Вместо пролога
Мои впечатления от Мексики в девяностые
годы двадцатого века
Сомбреро,кони, Сапата*, Морелос*...
Мецкаль, текилу и пульке здесь пьют.
Печально Троцкого песня тут спелась,
Диего с Фридой же в песо* живут.
Дворцы, часовни... но, чаще - халупы.
Ацтекский и майский календари.
И церкви, и статуи Гваделупы.
Дни мёртвых. Кораллы и янтари.
И пирамиды здесь. Змей есть "пернатый"*
В мифах индейцев. И весь год - жара.
Край сей дарами природы богатый, -
Фруктов опавших блестит кожура.
Лес кукурузы в межгорных лощинах.
В сезон дождей так дождь льёт, аж - беда!
Птицы над гнёздами жмутся в вершинах,
Может быть долгою злая вода.
Здесь бугамбилиям, пальмам, агавам...
Был уготован воистину рай,
А пантеоны глядят все лукаво:
Можешь подстреленным стать, это знай.
В мёртвой коросте снаружи зришь скалы,
Вечер в объятьях багровой луны,
Череп торчит у почвы в оскале,
Кратер потухший, - все тайны полны.
Часто с собакой брожу спозаранок,
До Трес Марияс я с ней дохожу.
Вижу просящих, с детьми, мексиканок.
Грустно от этого вам доложу.
В небе стервятники с голою шеей.
Ниже мошка, скорпионы, жуки.
Всякого хлама полно вдоль аллеи;
Мусор копить люди здесь мастаки.
А веселиться зато как умеют.
Пляшут и песни поют от души.
От мариачей туристы все млеют;
Скрипки, гитары их так хороши.
Такси - жуки все зелёного цвета,
Это "Фольксвагены,"- ловко снуют.
Как дирижабли на крышах везде тут
Баки с водою, которую пьют.
Фея лазурная - птичка колибри
Цветочно-пьяной парит меж ветвей.
В клювике длинном её словом "libre*
Начат призыв: "ну летим же скорей!"
К воображению я устремляюсь.
Книжных героев приют ждёт меня.
Гоним там вместе и зло прочь, и зависть...
Жизнь полнит душу волнами огня.
Вот мы, читатель, уже в Юкатане.
И в век шестнадцатый входим до дня.
Дремлет земля в предрассветном тумане,
Вблизи в волнение плещут моря.
Есть в Чичен-Ица, индейцев столице,
Храм с пирамидой. Ступеней на ней
Сколько в году было дней говорится:
Триста шестьдесят четыре. Точней,
Если прибавить площадку под храмом,
Выйдет тогда триста шестьдесят пять.
В храм подыматься имеют лишь право
Жрецы с правителем, чтоб прокричать
Низшему люду богов разных волю.
Есть старцы-чаки здесь, служат жрецам.
С помощью рук их, ох, с горькой юдолью
Встретиться многим пришлось молодцам.
О, с высоты храма люди - букашки.
Им в виде статуи видится тот,
Кто после бога дела без промашки
Все завершает, кому шлют почёт.
В дикой тропической чаще далёкой,
Где ягуары, стада обезьян
И крокодила зло щурится око
В запахе дымном стоял, сгорбив стан
Жрец очень старый и делал рисунки
Кисточкой тонкой макая в настой,
Как паутинки плели слова руки;
Труд этот долгий был и не простой.
За пирамидой святилище было,
Жрец "Судьбы майя" правдиво писал.
Много кровавого происходило
В городе змей. Это он подтверждал.
Уф, душно как и вечерней порою.
Потеешь очень и, - прочь кожура.
Счастье, коль встретишь пещеру с водою.
Карибы, сельва, - все сутки жара.
Ах, мой пегас, почему-то всегда ты
Топчешься там, где царил Кукулькан*.
Людям дарил много благ змей "пернатый".
Правил тогда Матесума тиран.
Все племена подчинил своей воле.
Было в империи много чудес.
Дань отдавали ему по неволе.
(Перехитрил его после Кортес.)
Был сверх богат Матесума смолоду.
Жалко, пропало наследство его;
Плюют потомки порой ему в морду,
Но камню срам этот, как ничего.
Испепелённые земли. В них кости.
Как иероглифы брызги от волн.
Земли Карибов в мёртвой коросте.
Вечером всюду цикадный трезвон.
Века очищу от книжной я пыли
И сгинет пред взором мгла всех завес.
Отжил тот лес? И вулканы остыли?
Но зрю обломки тех древних чудес!
История первая: "Священный колодец"
Рычали пумы в межгорных долинах.
Цвела агава единственный раз*.
Носился ветер меж кактусов дивных.
Ждали дождей, был Кайяб*, как сейчас.
Индейцы всю подготовили землю,-
Лучшие зёрна маиса, - сажать.
Возле жаровень с углями подремлют,
Священный копаль пожгут и опять
Смотрят на небо, - к богам дымок вьётся.
Чёрный бог ночи уходит с земли,
Светлый бог дня, отдохнув, к ним вернётся,
Вон, на востоке свет виден вдали.
И, наконец появляется солнце,
Огненным глазом косится на них:
"Всё могу сжечь!" -говорит и смеётся,
Значит не ждать людям струй дождевых.
В этой огромной вселенной всё тайна,
Песчинкой каждый считает себя,
Деток рожденье и смерть... - не случайно,
"Мы все во власти богов", - говорят.
К храму прикованы взгляды народа,
На пирамиде красуется он.
Главный правитель, жрецы вкруг у входа,
Богу дождя говорят про урон.
И бог Юм-Чак обещает им помощь,
И соглашается дар их принять.
Нет, ни алмаз, ни поделку, ни овощ, -
Лучшую девушку в жёны отдать.
Сидя на шкуре большой ягуара,
Главный правитель, иным словом- вождь
Всем объявил "как отыщется пара
Богу дождя, оросит землю дождь."
Красною, чёрной, голубенькой краской
Раскрашен Анфас. Короной сидит
С перьями обруч, - волшебник из сказки.
Руки в браслетах из камня нефрит.
В правой, жезл держит с хвостами гремучек*.
Вождь его поднял, забил барабан.
Так Чичен-Ицы правителю лучше
С богом вести разговор средь лиан.
- О, о! Великий правитель! - воскликнул
Индеец Холон, шагнув из толпы, -
Нет моей дочери здесь краше ликом,
Ею доволен останешься ты.
Руки, грудь, щёки... в татуировке,
Уши надрезаны - славный боец;
Самый выносливый, смелый и ловкий.
Дочка под стать и, во всём молодец.
- Пусть дочь отправится к богу Юм-Чаку,
Вымолит милость для наших полей.
Будет готова она спозаранку,
Коль жрец верховный придёт сам за ней.-
Тут наклонились жрецы к господину,
Что-то шепнули все кряду ему.
- Богу Юм-Чаку мы в эту годину
Холона дочь отдадим по сему!-
Громко пронёсся тут гул одобренья,
Стала толпа извиваться, плясать.
Смотрел правитель на всё с сожаленьем:
"У самой лучшей жизнь рады отнять."
Смолкли свистульки, трубы, трещотки
И барабаны, Он к хижине шёл.
Вспомнил рождение дочки красотки,
Ныне шестнадцатый год ей пошёл.
Очень гордится Холон такою;
Тоненький пояс с ракушкой*, на ней
Только недавно развязан женою,
Нет краше девушки здесь и скромней.
В хижине женщина шепчет моленья
И не томима она суетой.
Верит, что носятся рядом виденья,
Как напоение над пустотой.
Холон же вспомнил вновь праздник обряда.
Там к Малинали шли юноши все,
Чтобы в мужья предложить себя. Рядом
Мугукут встал. Он достойнее всех.
Наречена теперь богу невеста.
И для индейцев всех стала святой.
В сердце своём не должна иметь места
Даже Мугукуту этой порой.
Холон счастливый сидел на циновке.
Стены из прутьев. Есть крыша у них
В пальмовых листьях, - состряпана ловко,
Крепче, красивее всех остальных.
В глиняных чашках напиток какао, -
В прадник размолотый плод подают.
Дочь в гамаке. Ждёт, чтоб утро настало,
Смотрит на небо, где тучки плывут:
"Там у Юм-Чака дворец. Он огромней,
Чем у правителя, с видом на сад.
Бог из божественной каменоломни
Мрамор добыл и колонны стоят."
С благоговением смотрят на дочку
Мать и отец, - как покорна, нежна,
Знает, лежит здесь последнюю ночку,
С этою жизнью проститься должна.
Ночь для других всех прошла как обычно.
Но, лишь на землю спустился рассвет,
Близ пирамиды уселись привычно
На корточках ждать. Свободных мест нет!
Копаль священный бросали в жаровню.
И музыкантов одобрили сбор.
Жрец появился. Глядел на не ровню.
В мантии красной был. Пышный убор
Из голубых чудных перьев кетсаля*.
С жезлом в руках и в сандалиях он!
Вниз с пирамиды спустился как краля
К чакам с чиланами. Плыл перезвон
Громких свистулек и шумных трещоток,
И барабанов удары, как гром.
Краска на теле мужчин, слой не лёгок,
Вид музыкантов всех полн торжеством.
Видеть процессию людям хотелось,
К хижине Холона двигались все.
В груди Мугукута всё разболелось, -
Быть с Малинали теперь лишь во сне.
Ей благовонными мазями тело
Мать и колдунья должны натирать.
И, когда сделано было всё дело,
Слёзы от гордости вытерла мать.
За руку жрец Малинали взял крепко,
Вывел её на дорогу. Пошли
Он впереди, вслед она, зашагали
Чаки за ней. Музыканты плели
Богу Юм-Чаку священную лиру.
И вот, селения все позади.
Выпив напитки, съев мясо тапира,
К группе танцоров подходят они.
Ах, всех отчаянней пляшет Мугукут.
Как ему тело всё подчинено.
И Малинали впервые смогла тут
Видеть, как много мужчине дано.
Храм с пирамидою в честь Кукулькана*.
Правитель главный процессию ждёт.
С разных сторон люд спешит на поляну,
Значит и девушка будет вот, вот.
Мы у подножия ждём пирамиды,
Хищно пасти раскрыли свои
Змеи "пернатые". Тех времён виды
Долго тревожили нервы мои.
Помнится, подал жрецу знак правитель
И жрец повёл по ступеням её.
Дух захватило у ней "небожитель,
Примешь ли двушку в царство своё?"
Вот уже жрец развязал её юбку
И та упала на каменный пол.
Мазали долго лазурью голубку
И в драгоценностях вывели... Мол,
Пусть обнажённой стоит пред народом,
Радовать будет её красота.
Тело в лазури слилось с небосводом,
Впредь от неё всех зависит судьба!
Хоть и плясали мужчины, глазами
Были прикованы к телу, е-е .
Женщин на праздники не приглашали.
Таким вот было тогда бытие.
Снова жрец за руку взял Малинали,
Чтобы к святому колодцу вести.
Лишь три полёта стрелы отделяли
От пирамиды его на пути.
Девушка знала, что в этом колодце
Всех своих жён ожидает Юм-Чак.
Ей по дороге ожгло спину солнце,
В знойных проказах светило мастак.
Вот, наконец, и колодец священный.
С края колодца изгонят злой дух
Чаки, Чиланы. В обряде отменны
И колдуны, - очень чуток их слух.
На край отвесный невеста ступила.
Велик колодец с зелёной водой,
В ней отраженье стоящих вкруг было.
К девушке страх подступил не простой, -
Вдруг не понравится богу Юм-Чаку...
И Малинали смахнула слезу.
Тут вдруг две птички затеяли драку,
Ветер подул, дух почуял грозу.
Жрец подошёл и толкнул её в спину.
Вздрогнув, покорно та сделала шаг
К краю колодца. Уф, эту картину
Мне не забыть никогда и никак.
Ой, как неловко взмахнула руками,
С уст вслед сорвался такой жалкий крик,
Птицей подбитою словно крылами,
Билась... но скрыла вода её лик
И темнота увлекла её тело
Видно туда, где встречал бог Юм-Чак.
Как расплывались круги всем хотелось
Видеть и встретил ли бог её? Как?
Жрец дал сигнал. Барабаны забили,
Дробь их летела и радость несла.
Люди смеялись и трубы трубили
"Девушка землю от порчи спасла!"
Небо и тучи однако молчали.
Солнце лучи погасило свои.
Чуть розовел небосклон. Замерцали
Звёзды вселенной. Неслось "Напои
Бог нашу землю". И под покрывалом
Ночи тропической, вспыхнул костёр.
Быстро сгорели дрова все. Навалом
Было углей, по которым прошёл
Каждый индеец: "сверши наш бог милость
И ниспошли в Чичен-Ицу дожди."
Первая крупная капля скатилась
С тучи пришедшей к молящему: "жди."
Жрецы по звёздам давно рассчитали,-
Дождь к Чичен-Ице уже подступал,
Власть утверждали свою в ритуале.
Увы, правитель от зла не страдал.
Р.А.Н.2019