Без тебя, про тебя, о тебе
Палевым солнцем опал опалённый,
синий селеновый берег солёный,
каплями – кровь лепестков на тропе;
"ты, без тебя, про тебя, о тебе..."
Струны мои, золочёные струны,
даль златорунная, солнечный край,
не отбирай моё право безумия –
древнею мудростью не карай!
Раненый сердцем – не здесь успокоится;
музыка рвётся сквозь алую брешь...
Ты разорви эту рану до пояса,
острыми струнами душу разрежь!
Палевым солнцем паду, опалённый
в синий селеновый берег солёный.
... Каплями – кровь лепестков на тропе;
"ты, без тебя, про тебя, о тебе".
______________________________
P. S. к неоконченному письму
/отрывок из поэмы "Нулевой житель"/
... Пишу «в обратную»,
как сквозь плоскость зеркала:
справа – не правое, окололевое.
Так, чтобы сердце неоколелое
досочинило бы – не померкло:
«Я не хочу говорить Вам: «Помните?» -
память Ваша холоднее бритвы.
В моей голове,
ста небес огромней,
Вы -
ярче падающего метеорита,
чей воздух сжатый сожжён и взорван
в сквозных коридорах органных горл!
... Согласен;
пусть белое станет чёрным,
как... снег на вершинах гор,
как светлый туман инверсий –
скрученной тучи небесный край.
Любовь моя – не простая версия,
и не трёхмерный Рай.
Вы, – нежней белоснежной скрипки
на чёрном камне эпох и плах,-
Вы мне нужнее
чем седой Санскрит
врытому в скит
монаху.
Кем вылит в грусть Ваш застывший профиль,
кем воспет и вознесён во Храм
шатким предчувствием катастрофы
по нервам осциллограмм?
«Честь безумцу.
который навеет
человечеству сон...» золотых Голгоф?
Согласен, -
пусть «цифра строга... неверьем»:
строгость – удел Богов.
И в бесконечном безмолвье мрака,
где всё сгорит, и – последний ген,
я Вас...
наощупь
изо льда и шлака
высвобожу!
Как Роден.
На страже встану,
навек бездомный,
всем катастрофам и ветрам открыт...
Я не хочу говорить Вам: «Помните?» -
в Вашей памяти, что ценней, чем Крит,
меркнет облаком
серебристым
имя,
стынущее на губах,
гаснет голос костром за Пристанью,
а там...
Начинайте, Бах!»
______________________________
Вспышка
Не ты
в моей пасмурной жизни вспышка –
я
в твоей солнечной жизни миг.
В тысячах бликов
заблудший блик.
Блеск зажигалки.
Щелчок.
Мальчишка.
Дрожь сигареты,
ладонь в огне.
Боль момента – искро`й о губы.
Мне бы остаться
тогда...
в снегу бы;
лучше,
чем с белым лицом в окне.
Лучше,
чем этот мобильный номер
с текстом «блокировано» в ответ.
Это не больно – шататься в коме,
больно,
что это –
на много лет.
_________________
Вчера, сегодня, завтра...
Закат по окнам
сползал и гас;
стекал,
в стекле
оставляя искры...
Было -
горбился как сейчас,
спиной
выжидая
выстрел;
ладошек тысячью
леденящий сыщик
спину выскользил,
тих и нем,
рыщет,
встревоженный,
будто ищет
пульс,
затаившийся в тишине.
У тысячеглазой темноты в прицеле
стыну,
ужасом сжатый ком, –
тяжёлой ртутью
вползает в тело
жуть
опустевших
комнат,
где гаснут утренними многоточьями
чужие
выгоревшие
голоса...
Так
на проспект навалилась ночь
голая
как посадочная полоса.
Не дотянутся рукой ума... –
где он,
Рай
снеговых лавин?!
Рвануть пространство в единый мах
виском
о свистящий
винт!
И дрогнул
вмиг расщеплённый бред,
гулкой дробью взрывая ядра!
Время – вкопанным кинокадром:
ты и правда -
как Да и Нет,
как плеть по нерву!
... В простенок
втиснут,
пропал выключатель
под толщей льда.
Падаю в кадре...
Аду на бис
грохают дубли:
01!
02!
Жрецу интуиции, Иоанну Предтече ли
взмахом вещим разрубить кольцо? –
ведь было:
падал
ломая
плечи...
с душной простыни
глазам навстречу
лунной россыпью –
твоё
лицо.
Чем очиститься,
откреститься мне бы!
Повторениями
деформируюсь
в неоавангардистский толк
черни в утеху
по веленью ль Неба?
Такому ли
рук твоих золотистый шёлк?
Земля
до краев
расстилалась в дне.
Было.
... Ушла, лишь в ладони – прядь.
День сгорел.
И у дня в огне
осталось Земли -
пядь.
Океану бездонному,
звонким звёздам ли,
времени,
городу в листопаде
что-то бесценное
в щедрости роздали, -
впору бы – по` Миру,
да с колен не встать.
Закат по окнам сползал и гас -
стекал,
в стекле
оставляя искры.
Завтра – «дубль».
И в который раз –
дверь,
ключи,
коридор...
и – выстрел!
________________
Золотые искры фонарей
Золотые искры фонарей -
в синеве гардин голуболунных...
Телефонным зуммером лазурным
освети мне душу и согрей.
В измереньях колдовской ночи
я в кубизме комнат - распадаюсь...
я пытаюсь... видишь, я пытаюсь –
зарекаюсь, каюсь... не молчи!
И, как белка в колесе орбит,
злобных гравитаций заключённый,
на простое право обречённый,
претендую,
в тишину зашит
с безысходным пепельным лицом,
в отгоревшем дне на дне воронки
я тону до боли в перепонке,
опоясан кабельным свинцом
списка «неотвеченных звонков»,
с номером в мобильном телефоне, -
след минуты на бессмертном фоне
как из неотмеченных веков.
_______________________________
С В И Д А Н И Е
И чаша света над столом,
что перевёрнута на скатерть,
и обрамлённая стеклом
печаль в рубиновом мускате
о смысле слёз,
о счастье знанья,
о праве жить и умереть... –
пусть обо всём,
но лишь – на треть;
сегодня – лёгкое свиданье.
И не букеты, а цветок.
И не оркестры, а гитара.
... И одинокий завиток,
воздушней кисти Ренуара.
Мы под единственной звездой –
в прозрачной лодке на закате.
Я звал тебя своей бедой.
Но ты сегодня – в белом платье.
____________________
Силуэт
Между тобой и ночью –
только лишь контур.
Линия.
Этот рисунок синий.
Этот безумный росчерк!
Этот полёт молчания.
Дым.
Ностальгия.
Антика.
Сон.
Глубина.
Атлантика
с бантиком
для отчаянья!
Между тобой и мною –
линия напряжения:
шаг
до самосожжения,
страх
перед вышиною.
А между мной и словом –
цепь на гортани
гулкая,
пули да переулки:
город
для арестованных.
___________________
Пока мы здесь
Когда б мы в зеркало войти
могли, там сотня отражений,
что делят шаг на сто движений!
Мы б осеклись на полпути,
когда бы знали, что в любом
нас ждут совсем иные судьбы.
Вот только плоскость повернуть бы,
перелистнув живой альбом,
и я уже любим другой,
а ты... ты влюблена в другого,
но там «любовь» - другое слово;
и в нём огонь, но не такой.
Мы друг у друга – всё, что есть.
Идём, уйдём назад, где были, -
где мы страдали, но любили.
Пусть будет так.
Пока мы здесь.
_______________________
Миф
Можно просто пройти сквозь стёкла,
превратившись в стальной каркас,
чтобы вдруг
не взорваться около
этих ставших пространством глаз,
и ногтями скрести обои,
воя
в вытершемся углу
псом
один на один с судьбою.
Написав «люблю» на полу.
Просто это такой Октябрь.
Он пройдёт,
И вослед за ним -
остальные:
цыганский табор
в чёрных юбках сквозь светлый Рим.
Этот город такой огромный –
весь из мрамора, из ума!
А за ним - Колыма, Коломна...
в общем, жизнь.
Только жизнь – тюрьма.
То ли встретишь потом, в морщинах,
то ли мимо пройдёшь, забыв.
Надпись там
в углу, в паутине
не забудешь.
Как Рим.
Как Миф.
_______________
П Р О Щ А Л Ь Н Ы Й
Э Т Ю Д
Небо –
цвета вечернего кофе.
Бисером вышит
небесный плед...
Веет прохладой
тончайший профиль –
лёгкий и лунный,
как твой след...
Ушла.
...И лимонные купола
плывут
вдоль трещины
в синеве фарфора... –
Рекою
расколото пополам
огромное
блюдо
города...
___________________