Уходила не прощаясь Красота,
Закрывала бесконечные затворки.
Не оставила ни Будды, ни Христа,
Ни единой поэтической подборки.
Только сотни книжных полок в пустоте.
Башни полок из простой слоновой кости,
Посвящённые бескрылой высоте
И забывшие позвать все книги в гости.
Воскресенье – как больничный тёплый день:
Бабье лето истерично лечит осень,
Незаметно утащив прохладу в тень,
Подменив свинец из туч на марлю-проседь,
Затянув тупые раны нищеты
В голове и в прохудившейся погоде.
Рассыпаются хрустальные мечты –
Замки света в предвечернем небосводе.
Люди жили в этом трепетном бреду
Между злым "вчера" и невозможным "завтра",
Сочиняя свою карму на ходу
В невротизме полусонного азарта.
А сейчас – никто как будто и не жил:
Тишина пустых палатах улиц светлых.
Иней белыми салфетками расшил
Окна всех больных, немых, простых и смертных.
Осыпают нас осколочным дождём
Наши ангелы, каратели иллюзий.
Ничего другого мы уже не ждём,
И, наверное, мы даже и не люди,
А какие-то бездумные слова,
Имена без назначения и формы.
Нам устала Вечность сумерки сдавать,
Проспиртованные лунным хлороформом,
За копейки наших мелочных стихов
Для восторженного общества спектакля.
Мы уйдём из зала вечером веков,
Не дождавшись и конца второго акта,
Потому, что стихотворен каждый текст,
От которого становится страшнее
Или проще. Смерть рождается для тех,
Кто поклялся навсегда расстаться с нею,
Кто встречает восхитительный рассвет,
От которого – ни горячо, ни жарко.
Вслед за непреодолимым “смерти нет”
Наступает ослепительная жатва,
Растворяются в тумане этажи
Наших сложноспроектированных мыслей.
Начинается естественная жизнь,
Для которой не осталось
Больше смысла.