***
Ночь разливается по небу, словно нефтяное пятно, и тут же отступает, вспугнутая визжащими призраками неона. Стрелы искусственных лучей пронзают ее зыбкое черное тело. Край каждой тени подобен лезвию; ощерившись, они идут в наступление, а стеклянные башни и дряхлые руины одинаково не имеют души.
И вдруг – вскрик, и вдруг – всполох; это улыбка, это проблеск – как если бы перекатывались на обожженной ладони выбитые зубы; больно, больно!
В антикварной лавке пылятся золотые стрелы, но будущее уже наступило – я слышу выстрел, и с любопытством наблюдаю, как в грудной клетке ширится сквозная дыра.
Все, кто говорил мне «спокойной ночи», - пусть ваши желания не сбудутся.
***
…И боль становится тобой, обретает плоть, переплетает свои горячие пальцы с твоими, глядится на тебя из зеркала; помнишь ту чертовку, которая на прошлой неделе послала тебе отравленный поцелуй?..
Небо – как черный саван, в котором иголкой наделали дырок и светят теперь сквозь них хирургической лампой. Дыра в моем теле, сказали, лечению не поддается. Запахиваю куртку плотнее, хотя меня кидает в жар.
Птичий скелетик усаживается на ветку и прицельно смотрит на меня.
Да чем же тебя кормить?..
***
Сны в духе гиперреализма.
Поддевают мясницким крюком под ребра и тащат – мили и мили по бледной пыльной дороге, а небо – как кожа, снятая с лица покойника. Пустошь вокруг, но только на первый взгляд. Грифы смеются, вытягивая голые шеи; ветер, швырнув в лицо горсть песка, уже мчится прочь – разнести сплетню по другим местам, не столь гиблым, как это.
Здесь все становится безымянным, и я не могу вспомнить, что общего между золотой стрелой, пулей и мясницким крюком.
Моя одежда и мясо изодраны в клочья, а я смеюсь и кричу, что мне еще не надоело!
***
Пятна всех цветов радуги расплываются по воде, обрамляя тонущий танкер.
Я плыву за горизонт, а вокруг поочередно всплывают кверху брюхом экзотические рыбки.
И загар сползает с кожи, и луна смотрит на меня страдальчески – вот же зануда! – и заливает белесым светом, пытаясь сделать из меня героиню черно-белого фильма.
Черта с два!
Я слышу какой-то перестук и задираю голову вверх. Чайка (точнее, ее скелет) опускается на вязкую воду рядом со мной; вытягивает шею, передергивает позвонками. В ее клюве зажато нечто тревожное… ах, это мне?
Веточка, а на ней – ядовитые ягоды. Теперь у меня к ним иммунитет.
Мякоть оказывается нежно-сладкой; сок стекает по моим губам, которые теперь навсегда останутся красными.
Счастье нарастает внутри ударной волной.
Те, что желали мне покоя.
А не катились бы вы ко всем чертям.
рисунок автора