Она приносила мне стопку и грелку,
Снимала с себя на меху душегрейку:
Согрейся с мороза, со стужи согрейся!
И знала привычки мои и ухватки,
И были в порядке рассада и грядки.
И мы никогда не играли с ней в прятки.
До слога, до звука была откровенна.
Божественна, праведна, обыкновенна.
Наверно любила, жалела наверно.
Малютку в кроватке напевно качала.
Не плакалась, не начинала сначала.
Бывало – печалилась; больше молчала.
Вставала чуть свет, убиралась по дому.
Ни снов не боялась, ни чёрта, ни грома…
Да только ушла к дорогому-другому.