Полагаю, вы залюбовались на мой замах, верно? А также и бейсбольной битой, которую я держу в руках.
Быть может, вас интересует, как я получил свою биту.
О, у нее долгая история. Это уж точно.
Я был пауэр-хиттером в нашей школьной команде по бейсболу. Каждый год наша команда выходила в финал состязаний; я был в ней настоящей звездой.
Вы можете прочесть обо мне, подняв местные газеты за несколько лет: «Майкл Бернс: с ним сила»; «Майкл Бернс добыл победу для Линнфилда… в очередной раз!»
Это я, Майкл Бернс. Но теперь — теперь я желал бы никогда в жизни не прикасаться к бейсбольной бите. Ныне все изменилось. Я изменился.
Как много времени минуло с того самого дня, что навеки изменил мою жизнь? Я не могу сказать. Но я помню все, что случилось, как если бы это произошло только вчера…
* * *
Была тренировка. Мы закончили разминаться. Треннер Мэннинг рявкнул:
— Эй, Майк! Твой выход!
Во всех играх я всегда бил без промаха. На линии я шел четвертым. Оно и понятно: я был лучше всех.
Но сейчас мы просто тренировались. И тренеру нравилось менять нас местами, дабы мы не теряли хватки.
Я почувствовал, как напряглись все мои мускулы, когда я занял позицию для отбивания. Видите ли, у меня возникла проблема. Серьезная проблема. У меня был спортивный кризис.
В последнюю нашу игру я получал страйк-аут четыре раза!
А прошлые несколько тренировок? Джимми, питчер, посылал мне мяч — и всякий раз я отчаянно мазал.
Славный пауэр-хиттер, да? Я даже не мог попасть по мячу. И все об этом узнали. Я боялся, что в скором времени ко мне прилипнет прозвище «Мазила Майк»!
— Давай, Майк! — скомандовал тренер, когда я сделал несколько пробных взмахов. — Сосредоточься наконец. Ты же знаешь, завтра играем с Лэйклэндом за первое место.
— Да уж, Майк, лучше не лажай, — проворчал со своего места Джимми.
Я слегка пригнулся. Бита казалась неудобной. Тяжелой. Слишком тяжелой.
— Расслабься, — велел я себе. — Просто расслабься, и все будет как надо.
Мяч полетел. Высоко. Я его пропустил.
— Страйк! — заорал Рон у меня за спиной.
Я повернулся к нему:
— С каких это пор катчер объявляет страйки?
— С каких это пор пауэр-хиттер все время их получает? — огрызнулся он.
Все, приплыли. После такого стыдобища фиг расслабишься.
Я пытался повторить свой былой замах. Но бита казалась мне все тяжелее и тяжелее. И я видел, как мои товарищи по команде озабоченно качали головами.
После еще примерно десяти минут упражнений с битой (лучшее, чего я добился за все это время — послал мяч обратно в питчера) тренер решил кликнуть кого-нибудь со скамейки запасных.
— Слушай, Майк, — проговорил он, положив свою тяжелую ручищу мне на плечи, — ступай-ка ты домой и хорошенько отдохни перед завтрашней игрой.
Думаю, он старался не показывать раздражения. Но потом он все-таки не сдержался и добавил со злостью:
— Ты уж постарайся преодолеть свой кризис, приятель. Эта игра для всех очень важна.
Я поплелся с поля, чувствуя себя полным ничтожеством.
— Эй, Майк! Погоди секундочку! — Я сразу узнал бегущего ко мне парня. Это был Том Скотт, корреспондент с местного телевидения.
В Линнфилде школьному спорту придается огромное значение. Но чтобы репортеры являлись уже и на тренировки? Офигеть!
— Ты в порядке, Майк? — осведомился он. — Ты что-нибудь делаешь, чтобы преодолеть спортивный кризис?
— Пытаюсь, — промямлил я, чувствуя, что краснею. — Честное слово, пытаюсь. — Я вошел в школу и поспешил в раздевалку, сгорая от смущения.
Я быстро принял душ и переоделся. Мне хотелось убраться отсюда до окончания тренировки. Знал, что, если меня начнут поддевать, я сорвусь.
Несколько минут спустя я вышел из школы и поспешил к велосипедной стойке. Взор мой был устремлен в землю; я был погружен в собственные невеселые мысли.
— Что угодно бы сделал, лишь бы преодолеть кризис, — пробормотал я.
Я даже не видел этого странного человечка, пока чуть не сшиб его с ног.
— Ой. Простите, — пробормотал я.
Он улыбнулся.
— Я слышал твои слова. Тебе просто необходима бита полегче, — произнес он.
— Что? — Я в изумлении уставился на него.
Дядечка был одет в тяжелый черный шерстяной костюм. Голова его была маленькая, круглая, совершенно лысая, а кожа такая бледная, что он походил на электрическую лампочку!
Этот тип что, никогда не бывает на солнце?
— Что вы сказали? — переспросил я.
— Тебе нужна бита полегче, — повторил он. Глаза у него были будто серебряные. Когда его улыбка сделалась шире, вокруг них лучиками разбежались морщинки.
Только сейчас я заметил, что в одной руке он держит бейсбольную биту. Он поднял биту, чтобы я мог получше ее разглядеть.
Бита была выточена из блестящего черного дерева. Рукоять обмотана изолентой. Она явно была уже далеко не новой.
— Она очень легкая — и очень мощная, — проговорил мужчина. Он издал неприятный смешок, словно только что выдал отличную шутку.
— К-кто вы такой? — выдавил я, не сводя глаз с биты.
— Я фанат спорта, — ответил он. Свободной рукой он полез в карман пальто. Оттуда он вытащил визитную карточку и вручил ее мне.
Надпись на карточке гласила:
Мистер Смит, директор. Линнфилдский музей спорта.
Я вернул ему карточку. И снова посмотрел на биту.
— Вы хотите продать мне ее?
Он издал еще один смешок. И покачал блестящей лысой головой.
— Я дам ее тебе просто так, Майк. — Его странные серебристые глаза светились от какого-то странного возбуждения.
Разве я называл ему свое имя?
— Это очень хорошая бита. Ты полюбишь ее, — сказал он. — Очень мощная.
Лично я не видел в этой бите ничего особенного.
— И вы хотите отдать ее мне просто так?
Он кивнул:
— Бери-бери. Единственное что — ты должен дать мне одно обещание.
Так и знал, что где-то здесь кроется подвох!
— Какое обещание? — спросил я. Тучи заволокли солнце. В воздухе разливалась прохлада. Я чувствовал, как по тыльной стороне шеи пробежал холодок.
— Ты должен пообещать мне, что вернешь биту в музей — сразу после игры. Ты не будешь переодеваться. Ты не сбегаешь сначала домой. Ты сразу вернешь ее в мой музей. Все понял?
Он буквально сунул биту мне в руки.
«Да он сумасшедший! — подумал я. — Зачем я беру эту биту? Неужели я настолько отчаялся преодолеть свой спортивный кризис?»
Да!
Мои руки стиснули биту. Что-то я не видел в ней никакого отличия от той, которой пользовался сегодня.
И тут все мое тело пронизал холод. Ледяные пальцы мистера Смита сомкнулись на моем плече.
— Помни, — промолвил он, — верни биту тотчас же после игры.
Я кивнул и закинул биту на плечо. Затем подошел к велосипеду, отстегнул его и на полной скорости понесся прочь.
* * *
Следующий день выдался прохладным и ясным. Идеальный денек для бейсбола.
В раздевалке стоял шум и гам. Все ребята болтали и смеялись. Я же тихонько сидел в уголке, пытаясь не распсиховаться окончательно.
— Здорово, Майк! — воскликнул Джимми, кидая мне бутылку воды. — Мы с тобой. Мы верим в тебя, мужик!
— Точно. — Рон показал мне два больших пальца. — Мы знаем — ты не дашь нам продуть.
Я так нервничал, что чуть не уронил бутылку. Я открутил крышечку и жадно припал губами к горлышку.
«Я не облажаюсь, — твердил я себе. — Я не облажаюсь».
И вот настало время игры. Мы вышли на поле.
Тренер собрал нас всех возле скамьи, чтобы обсудить тактику.
— Я внес кое-какие изменения, — проговорил он, глядя прямо на меня.
Я знал, что тренер имеет в виду — все знали. Он собирался передвинуть меня назад.
— Рон будет отбивать четвертым, — объявил он, а Майк — вторым.
Вторым? Ничего, переживу. Тем раньше я смогу показать всем, что все равно остаюсь победителем.
Первым бил Рик.
Пришла моя очередь.
— Не могу на это смотреть! — услышал я обращенный к Рону стон Джимми.
Я поднял мою новую биту. Внезапно она показалась мне легкой, как перышко — в точности как говорил мне странный человечек.
Я занял свое место и приготовился.
«Странное дело!» — подумал я. Бита вдруг завибрировала. Я чувствовал дрожь, расходившуюся от рук до самых кончиков пальцев.
И вот — бросок, низкий и дальний.
— Страйк! — гаркнул судья.
Я пропустил и второй бросок. Снова страйк.
Я должен был отбить следующий, во что бы то ни стало. А бита все дрожала и вибрировала у меня в руках.
Прямая подача. Я с шумом втянул в себя воздух и размахнулся.
ТРАХ!
Мяч свечой взмыл в небо. Подбегая к первой базе, я пытался проследить за его полетом. Но мяч улетел так высоко, что я не мог его разглядеть. Неужели будет хоум-ран?[3]
Так и вышло!
— Работает! — радостно завопил я. — Работает бита!
На бегу я торжествующе вскинул руки над головой. Тренер усмехнулся и помахал мне рукой.
Мои товарищи по команде бросились ко мне, когда я обежал третью базу, и с гиканьем принялись хлопать меня по спине. Затем я достиг «дома».
Счет в пользу Линнфилда — 2:0. Два очка, заработанных лично мною.
В следующем иннинге я послал мяч еще выше, получив еще один хоум-ран.
Еще через два иннинга я устроил целых два хоум-рана!
Снова и снова взмахивал я битой. Я посылал мяч все выше и выше. После седьмого хоум-рана публика пришла в неистовство.
Семь хоум-ранов — и рекорд школы побит. А когда я совершил девятый? Побит рекорд штата!
Игра закончилась со счетом 19:3 в пользу Линнфилда. Это вам не баран чихнул.
Меня окружила бушующая толпа. Джимми и Рон посадили меня к себе на плечи, а Том Скотт с телевидения засыпал меня вопросами, пока другие репортеры усердно фотографировали.
— Эй, Майк! — помахал мне Рон после того, как толпа начала понемножку рассеиваться. — Мы все собрались в пиццерию. Отметить победу, понимаешь. Пошли, чувак, ты сегодня звезда!
Я вскочил на велосипед.
— Погнали! — крикнул я, чувствуя, что вот-вот лопну от восторга.
Мы покатили прочь от школы, не потрудившись даже переодеться. Команда скандировала:
— Майк! Майк! Майк!
Это было изумительное ощущение. Но у меня вдруг екнуло сердце. Бита! Я обещал вернуть ее сразу после игры. Я обещал мистеру Смиту тут же отнести ее обратно в спортивный музей.
Я поехал медленнее, позволив товарищам меня обогнать. Продолжая скандировать мое имя, они скрылись за поворотом.
— Я вас потом нагоню! — крикнул я им вслед. Уж не знаю, слышали они меня или нет.
Но одно я знал точно: я не могу вернуть биту.
Ни за что.
Я должен оставить ее себе.
Это была лучшая в мире бита. Бита, способная устроить девять хоум-ранов за одну игру. Я не мог с ней расстаться. Обещание обещанием — но я должен был оставить ее себе.
Привстав над сиденьем велосипеда, я сжимал биту в руках, пытаясь решить, что же мне делать. Грешным делом я даже подумал поехать домой и припрятать биту у себя в комнате. Мистер Смит не знает, где я живу. Скорее всего, он меня не найдет.
Нет. Я решил, что это нехорошо.
Я решил поехать в музей. Выложить мистеру Смиту всю правду. Что мне необходима эта бита. Я заплачу ему, решил я. Любую сумму, какую он захочет. Мое сокровище того стоит.
Я вспомнил адрес на кредитной карточке. Ехать туда пришлось долго. Музей располагался в незнакомой мне части города. На улицах не было ни машин, ни прохожих. Никого и ничего…
Сам музей размещался в приземистом сером здании. Выглядело оно не слишком гостеприимно. Я оставил велосипед у дверей, и сжимая биту в руках, вошел в зал.
До чего клёвое местечко! И как это я раньше о нем не знал? Огромный, ярко освещенный зал заполняли спортивные экспозиции в натуральную величину.
Вот два хоккеиста яростно пытаются оттереть друг друга локтями. Фигуры, очевидно, были отлиты из воска. На лицах застыло зверское выражение.
А вот и теннисисты. Юноша в белом костюме вскинул ракетку, готовясь послать подачу своему сопернику. Они выглядели настолько реально, что мне казалось, будто мячик вот-вот и впрямь полетит через сетку!
Я прошел мимо двух старшеклассников-баскетболистов, застывших в прыжке. Их мускулы были напряжены. Я мог разглядеть даже капельки пота, поблескивающие на их лицах.
«Круто, — думал я, опираясь на биту и любуясь экспозицией. — До чего же круто!»
Бейсбольная экспозиция была еще не завершена. Часть площадки уже была готова, но не было восковых фигур игроков.
И когда я смотрел на площадку, по другую сторону ее вдруг возник мистер Смит.
— Здравствуй, Майк, — произнес он с улыбкой. Его безволосая голова светилась под светом ламп. — Спасибо, что возвращаешь биту.
Я колебался.
— Я… э… не могу ее вернуть, — наконец выдавил я.
Он удивленно сощурил серебристые глаза:
— Что?
— Я должен оставить ее себе, — пробормотал я. — Это замечательнейшая бита на свете. Я что угодно сделаю, лишь бы оставить ее себе!
Он потер пальцами свой бледный подбородок:
— Ну…
— Правда, — настаивал я. — Мне очень нужна эта бита. Я хочу оставить ее навечно!
— Хорошо, — согласился он. — Можешь оставить ее навечно.
У меня отвисла челюсть. Я был поражен.
— Вы серьезно? Мне можно ее оставить?
Он с улыбкой кивнул.
— Если ты этого хочешь, — тихо промолвил он. — Дай мне взглянуть на твой замах, Майк. Размахнись как следует, хорошо?
Я был так счастлив, так благодарен! Я поднял биту, размахнулся — и застыл в ослепительной вспышке серебристого света.
* * *
И с тех пор я так и стою здесь, застыв на месте, и крепко сжимаю биту в руках, демонстрируя свой лучший замах.
Все это было давным-давно. Я понятия не имею, сколько времени прошло. Мой взгляд устремлен на картонный задник, а руки замерли в высшей точке замаха.
Посетители приходят в музей. Рано или поздно они подходят к бейсбольной экспозиции. И тогда они любуются мною.
Они говорят о том, как реалистично я выгляжу. И какой у меня великолепный замах.
Я радуюсь, что им нравится мой замах.
А, впрочем, у меня есть, пожалуй, еще один повод быть счастливым.
Ведь бита осталась со мной. Навечно.