Часть четвёртая
ВОСХОЖДЕНИЕ
Копья поют на Дунае...
Над Путивлем Солнце-радость
велико,
а светит слабо.
На валу,
ограде града,
плачет лада Ярославна...
Виктор Соснора
Я стою на пороге года –
Ваш сородич и ваш изгой...
Ваш последний певец исхода,
Но за мною придёт Другой!
На глаза нахлобучив шляпу,
Дерзкой рыбой, пробившей лёд,
Он пойдёт, не спеша, по трапу
В отлетающий самолёт!
Александр Галич
УКАЗ, ПОДПИСАННЫЙ ВЛАДЫКОЙ
Указ, подписанный владыкой,
Ещё не повод для восторга,
Пока ты – верующий дикий! –
Куда-то катишься с Востока,
Как колобок из русской сказки;
А патриархи, как лисицы,
В предчувствии чужой развязки
Листают жёлтые страницы.
Дорога, на которой Савла
Свели с ума, небезопасна.
Здесь зрячие идут направо,
И всё, как водится, прекрасно.
Идя в Дамаск с мандатом в заднем
Кармане, станешь реалистом,
И каждый встречный, каждый всадник
Кивком отметит или свистом.
Туда – командой, вот обратно –
Уже другим, уже гонимым.
На солнце выступают пятна,
А мы уходим в пилигримы,
На разворот, который дорог
Какому-то седьмому небу,
Чтоб жертвой возвращаться в город,
В котором палачом-то не был.
Идти назад с обратным знаком:
В расход! И никаких гарантий!
На радость уличным зевакам,
Под шорох фарисейских мантий.
Не первозванный и не первый,
Пришибленный небесным громом,
Счастливой сумасшедшей верой
Светясь на страх друзьям-знакомым.
Уже – не я, уже – ведомый...
А Крест и плаха – это милость.
И, если нас разыщут дома,
Жена бы точно удивилась.
Ведь выход тот на ту дорогу
Отрезал все пути иные,
И, если мы приходим к Богу,
Он отменяет выходные.
Он перестраивает сразу
Твоё трёхмерное пространство.
И если что не видно глазу,
Виной тому – враньё и пьянство.
Но, как меняется мгновенно
Природа после катаклизма,
Мы заслужили перемены
И ДАЖЕ НОВУЮ ОТЧИЗНУ.
В ДИАПАЗОНЕ АНГЕЛА
В диапазоне ангела,
Где свет
Блуждает по служебным коридорам,
Где лишних нет и нищих духом нет,
И дан запрет мольбам и разговорам,
Я вижу: между первым и вторым
Закрытым небом
На предельно низких
Земных высотах некий серафим
Возносит души праведников в списках
На третье небо,
Где поют псалмы
И служат неземную Литургию.
И кто успел дать грешникам взаймы,
Свой крест целует или панагию
Апостолов Петра или Фомы.
Где нет времён
И вера выше цифры,
На третьем небе лучшие умы
Раздаривают собранные рифмы.
В диапазоне ангела
Частот
И прочей приземлённой забубени
Уже не существует, мир живёт
И даже не отбрасывает тени.
А на земле,
Где всё наоборот,
Где под ногами – старая планета,
Мой падший и измученный народ
Идёт на свет или уходит в Лету.
СОН
Омывают меня – отмывают:
Хлещет в землю потоками грязь.
Плачет тот, кто меня поливает,
Говоря: «Испоганился, князь...»
И откуда-то льётся и льётся
Свет с небес да живая вода.
Вот и сердце моё – просто бьётся,
Нет в нём страха, и нет в нём стыда.
И, в рубахе своей домотканой,
Белый-белый такой иерей
Всё читает псалмы неустанно
У закрытых высоких дверей.
Так готовят меня к переходу,
К возвращению в данный удел,
Где давно уже ждут воеводу,
Где полно неразобранных дел.
Всё написано в книге, с которой
Мне читают Давида псалмы.
Сон мой вещий, он сбудется скоро.
На исходе девятой зимы.
В СТОЛИЦЕ ВРЕМЕННЫХ ПРАВИТЕЛЬСТВ
1999 г.
В столице временных правительств
И делового беспокойства
В пивной гуляют ясновидец
И наш разведчик из посольства,
На двадцать долларов всего-то...
Пока доходы позволяют,
Они глотают антрекоты
И пивом жажду утоляют.
Они привыкли к европейству,
Как привыкает, несомненно,
Тот – к правде, этот – к лицедейству,
Как мы привыкли к переменам.
И после всяких долгих странствий
Страна им создает удобства,
Так обвинить счастливых в пьянстве
Несчастным вряд ли удаётся.
Счастливчик, он по жизни – прушник!
Он прёт, как танк, напропалую.
А ясновидец или «грушник»,
Он чует Третью Мировую,
Когда она ещё по высшим
Гуляет планам поднебесным...
Обед для них не будет лишним,
А разговор – неинтересным.
Они потом вернутся в Лого
Большой Игры и каждой фразой
Начнут цитировать другого,
Что повышает рейтинг сразу.
А тут сиди орлом двуглавым,
Но только крыльями не хлопай,
И упивайся высшей славой,
И издевайся над Европой...
Живуче племя колдовское!
Вождь умирает – жрец хоронит.
Он смотрит в будущее злое
И погребение готовит.
И знает он, что мир непрочен,
Что каждому мужчине битва
Лишь предстоит. Он знает точно.
И он берёт ещё пол-литра...
В Москве, в последний год столетья,
В пивной, под дождичек осенний
С их губ слетают междометья,
Как боевые донесенья.
А, впрочем, кто кому доносит?
Лежит держава под ногами,
И в головах гуляет осень:
Сучит, сучонка, сапогами!
Как в этом мире всё непросто:
В пивной – сегодня, завтра – в морге.
И то ли граф ты – Калиостро,
И то ли ты – товарищ Зорге.
Тоска меж кружками осела
Расейская, непоказная...
И девушка в пивной запела,
Как канарейка подсадная.
Она, конечно, пела плохо.
Темна заплёванная сцена…
И тут разведчик вспомнил Блока,
И прослезился откровенно,
А осень теребила лужи…
И в их судьбе благополучной
Достигли совершенства души,
И жизнь уже казалась скучной,
И открывалась наизнанку
Какой-то третьей половиной...
Они играли в несознанку,
А тайна пролетала мимо.
Но мимолётные виденья
Тем хороши, что мимолётны!
Когда закроют заведенье,
Они залезут в звездолёты
И к планам улетят далёким,
К местам боёв и операций...
Был ясновидец лжепророком,
Да и разведчик – педерастом!
БАЛЛАДА БРОДЯГИ
2010 г.
Аэропорт Никола Тесла
Где-то здесь любимое кресло,
«двойная ракия» – Балкан демография
/демократия/…
Аэропорт Подгорица
Местные хорохорятся,
в поисках идентичности переходя на личности.
Аэропорт Шереметьево-2
Каждый свои подбирает слова,
мне в «зелёную зону» – к бизнес-салону…
Заплатив налоги годами,
Месяцы-монеты чеканя,
Меряю себя городами,
Круассан крошу у пекарни.
То сижу собакой на Сене,
То бродячим псом – на Дунае...
Почему шашлык у бассейна
Жарить не хотят самураи?
Почему в обычаях предков
Столько аномальных отличий?
Почему, в хиджабе, соседка
Смотрит на меня неприлично?
У неё глаза – нараспашку,
У неё запястья – в браслетах,
Но рвануть попробуй тельняшку
И в тебе обрежут поэта.
Забросают после камнями,
И потом повесят за шею,
А могла бы быть между нами
Полная грехов Одиссея!
Как там у лисы с виноградом?
Ягодка незрелая всё же?..
В городах далёких ограды
Те же, что у нас, но дороже.
Дорогим быть гостем накладно,
Не спасают даже подарки,
Если от высот перепадов
Гнутся триумфальные арки,
Если без тебя этот город
Будет не при полном параде,
Если эти сытые морды
В души и подъезды не гадят.
Мир большой, а Чёрная речка
Будет шире матушки-Волги...
Я в себе искал человечка,
Не сказать чтоб очень уж долго.
Что-то второпях, между делом,
Накарябал он на манжетах.
И как дальше жить с беспределом,
В те места влетая и... в это?
ЗАПИСКИ НА БИЛЕТАХ
Аэропорт Шарль де Голль
Никакой толпы плюс алкоголь…
Аэропорт Имам Хомейни
Народу побольше... drink? – извини:
свежевыжатый сок плюс культурный шок!
Улетаю в Тегеран,
В пекло – к персам.
Там скажу: «Но пасаран!»
Сяду в мерс я.
Занесла меня звезда
Не Давидова
В эти жаркие места
Из Завидова.
Вот фисташки, вот (гляди-ка!)
Огурчики!
Для кого-то это дико
Закручено!
Мужики как мужики,
Все без галстуков,
Почему-то мне близки
Даже классово.
Без персидской без княжны
Мы не Разины?
Никому мы не нужны,
Всех нас сглазили?
Потому и тянет нас
В непривычное
(Огурцы мозолят глаз,
Где «Столичная»?!).
Контролирует Пророк
Содержание.
Для меня большой урок
Воздержания.
МЕРТВЕЦА ПУГАЕТ ШУМ ТОЛПЫ
Как обманчиво слово «покойник»...
Блаженный Айзенштадт
Мертвеца пугает шум толпы –
Не в восторге от упокоения...
Видит он, что зрячие слепы,
Слушает поставленное пение.
Шов от горла и до живота –
Под льняной неношеной сорочкой.
Мозг отключен. В сердце – пустота.
В матрице миров мигает точка.
ГЕНЕРАЛУ ПРИСНИТСЯ...
А старость сидит в опустевшем сарае –
И в пламя заката
Себя – и с себя свою ветошь швыряет,
Смеясь бесновато...
Блаженный Айзенштадт
Генералу пригрезится, вне
Сонма снов безобразных,
Что лежит он в Кремлёвской стене,
В орденах первоклассных.
И священная эта Стена
Высотою – до неба!
И огромная просто страна
Просит чёрного хлеба.
Но летит парашютом с небес
Только белая манна.
А народ эту манну не ест,
Что нелепо и странно.
Бремя гнева
ИНФОРМАЦИОННОЕ ПОЛЕ
А небо будущим беременно...
Осип Мандельштам
1.
В тех измерениях иных,
Нисколько нематериальных,
Где нет ни мёртвых, ни живых,
Где царство судеб неслучайных,
Где равнозначны меж собой
Разбросанные по пространствам
Святой и грешник и – любой,
Кто здесь хотя бы жить пытался.
В тех неразгаданных полях
Пасутся души мировые,
И с ними можно на паях
Решать проблемы долговые.
К ним обращаемся – увы! –
Когда петух нас клюнет смачно,
И вопль идёт из головы...
Но голова там мало значит.
А в наших слабеньких сердцах,
Что только биться и умеют,
Сидит и заправляет страх...
И Чаша Мира тяжелеет.
И даже те, кому сам Бог
Принёс своё «Христос Воскресе!»
Своим натруженным горбом,
Не улетают в поднебесье.
И что же там тогда поют
Без перерыва херувимы?
Но на младенцев воду льют
И строем ходят на крестины.
И Русь с поломанным хребтом
Ползёт в крови реформ и пьянства,
И старый поп грозит крестом
Её разрушенным пространствам,
Где только кладбища в цветах,
Где столько храмов-новоделов,
Где грудь – в крестах, где бл.дь – в кустах,
Где даже водка надоела,
Где рассыпается с небес
Застывшей кашей иудейской
Десерт, который кто-то съест
Со всей халявою расейской.
«Возьми смирение моё!» –
Глас вопиющего урода.
И Он берёт – и Небо ждёт
Последней жертвы от народа.
А вымирающий народ,
Уже способный на закланье,
Своей Голгофою идёт
От Магадана до Рязани.
2.
Когда мы выйдем торговать
В своих рубахах по колено,
Китайцев доблестная рать
Рассеется по всей Вселенной.
У нас попробуй не купи!
С такою волей непреклонной
Торговлей родину крепи,
Как раньше было – обороной.
Пласты смещая и смущая
Всех тех, кто «средний класс» зовётся,
Художники идут в мещане,
Торгуя всем, что попадётся.
Наш «средний класс» – наш класс торговцев!
Отцы в гробах перевернулись!
А что ещё нам остаётся
На перекрёстках бойких улиц?
Задвинуть бабушек-старушек
Из первой лиги во вторую,
На розовых смотреть хохлушек,
Как на свиную отбивную,
Топтаться у лотков-корытец,
Торгуя рыбкой золотою,
Смотреть как нищий ясновидец
Подарит дуре неземное?..
А корабли под парусами
Из своего второго Крыма
Уходят, славя голосами
Падение любого Рима.
На тех холмах сидит Блудница,
А Иоанн конкретным взором
Глядит, как плавится столица,
Оставленная мародёрам.
И Первый Ангел, Первый Ангел
Трубит, открыв свою охоту,
И первым встанет белый Врангель,
Ходивший в церковь по субботам.
На кораблях земных и бренных
От полуострова гражданской
Он плыл к себе, за край Вселенной,
На крест любви и долгих странствий...
КОЛУМБЫ
1988 г.
И вот потрёпанный Фрегат становится на рейд.
Команда гаркнула: «Виват!» – ей не хватило рей.
Провожатые машут платками и чертят кресты...
Штурман корабль проведёт сквозь игольное ушко.
Кто-то требует ясности с наступлением темноты,
Его возьмут на поруки или возьмут на пушку.
Первое плаванье после латания дыр.
Часть команды с потерей банкнот потеряла рассудок.
Море меняется, если меняется мир.
Вернутся те, кто имеет крепкий желудок.
Почему-то стареют сидящие на берегу...
Те, что на судне, не доступны для тех, что на суше.
Если верить штурману, можно не верить врагу.
Если бьются сердца, разобьются ли вдребезги души?..
Чем дольше плаванье, тем меньше еды и острот –
Повесят носы, а кого-то повесят на рее.
Вселенная заперта, словно сибирский острог,
И знание цели не делает личность добрее.
Существует надежда, пока не кончается ром,
Но белые пятна наводят на чёрные мысли.
Европа открыла Америку, чтобы устроить погром,
И встречает посланцев её, как членов высоких комиссий.
Плывущие в ночь вместо берега встретят рассвет.
Поход бесконечен, как терпение Господа Бога.
Сменились ветер, команда и чей-то портрет.
И что-то чернеет вдали, по правому борту.
РЕСТАВРАЦИОННЫЙ АВАНГАРД
Сон. Фраза из будущего:
«Чемпионат мира по антикварному моделированию».
Правители, под перекрестьем фраз,
Роняли пот в свои овечьи шкуры.
Мир дурно пах, когда не в бровь, а в глаз
Ударил бог вселенской диктатуры.
—
Я осознал, что день бывает долог.
Во мне существовал счастливый олух,
Махал молитвой, как дурак метлой,
И разгонял высоких мыслей рой.
Должно быть, ум имел свой чёрный выход,
Чтоб мысли гнать без ощутимых выгод,
А образов толпа, что ждёт раба,
Была нетерпелива и глупа.
Ушли слова. И помыслы. И звуки.
Гудела кровь на каждом стыке-стуке...
Из этой полноценной пустоты
Через мгновенье вновь родишься ТЫ
(На паузе – и после – карнавала,
Где Музыка тебя короновала)
И этой новизны нетварный свет,
И олуха молочный силуэт.
М.
Когда вселенская печать смирит ветра,
Я дуновением сойду в печаль костра.
Я с дерзновением коснусь твоей руки,
И остановится поток одной реки.
И будет биться под рукой, в семи ручьях,
Одной строкой, одной строкой, кричащей: Чья?..
И пожалеет тот, кто звал, и тот, кто пел,
Что не сказал, что не узнал, что не успел.
ТАМО ДАЛЕКО
Сербская тетрадь
Люди пили из горла,
Что-то капало державе.
У российского орла
В лапах – ржавые скрижали.
А за столиком, в углу,
Под платаном, не для бедных,
Мы садимся на иглу
Вин сухих и обалденных.
Бывший минский дипломат,
Сам себя разубеждая,
Говорит: «Россия – ад!
А бежали и из рая».
И его тройное «и»
Режет слух, глаза и печень.
Крест поставлен на любви,
А ему ответить нечем.
Он уходит, сукин сын,
Навсегда и без возврата.
У мифических осин –
Ни Иуды, ни Пилата.
А платан или каштан
Благородных самых линий
Тень бросает на кафтан...
Вечер тёплый, тихий, синий.
ПРОСИЛ ДОЖДЯ
Николаю Васильеву
Смежая веки, вижу я острей...
Шекспир
Просил дождя Учитель Николай.
Я обещал, да заложил за ворот
(А за окном горячий сербский май
Температурил:
– Градусов под сорок! – (М.))…
Пил виски недоделанный без льда,
Закусывал клубникой офигенной.
Под Велесом был Вельск, плыла среда
И в нужный транс впадал я постепенно.
Смежая веки, вижу я острей
Небесных хлябей вспоротое брюхо.
И я призвал тогда сезон дождей,
И чей-то ангел оттопырил ухо.
Когда же, после дождичка в четверг,
Мой город был – утопленник в мертвецкой,
Я сам себя отверг и опроверг.
Сработало, но как-то по-советски.
ПОЖАР
Николаю Васильеву
Ребёнок – глаза её сразу выдали,
Такие синие – у детей.
Не мечтает и не завидует,
Просто смотрит на журавлей...
«Девочка»
Леонид Киселёв
Спит Учитель Николай,
У меня – бессонница.
Может, снится ему рай.
Может, чья-то конница
И Чапаев, на коне,
С Анкой-пулемётчицей…
Он летает в той стране,
Где всем нам жить хочется.
Там полным-полно детей,
Все – с глазами синими.
Там не вьются сто смертей
Над тремя мужчинами.
Там такая благодать –
Имена да отчества!
Там не то чтобы вставать,
Там дышать не хочется!
А в моём ночном окне
Временной обители –
Сербский дом в сплошном огне,
Замирают зрители.
Так и крутится земля:
То горит, то плавится.
Пусть поспят учителя:
Может, что поправится!
НАД ПАСХАЛЬНЫМ КУЛИЧОМ
Сербская тетрадь
Город жив, а я – не очень.
Смотрит сербская луна,
Чем я, сволочь, озабочен,
Что ночами не до сна.
Всё постиг, простил немногих,
Сын Иосифа, банкир.
Сталин! Как любить двуногих,
Если ближний твой – вампир?
Передал ты мне наследство,
Спишь себе у стен Кремля...
Я брожу в себе, как тесто,
А закваска в нём – твоя.
Знать, Господь, по всем сусекам,
Всё, что смог, собрал в комок.
Завтра буду человеком!
Обещаю. Колобок.
ВИНО ГОРЯЧЕЕ С КОРИЦЕЙ
Сербская тетрадь
Вино горячее с корицей.
Холодный курицы кусок.
Вот так уедешь из столицы
На пару дней, как на часок...
А там сидишь, как гоголь-моголь,
Тузы на стол легли каре…
И в летних шортах как-то голо,
Хотя нет снега (в декабре).
Я выйду в город, к магазину,
Чтоб руки не были пусты.
Чего же тянут там резину?
Ведь наши помыслы чисты!
Мы – не какие-то туристы,
Пора давно стелить ковёр.
Я – граф, положим, Монте-Кристо,
А Монте-Негро – мой партнёр.
И завтра будет плюс пятнадцать,
И это радует вполне...
А, может, ну его? – пытаться,
Когда есть истина в вине?
Я на свободе – не в темнице,
Хотя оторван от жены...
Но есть вино, и в нём – корица,
И мне, по-крупному, должны.
КАКАЯ-ТО НОВАЯ СТРОЙКА
Сербская тетрадь
Марине
Какая-то новая стройка
Идёт и идёт за окном,
И чья-то весёлая тройка
Прошлёпала за коньяком.
На пол-лошадиные силы
У каждого – в мощной груди,
И будут до самой могилы
Идти, и идти, и идти.
Смотрю в их рабочие спины,
Читаю твои смс...
Успели слепить нас из глины
И вот обожгли, наконец.
ФРОНТОВЫЕ СТО ГРАММ
Сербская тетрадь
Фронтовые сто грамм превратились в пол-литра – в тылу.
И, пока вся Россия на Путина села иглу,
Посмотрю, как Европу съедает процентная ржа:
Здесь иголок хватает и форм – от ужа до ежа.
А моя, что постирана, сохнет под солнцем Балкан.
И хвостом, что обрублен, приветливо крутит полкан.
Поросёнок молочный идёт под горчицу и хрен.
Дует ветер восточный. В тылу моём – без перемен.
ВЕТЕР ПОДУЛ – ЗАЗВЕНЕЛА СТРУНА
Марине
Ветер подул – зазвенела струна.
Где-то разбилась бутылка вина...
Ночь заиграла на струнах земных,
Две пары рук – в этих двух выходных...
Мало им времени, мало вина!
Смотрит с небес андрогенно луна,
Как сочетаются, с духом – на дух,
Двое из множества. Двое из двух.
НОЧЬ ПРИХОДИТ, КАК МОНАШКА
Марине
Ночь приходит, как монашка,
Мне сейчас не до стихов...
Дышит старая рубашка
Тонким воздухом духов.
Это ты, снимая платье,
Освятила эту ткань
И обрушила заклятье
На мою Тмутаракань!
Говорила: я нагая,
Обними меня скорей!..
Неужели?.. Дорогая,
Обнимаю, ей-же-ей!..
Только ТЫ – моя богиня –
Кладезь света и тепла,
А твоё морское имя
Мне сорока принесла.
Пахнешь травами и мёдом
И вздыхаешь подо мной.
Будь что будет! – сяду йогом –
Был бы завтра Выходной!
Я соски твои целую,
Задыхаюсь от любви!..
И вздыхают: Аллилуйя! –
Где-то ангелы твои.
Я ДАРЮ ТЕБЕ НАДЕЖДУ
Марине
Я дарю тебе надежду,
А в надежде спрятан страх...
И живём мы где-то между –
Между «ох» и между «ах».
Слева – чёрное болото,
Справа – белая гора,
И идёт на нас охота
От утра и до утра.
Если ты и спросишь робко:
– Так куда же мы пойдём?..
– Я не знаю. Эта тропка
Уведёт за окоём.
Уведёт и там растает,
Дальше сам иди-топчи...
И никто из нас не знает,
Где отмычки, где ключи.
ПОСЛЕ КИНО
Сербская тетрадь
Марине
«Ван Дамм всех уничтожил!..»
И кофе выпит влёт,
И время подытожить,
Куда нас век несёт.
Мы вышли из окопа,
А что там впереди?
Холодная Европа
И тёплые дожди!
Ни языка, ни денег…
Один в тылу врага
Я, чистый понедельник,
Заместо четверга
Иду с опереженьем
Всех графиков земных
В последнее сраженье
Без всяких выходных.
За новым хэппи эндом,
Дорогой – на Париж,
А ты укрыта пледом
И вдохновенно спишь.
И сон твой беспокойный,
Как Сальвадор Дали,
Мои покроет войны
По всем концам земли.
МИМО…
Сербская тетрадь
Мимо старого сарая,
За дровами, беспардонно:
От святого Николая –
До святого Спиридона.
И от Дона до Дуная
Пролегла дорога странно...
От святого Спиридона –
До святого Иоанна.
—
Встала обида въ силах Даждьбожа внука, вступила девою на землю Трояню, всплескала лебедиными крылы на синем море у Дону…
Слово о полку Игореве
—
НЕПРАЗДНАЯ
Светить – и никаких гвоздей!
Владимир Маяковский
По шляпку вбиты в Кремль
И наногвоздь и ржавый…
А вот забиты кем –
Спросите у державы.
У каждого вождя –
Шлея под хвост и шею,
И крышка для гвоздя
Над шляпкой Мавзолея.
А вежды у вождей
Открыты днём и ночью,
(Не?) спящих гнать взашей
Они привыкли, впрочем.
Они ж над нами бдят,
А мы под крышкой общей
Лежим за рядом ряд
И на вождей не ропщем.
ЗОРАН КОСИТ ТРАВУ
Сербская тетрадь
Зоран косит траву.
Я косею от ракии
И склоняю главу
На загривок собаки.
Сербский пёс боевой,
Гости в дом – Вучку кости.
Где-то там, под Москвой,
Тоже что-нибудь косят.
Воздух ткут комары,
С каждым часом теплее...
Вот такие миры:
Где ни б., ни евреев.
ПОЛОВИНКА СЕНТЯБРЬСКОЙ ЛУНЫ
2015 г.
Половинка сентябрьской луны.
Рюмка водки. Мясная соломка.
И, улыбкой гражданской войны,
Скалит зубы в углу Незнакомка.
Этот бар называется «Рай».
Я зашёл и присел обогреться,
Разменять эту осень на май,
Подкачать ненадёжное сердце.
Та, которая любит меня
Или образ, во мне искажённый,
Наглоталась воды и огня,
Как и все настоящие жёны.
Мы у них в неоплатном долгу.
Мы горим и, увы, не сгораем.
Потому я себя берегу
И сижу в этом временном «Рае».
Силы есть на десяток бросков,
И вискам седина – не помеха.
Незнакомка. Печати сосков.
И войны отражённое эхо.
ВИФЛЕЕМСКАЯ ЗВЕЗДА
Владу Пенькову
В той же пустыне, в той же ночи, просыпаясь, я всегда устремляю усталый взгляд к серебряной звезде…
Артюр Рембо
В сердце голубь, как в гнезде.
Сердце стало Домом Божьим.
Помолюсь ночной звезде,
Пусть ничто нас не тревожит!
Мир и так идёт вразнос,
Чьи там головы на блюде?..
Голубь весточку принёс,
Что помилованы будем,
Что не стоит, ей-же-ей,
Биться лбом о крышку гроба.
В мире много голубей.
Этот, белый, он – особый.
Он один такой на всех:
Вещий, вечный, чистый, смелый.
Смерти нет. Ложится снег.
Белый-белый. Белый-белый.
ДЫМ ОСЕННЕГО КОСТРА
письма
Я не знаю, что там будет после,
Сердце замирает и поёт...
Голая, как провод, эта осень
Держит напряжение своё.
1.
УЗНИК
Дым осеннего костра.
Птицы с козами в сарае.
Осень, старшая сестра,
Всё игрушки собирает.
По тропинке этой дон
Корлеоне топал, тощий...
Здесь растут платан и клён,
И оливковые рощи.
Зажигалка, анаша,
Горько-сладкий запах ветра.
А продажная душа,
Как и мафия, бессмертна.
2.
ПРОСТОНАРОДНОЕ
Сижу за ризотто в пивнице сухой,
Не очень голодный, не сильно бухой... (?)
Товарищ мой, в Скайпе, утешил меня:
Не срезаны скальпы, не ропщет родня.
Мир замер и умер. Плюю в потолок.
Белград – не Ванкувер, Москва – не Бангкок.
И смотрит девица, колени разжав,
На смятые лица из разных держав.
3.
БАЛЛАДА ОБ ИТАЛИИ
А юбки, шурша крахмалом,
В ушах у меня дрожали,
Как шёлковые завесы,
Раскромсанные ножами.
Гарсия Лорка
Итальянская водка граппа
Мягче сербской и пьётся смачно,
Но потом, по причине храпа,
Как-то спится... неоднозначно.
Вот и сны неродные: вижу,
Что живу я в пустом Монако
Или штопаю Кипр, как грыжу.
Там зарыта моя собака.
Вижу Папу: идёт, как леший,
По своим ватиканским тропам
И босые подошвы чешет
О булыжный настил Европы.
Рим уходит в свои пустыни,
Понижая высокий градус,
А по миру бредут гусыни,
Сохраняя незримый статус.
Я влезаю в чужую шкуру,
Нож краду из последней лавки
И селянку, живую дуру,
Оголяю на жёсткой травке.
И смотрю на картинку сверху,
И смеюсь, и Кому-то внемлю...
Ах, зачем положил я девку
На сырую, должно быть, землю?
И зачем она бьётся в лапах
Так, что с ней никакого сладу?!
Ах ты, сладкая водка граппа...
Ах ты, страшная водка граппа!
Просыпаться, пожалуй, надо.
4.
ИДУТ ДОЖДИ, ЗВЕНЯ...
Идут дожди, звеня,
Гремя и громыхая,
И в доме нет меня...
А где я? – сам не знаю.
Я телу – управлять –
Доверенность доверил
И вышел погулять...
Невелика потеря.
У тела есть дела,
Оно – свечной заводик.
Небесная стрела
Куда-то да заводит!
И знание моё
Как личное пространство:
Там также дождь идёт
В местах для депортаций.
5.
В АОСТЕ
Дни выстроились в линию и от жары смердят,
Уже Друзилла Ливия подсыпала свой яд.
Аки Кремль, велик Монблан.
При дверях его сижу я.
Граппу пью, вхожу в туман,
Как положено буржую.
П а р а л л е л ь н ы е м и р ы
Тайных образов и чисел.
Продолжение игры
Горько-сладкой, сладко-кислой.
Спит мой белый «Шевроле»
На стоянке третьи сутки.
Мира нет по всей земле,
А в газетах – индоутки.
Гость Аосты. Впереди,
От Женевы до Белграда,
Грозы. Тернии. Дожди.
Баррикады, баррикады!
День субботний. Благодать.
Баньки топятся в России...
Никому не передать!
Да меня и не просили.
6.
У КАПИТАНА
Марине
Руки жгут цветаевские письма.
От её свечи
И моя уже дымится пристань, –
Зарево в ночи.
—
Благословляю август и дожди!
Чадит на европейской сковородке.
А мы с тобой уже на полпути
К подводной лодке. К подводной лодке.
У капитана Немо – бастурма,
Запасы рома, прочие припасы.
А там, мой друг, опять придёт зима.
И мы – в пампасы. И мы – в пампасы.
Всплывая там, где нас никто не ждёт,
И, растворяясь в карнавальном вихре,
На августовский мы ступаем лёд,
А дальше – титры. А дальше – титры.
СЛОВО – НЕ ДЕЛО...
Слово – не дело, а просто – слова.
В Мюнхене или Давосе
Дразнят гусей. Спасся Рим, а Москва
Рваным рублём плодоносит.
На Иордане – народ, да не тот:
Царская вроде бы свита,
Но Иоанн вас крестить не придёт,
Только судить и открыто.
Движется время к холодной зиме
Вместе с земным потепленьем.
Скоро научимся спать на земле
И поклоняться деревьям.
Скоро забьёмся в глухие места
Или уйдём в партизаны.
Там предпоследних снимают с креста,
Фотографируя раны.
В царстве святых, где открыты пока
Двери в небесные схроны,
Ангелы с крыльями в два кулака –
В первом кругу обороны.
Высшие силы, как НКВД,
Встретят и труса, и гада.
Где нам учиться ходить по воде?
Да и кому это надо?..
Ложь-то чужая, а жизнь-то своя! –
Платим по чёрному курсу.
Родиной платим, а если семья –
Можно отпраздновать труса!
Можно уехать в свой драный Давос,
Выступить там на панели,
Чтобы ответить на главный вопрос
Или сорваться с мел`и...
ИЗ ЗОНЫ КОНФЛИКТА
Корабли постоят и ложатся на курс...
Владимир Высоцкий
Они посылают свои корабли
На странные буквы (ООН?).
Ливанские кедры когда-то любил
Библейский царь Соломон.
У царя Соломона был свой гарем
И евнухи, и спецназ.
И если он не писал поэм,
То отдавал приказы,
Вносил в чертежи последнее «мы»,
Трубил свой последний сбор
И рядом со зданием старой тюрьмы
Велел возвести Собор.
А что «мы» помним из ветхих времён,
Читая Ветхий Завет?..
Что был Соломон красив, умён,
Что в царе проснулся поэт?
И Невесту с Ливана из «Песни песней»,
Которую он воспел...
Так что же случилось, скажи мне, Вестник,
Попавший под артобстрел?!
В лукавой душе Премудрости нет:
Не любит смерти Господь…
Но некому больше подать совет,
Дух мёртв и бунтует плоть!
Хоть всех резервистов ставь под топор,
Готовь (им!) Армагеддон.
Некому строить вечный Собор
Из кедров с ливанских гор!
Некому больше любить дочерей,
Бегущих с Ливана... Жизнь
Мой храбрый еврей, мой бедный еврей
Твоей не оценит лжи.
КОГДА В НАРОДЕ СИЛЫ НА ИСХОДЕ
Ольге Корзовой
Когда в народе силы на исходе,
Последнее оружие – земля.
Пора нам всем границами угодий
Расчерчивать бурьянные поля.
Пора искать соседей и орудья,
Всем миром возвращаться на круги…
Да в городах останутся не люди,
А нелюди и скрытые враги.
Они умеют говорить учёно
И объяснять, смотря поверх голов,
Что в мире новом, с водкой кипячёной,
Прибавится китайцев и долгов.
Жрецы науки! Воры-фарисеи!
Ваш Моисей не Жак ли Аттали?
За триста лет вы здесь не обрусели,
Но высосали русские рубли.
Теперь смотрите – мы встаём рядами
И покидаем ваши города.
И нас не взять ни голыми руками,
Ни обращеньем к нищим: «Господа!»
Когда народ ведут его пророки
В пески пустынь, по крови и костям,
Лишь верные увидят на Востоке
То, что не снилось «умным» и «гостям».
Но сила из земли исходит в жилы,
И зов её нас манит, как магнит.
И русские, на удивленье, живы
Всё потому, что Бог благоволит.
Один спасённый – тысячи героев!
И что нам жизнь без радости сердец?
Нас мать-земля накормит и устроит,
А жизнь продлит небесный наш Отец.
НЕОСВЯЩЁННОЕ ЗЕРНО
Неосвящённое зерно
Ложится в землю понапрасну.
Приятель мой! Ты пьёшь вино,
А жизнь по-прежнему прекрасна.
Придёт пора ложиться в гроб:
Душа – застреленная птица...
Не будь, как этот хлебороб,
Что даже думать не стремится!
Он где-то занял семена
И вторгся на чужое поле,
Но оказалось, вот те на,
Что это место – поле боя.
Стоит как столб, с мешком семян,
Как памятник неурожаю,
Среди двуногих обезьян
И ничего не соображает.
ПОЭТИЧЕСКИЙ ПРОГНОЗ
Всё хорошо в канун большой беды…
В Европе отменяются границы,
На юг летят беременные птицы
За скидками сезонными еды.
Природа свой показывает зад.
И если климат будет так меняться,
То птицы будут долго извиняться,
Но завтра никуда не полетят,
И рыбы никуда не поплывут.
И все ресурсы снова будут тут.
Евросоюз – голодная орда!
Наверняка мы многих не прокормим,
Но половину – на Урал и в Коми,
А остальных куда-нибудь туда,
Где есть вода и спички есть, и соль,
И запрещён, к продаже, алкоголь.
И, как сказал один большой поэт,
План Маршала Сергея Иванова
Позволит европейцам жить (хреново).
ЗАТО «ЕВРОПА» – новый нацпроект!
От Бонапарта нас спасал мороз,
Но времена меняются, как люди…
На голубом с каёмочкою блюде
Лежит Европа – жаль её до слёз.
Она стара, зависима, больна…
Одна на всех – последняя цена! –
И ложное её благополучье
Позволит нам на солнышке ином,
Американцев посылая к чукчам,
Вздохнуть о дне вчерашнем, о былом.
ДВЕНАДЦАТОЕ ИЮЛЯ, КИТАЙ
28 июня 2020 г.
И гений, парадоксов друг!
Александр Пушкин
Сухое португальское вино
Сгодится для китайского жаркого.
Я опытом делюсь с послом Дракона,
В Россию распахнув своё окно.
От МЧС слетает смс.
Фронт грозовой и ливни – на подходе.
Альтернативен ветреной природе
В посудине бушует мой процесс.
Я даже рюмку виски растворил
В подливе с термоядерной приправой.
Друзья, за стол! – голодною оравой –
Я два часа и жарил, и варил.
А если друг за стол не сядет мой,
По самой уважительной причине,
Оставлю хлеб и мясо для мужчины,
Для поэтессы – разговор с женой.
АРКТИКА
И опыт, сын ошибок трудных...
Александр Пушкин
Гирлянду солнечную раз
В неделю, может быть, включаю
И ритуальной парой фраз
Движенье года отмечаю.
Ах! Ёлочка горит моя
На службе, как солдат в мундире,
Но стервой крутится Земля
У нас в квартире.
Земную умаляя прыть,
Природы режутся... акценты.
Ножи – конструкцией прикрыть,
На колокол похожей чем-то,
Взбивая облака в пюре
С приятной (лёгкою) текстурой.
Ах, эта осень на дворе
Со всей её сетературой!
Но ёлочка глядит бодрей:
Всё ближе новый миг триумфа!
Рукой подать до декабрей
Её Колумба.
СУДАЧКИ
Марине
4 декабря 2020 г.
Креветки королевские, ага,
Текила, «Алазанская долина»…
Сегодня жизнь Прекрасна и Нага,
Катись, коронавирус вражий, мимо!
На выходных обещана метель.
Прохожие снуют как автоматы.
А судачки, ма шер а... натюрель,
На кухне источают ароматы.
Имбирь горит. Текилы жёлтый свет,
Как светофор, меж красным и зелёным
Мне говорит: «Пока движенья нет,
Раскусывай, что Бог послал влюблённым!
Любовь у вас блаженствует внутри...
Носи её, лелея, и не ахай!»
Плывут в поход донские осетры –
В добычу туркам, персам и казахам.
А судачки, на яростном огне,
Расписанные ломтиком лимонным,
Даруют силы выжившей стране
И всем её закрытым гарнизонам.
ДВАДЦАТЬ ПЕРВЫЙ
12 декабря 2020 г.
Летящих в бездну, к хаусу, дела
Сгорают и рванья не оставляют.
Смола да жупел, пепел да зола,
Как духи зла, друг друга восхваляют.
У мышкина есть где-то тайный ход.
У трампа карта бита шулерами.
Очко, товарищ! Двадцать первый год.
Следи за языком и за руками.
Объявлен всепланетный машкерад.
Хомут примерен к самой крепкой шее.
И каждая больница – Сталинград,
И каждая палата – как траншея.
По кругу ходят мельников ослы.
Нам мельницы дают святую прибыль!
Всё круче горы пепла и золы.
Всё ближе необъявленная гибель.
И вот...
Дано нам, вскорости, узреть
У ёлки новогодней имярека.
Он пожелает нам не помереть,
Пока открыта сбера ипотека.
А новый свет разложен до семи
И расфасован. Действует на нервы!..
Архангелы застыли над людьми,
Держа семь чаш.
Встречаем!
Двадцать Первый.
УРИМ
Не знаю я порядка этих снов,
Есть только нить под будущие бусы...
Человечество будет смотреть на солнце сквозь прозрачный кристалл...
Михаил Булгаков
Стихотворения кристалл
Таил в себе шестнадцать граней.
О, как я, Господи, искал
Тебя в своей пустыне ранней!
Росла сердечная тоска,
Слова крошились и ветшали...
О, как же я Тебя искал
В высоких сферах, в дальней дали...
Когда же в зареве зари,
В озоновом венце рассвета,
Ты Сам со мной заговорил,
Не сразу я поверил в это.
Но Ты оставил мне ключи,
А в них, как в янтаре, застыли
Любовь и вечность для свечи,
И эти крылья.
ТУММИМ
постшотландское
Невыразимый мир моей души,
Которую так просто оглушить...
Смерти нет... Вчера мы ели сладкие весенние баккуроты.
Михаил Булгаков
Марине
Как трогателен греческий хрусталь...
Покачивая виски с горним светом,
Жена вздохнёт, посмотрит мирно вдаль
И жизнь наполнит сладким винегретом.
Плывёт ковчегом Ноева кровать.
Калории – союзники короны.
Гуляйте там, где дышит благодать! –
Такой вот символ пешей обороны.
Тем, что над пищей кружат – всё равно,
У них своя надежда на спасенье.
Мы ж будем пить целебное вино,
А лучше – виски, но по воскресеньям.
Как трогателен солнечный кристалл...
ЧТО ГОВОРИТЬ ДРУГИМ...
Задонское
Марине
Что говорить другим,
С собой бы разобраться!
Беги, дурак, беги
От битв и демонстраций!
Из города уйди,
Он обречён, похоже,
Чтоб серные дожди
Твоей не съели кожи,
Чтоб прошлое твоё
И гнаться не посмело,
Чтоб горькое питьё
Влила в тебя омела.
И в ночь на Рождество
В лесу, под старым дубом,
Живое существо
Ты поцелуешь в губы.
ПРЕКРАСНЫЙ И ЯРОСТНЫЙ МИР
Андрей Платонов
– Что ты делал сегодня
В Гефсиманском саду?
– Был я тенью Господней.
Он вернётся. Я жду.
—
В этом яростном мире –
И прекрасном, поверь! –
Как в игрушечном тире,
Не считают потерь.
Каждый выстрел оплачен.
Бьём на пламя свечи
И, не требуя сдачи,
Растворимся в ночи.
Ночь грозит передышкой.
Петухи не кричат.
Вы куда, коротышки,
Из породы волчат?..
Ваша серая стая –
На рабочих местах,
Но разорвано знамя
На свинцовых ветрах.
Этот мир, по частицам,
Утащили в нору!
Не пора ль причаститься
На таком вот ветру?
Потоптаться на месте,
На каком? – всё равно,
Как петух на насесте
Безголосый давно.
До последнего донца,
До контрольной строки...
Если выглянет солнце –
Перекрасит виски.
И, весёлым и рыжим –
Извините, не пью! –
Я закончу в Париже
Перестрелку свою.
ТАНКИ ИДУТ ПО ПРАВДЕ
Русский писатель. Раздавлен
русскими танками в Праге.
Евгений Евтушенко
Таньки идут по Праге.
Весь я в репьях-доносах.
Выпью домашней браги,
Выйду в открытый космос.
Там рассыпают мысли
Разные самородки.
Воспоминаний дышло,
Запах палёной водки.
Таньки идут по Правде.
Швейк уступает место…
Не за распятых ради
Им водружают кресло.
Врут, не краснея, людям –
Литературный петтинг.
Душит Рубцова Люда –
Это такой маркетинг.
Таньки идут по склепам,
Сносит чужие башни,
С кличем «Велик Асклепий!»
В сектах флажками машут.
Но под бумажной крышей
Смех зажигает файер.
Как бы чего не вышло?..
Бог, говорят, не фраер.
НАРИСУЙ КОНЯ
Воронежское
Нарисуй коня и закрой глаза,
И забудь в каком ты краю!
А теперь – открой! На коня влезай!
И к утру ты будешь в раю.
—
На дорогу льётся небесный свет...
В ночь живую войду конём.
Словно вызвал Бог на земной совет,
А застава сорит огнём.
Мы нектар попьём. Он мне даст копьё
И похлопает по плечу.
Здесь, мол, и живём – Царствие Моё.
Поклонись свече и мечу!
А теперь ступай! Возвращайся в рай
После битвы, ищи Меня.
Я ушёл в декабрь, а вернулся в май
И в пути оставил коня.
Но свеча и меч, и Его копьё
На своих местах, под рукой.
Будет сеча сеч. Будет всё – Твоё!
А потом и вечный покой.
ПРИРОДА ПЛАЧЕТ...
Природа плачет накануне
Всех юбилеев и торжеств,
А первозванный «брат Якунин»
Меняет крест и кол на шест.
И снова пляшет Саломея,
И званым подают вино.
– А что в России?
– ИУДЕЯ
Давным-давно...
ВЕТЕР, КАК В ГРАЖДАНСКУЮ ВОЙНУ
ретроспекция
1989 г.
Ветер, как в гражданскую войну...
Я сижу, как некий обыватель,
На экране – мой обозреватель.
Это долг – поддакивать ему.
Смутные настали времена...
Ноги в тапки, словно в стремена,
И на кухню, в малую державу,
Холодильник брать, как дед – Варшаву.
ИСТОЧНИК ВЛАСТИ
Владеет Вышний царством человеческим,
и емуже восхощет, даст е.
Даниил 4, 22
Источник власти – не народ.
Народ питается объедками
И, вопреки всему, живёт,
Себя не сравнивая с предками.
Всегда, всегда была узда,
Хотя порой казалась шёлковой.
Сияет над страной звезда –
То красная она, то жёлтая.
Подмигивает и растёт,
Как будто знает всё заранее.
Источник власти – не народ,
Он только агнец для заклания.
ФЕВРАЛЬ СОВЕТСКИЙ
Летит же времечко, однако!
Февраль. Рунет. Потоки слёз.
Рукой подать до Пастернака,
Чтоб тут же сесть ему на хвост!
Взять у весны свой займ сердечный
И покатиться колобком.
Вдвоём, на улице Заречной,
Про комсомольский спеть райком!
Пусть в Переделкино смутьянов
Давно всех выжил патриарх,
Весны другой певец – Фатьянов –
Нас ждёт с тальянкою в руках!
Летит февраль. Он всех отметит,
Покрутит пальцем у виска.
Зачем, зачем на белом свете
С поэтом пьянствует тоска?
ВОСКРЕСЕНЬЕ
Апрель, 2017 г.
Оборвался страшный сон.
Я проснулся. Рассветало.
Град обгладывал балкон,
Плоть воскресная восстала.
Слава Богу, нам дано
Разлепить свои ресницы,
Чтобы выглянуть в окно,
Ахнуть и перекреститься!
Как царевна спит жена,
Ласки ждёт и поцелуя,
И продрогшая весна
Дует в уши: аллилуйя!
А на столике – Шампань...
Шоколад, лимон, нарезка.
Но не всем в такую рань
Славить быт легко и веско!
ПРОСТО ВРЕМЯ ПРИШЛО
Сыны маммоны моют ноги слугам,
Свинья под дубом режет землю плугом.
—
Просто время пришло и не стало царя.
Вот и Путина алая смоет заря.
Это видно и сербу, и греку,
Что проехать готов через реку.
Там нагорные раки вдогонку свистят.
Там опять утопили приблудных котят.
На поверхности – пена и пятна,
И никто не вернётся обратно.
Нет, не крестик, а гиря – на каждой груди.
Мост построен, но в воду, попробуй, войди!..
В Сремских Карловцах выйдешь, как Врангель,
И шинель твою высушит ангел.
В той шинели, без хлястика и без погон,
Ты по кругу пойдёшь, как идут на обгон,
Но уже ни царя, ни курфюрста...
Дупель пусто, дружок, дупель пусто.
—
Скуратов есть, но нет Малюты.
В Царьград остаток сдан валюты.
ПЯТЫЙ АКТ
Историческая драма сыграна, и остался ещё один эпилог,
который, впрочем, как у Ибсена, может сам растянуться на пять актов.
Владимир Соловьёв, 1900 г.
На родине моей – всё тот же звон
Колоколов соборной колокольни...
И обмелевший неприглядный Дон
Такой же тихий, как любой покойник.
Жив монастырь, а в городе моём
Убито время, но народ не ропщет.
Он также собирается втроём
И что-то пьёт, и смотрит, как извозчик.
Там сила человеков-лошадей
Ушла в пески и превратилась в глину.
Там гул пропал с торговых площадей
И груза нет, чтобы подставить спину.
Поэтому свободная спина
Ушла в живот и в килограммы сала.
Брюхатая небритая Страна!
Ты всё-таки беременною стала.
Каким ты нас порадуешь мальцом?
Родится ль он здоровым и тверезым?
Но если мир земной – перед концом,
Хотя бы пусть он будет необрезан!..
ЧЁРНЫЙ ВОРОН, ЧЁРНЫЙ ВОРОН...
2002 г.
Чёрный ворон, белая ворона...
Ох, как нас не любят вне канона!
Как опасны мы и одиноки
В Азии Расейской, на Востоке.
Скоро осень – снова гонят в стаи...
Далеко летать мы подустали.
Разрывайте белые одежды,
Наши домочадцы и невежды!
Что-то будет... Что же с нами будет?
Помолись за нас, товарищ Путин!
Помолись, пока мы ниже рангом,
Но к тебе вернётся – бумерангом.
...И когда мы пиво пьём в столовой,
Что теперь зовётся «рестораном»,
Наш орёл, когда-то двухголовый,
Выглядит ощипанным бараном.
...И сидит талант наш, как заноза,
Глубоко внутри души горячей,
И, ещё неясная, угроза
В нас глядит с улыбкою незрячей.
Словно мы, апостолы без Бога,
Ждём с небес Святаго Духа вихрь,
А потом – открытая дорога
Всем ветрам, крестам… и подвиг тихий.
ПЕСЕНКА СОСТАРИВШЕГОСЯ ПРИНЦА
2002 г.
Како спаде с небесе денница восходящая заутра; сокрушися на земли посылаяй ко всем языком...
Исайя 14, 12
Я поверю, что мёртвых хоронят, хоть это нелепо,
Я поверю, что жалкие кости истлеют во мгле,
Но глаза – голубые и карие отблески неба,
Разве можно поверить, что небо хоронят в земле?..
Блаженный Айзенштадт
Мой храм – разрушенный на вид,
Но служба в нём идёт.
У алтаря всегда стоит
Там Ангел и поёт.
Поёт он песню, и слова
Струятся в небеса...
Вокруг – лишь дикая трава
И гиблые леса.
Здесь до Москвы не добежать,
Здесь горожан – под ноль.
И будет здесь в земле лежать
Ещё один король,
Чьё царство было выше гор,
Дороже слёз земных,
Но он был нищ, но он был горд
И жил без выходных...
Бог знает, был ли он умён,
Но царствовать привык,
И начал строить Вавилон,
И разрушать язык.
Он начал лгать – сперва друзьям,
Потом уже врагам.
И съёжилась его земля,
К чужим упав ногам.
Ему остался лишь кусок
Непаханых полей,
И кто-то выстрелил в висок
Из выросших детей.
—
А мне, последнему в роду,
По прихоти небес
Достался этот храм в саду
И этот чёрный лес,
И эта тощая земля,
Заросшая травой...
И буду царствовать здесь я
Наедине с собой.
Мне будут Ангелы служить,
Откроются врата.
Я буду тихо восходить
К подножию Креста.
И в чашу царскую мою,
Прижатую к груди,
Слезу я красную пролью
О всём земном пути.
О всех, кому за упокой
Я сослужу теперь.
И Ангел хлеб положит свой,
И отойдёт за дверь.
И вот тогда, наедине,
Когда лишь – я и Бог,
Всей неприкаянной стране
Я подведу итог.
И Чашу к небу подниму
С причастием Твоим.
И всех прощу, и всё пойму,
И стану – молодым.
—
…и восхищено было дитя её к Богу и престолу Его.
Откровение, 12 глава
ЭКСТАЗИС
57.
(1964-) 2021 гг.
Окт. 22 (Ноябр. 4 по н.ст.)
Венчание
СВОД ОСНОВНЫХ ГОСУДАРСТВЕННЫХ ЗАКОНОВ
ГЛАВА ПЯТАЯ
http://pravo.gov.ru/proxy/ips/?empire_iframe&bpas=303
О священномъ коронованіи и м°ропомазаніи.
57. По вступленіи на Престолъ, совершается священное коронованіе
и м°ропомазаніе по чину Православной Греко-Россійской Церкви.
Время
для торжественнаго сего обряда назначается по Высочайшему
благоусмотрeнію и возвeщается предварительно во всенародное извeстіе.