энергию экономно. А Вася, увидев, что Мишка клеится к его соседке по купе, решил, что в таком случае, он имеет право на симметричные действия, и, не сказав ни слова – он вообще был в этот вечер немногословным, направился в наше купе. Света же, к счастью, Мишкиным чарам не поддалась, и тому пришлось возвращаться к «старой» любви, что и ограничило наше испытание Васей получасовым интервалом.
На следующее утро Вася, похоже, ничего не помнил о ночных событиях, так как совершенно невозмутимо присоединился к коллективу нашего купе на прогулке по Львову. Зато удивил и развлёк нас внезапно возникшей то ли астральной, то ли телепатической связью со своим однофамильцем Петей из нашего отдела. Тот тоже был мастер поддать, но головы при этом не терял. И вот, идём мы впятером по Львову, и вдруг Вася останавливается и начинает пристально смотреть в направлении какого-то переулка, не обращая внимания на наши вопрошающие возгласы. Через минуту неожиданно из переулка появляется Петя, озирается, встречается глазами с Васей, и они, как сомнамбулы, начинают двигаться навстречу друг другу, а сблизившись метров до десяти, синхронно поворачиваются в новом направлении и удаляются от нас по сближающимся траекториям. Нам стало понятно, что стремятся они к какой-то пивнушке, но ещё было известно, что ни один из них города не знает.
Дальнейшая программа ничем особенным не запомнилась, разве что эпизодом, в котором я, пока мои друзья глазели на экспонаты в каком-то музее, задремал стоя, прислонившись к удачно подвернувшейся колонне. Что дало Мишке повод рассказывать всем сотрудникам об этом происшествии в качестве свидетельства моей глухоты к искусству и истории, приговаривая после каждых двух-трёх фраз с Райкинскими интонациями:
– В греческом зале! В греческом зале!
В последний вечер публика была подуставшей, запасы алкоголя оскудели, поэтому в вагоне было довольно тихо. Когда наше купе задвинуло дверь и притихло, забравшись на свои мягкие полки, из первого купе раздалось пение. Женское трио выводило жалостливые народные песни, услаждая наш слух до поздней ночи. Я пытался выделить голос Бардзиловской, но не преуспел в этом, видать из-за отсутствия музыкального слуха. Жаль, ведь он там точно присутствовал.
В Виннице меня ждал суд. Нет, не по иску Бардзиловской , а за дорожно-транспортное происшествие. Точнее – тротуарно-транспотрное, совершённое на тротуаре (из-за разрытой дороги) в отношении 89-летней старушки, на скорости, с которой эта старушка могла бы перемещаться. Но она как раз стояла, а я в сумерках её не заметил и легонько толкнул. Это был уже второй мой инцидент со старушками – в первый раз старушка бросилась под мой мотоцикл, который ехал мимо железнодорожной больницы вслед за грузовиком. Группа пешеходов, которая готовилась перебежать дорогу в удобном, но неустановленном месте, мой мотоцикл видела, а подслеповатая бабулька – нет. Она и прыгнула на проезжую часть сразу после проезда грузовика. Сердобольные пешеходы отволокли нас с бабулькой в так кстати оказавшуюся рядом ж.д. больницу, где выяснилось, что бабулька никак на пострадала, а та, поняв, что я не собираюсь предъявлять ей претензии, перестала охать и быстро слиняла. Мне же полчаса обрабатывали раны на коленях и локтях, продранные брюки пришлось выбросить, да и транспортное средство потребовало внимания.
Трудовой коллектив был в курсе этих моих приключений, и в праздничной восьмимартовской стенной газете, мною же редактируемой, опубликовал, в тайне от меня, такое «интервью» со мной:
– Как вы относитесь к женщинам?
– О, женщины! Они милы, прекрасны, но в то же время опасны. И как показывает мой опыт авто-мотолюбителя, с возрастом они становятся всё опаснее. Медленнее всех убегают из-под колёс старушки…
Состоялся суд, и по месту работы была отправлена бумага, в которой сообщалось, что я приговорён к штрафу в 100 рублей без лишения прав управлять транспортным средством. О наличии этой депеши я узнал от начальника Отдела труда и зарплаты Бардзиловской. Она пригласила меня в свой кабинет и, с трудом скрывая неожиданную радость, выложила на стол выписку из судебного решения.
– Вот,– сказала она, умилительно глядя на невзрачный листок, как на фото нового любовника,– мы получили письмо из суда и лишаем вас квартальной премии.
– С какой это стати,– удивился я,– в этом письме ни о какой премии речи нет.
– А в соответствии с законом,– еле скрывая улыбку, сообщила хозяйка кабинета и открыла гроссбух под названием «КЗОТ» на отмеченной закладкой странице.
Я прочитал о том, что к приговорённым судом сотрудникам предприятий и учреждений должны применяться дополнительные репрессивные меры по месту работы. Но, в перечне статей уголовного кодекса, моей статьи не было, на что я и обратил внимание приплясывающей от возбуждения повелительницы премиальных выплат. Та схватила «Кодекс», убедилась в моей правоте и стала его лихорадочно листать в поисках других вариантов премиальных репрессий и возможности сохранить лицо. Но я уже понял, в чём тут дело и посоветовал искательнице убойных параграфов не напрягаться, так как дополнительны меры воздействия нацелены на борьбу с пьянством-хулиганством-воровством-бандитизмом и т.д. и т.п. А моя статья находится в категории «По неосторожности», и шансов найти в этом «Кодексе» страстно желаемую зацепку ровно ноль. Вот если бы я перед наездом на бабульку напился… Но об этом она может только мечтать.
Не успел я рассказать коллегам о выигранном поединке, как меня позвали в профком. Там профсоюзный начальник Базалицкий поведал мне о том, что по следам моего преступления, профком решил лишить меня звания «Ударник коммунистического труда» и снять мою фотографию с Доски почёта. Выслушав курс юридического ликбеза, освоенного мною в кабинете Бардзиловской, Базалицкий заохал, посетовал на неграмотность кого-то из его помощников, но заявил, что сделать ничего не может, так как заседание профкома прошло ещё вчера, протоколы подписаны и подшиты, а на доске почёта висит уже другая фотография – не огорчать же теперь вновь повешенного. Поскольку материальных потерь здесь не было, я решил не сражаться за символы столь ненавидимого мною режима, сказал только, что нахер не нужны мне эти звания, проживу как-нибудь и безударным.
Из «ударников» меня вычистили как-то халтурно, так как на собраниях, посвящённых революционным праздникам, мою фамилию в священном списке всё же озвучивали. А фотку с доски таки да, сняли, и Базалицкий вручил мне её на прощанье. Вон она, наверху...