Смотрю в окно. Город скрывается под дождём,
каплями падающим в озёра луж.
Тело в куртке заходит в облезлый дом,
скрываясь в квартире-клетке. Остатки душ
под зонтами яркими прячут свои сердца,
в полумраке земного лица.
Нечем дышать. Приоткрываю окно,
капля дождя попадает на мокрый лоб;
вдруг вечереет; вскоре совсем темно,
только стоит одиноко фонарный столб,
освещая немного безлюдный холодный двор,
как свет, оживляющий коридор.
Может, не коридор, а подобье, в общем,
его: как туннель, распростёрший обьятья
покаянным, превратившимся в мощи,
размытые отходами с предприятья,
на котором (что, скажем, вполне возможно),
они работали денно, нощно.
Смотрю в окно. Земля покрывается инеем,
поблёскивающим, будто покрытым лоском.
Из подъезда вываливаются синие
с бутылкой белой и мутным мозгом;
Один закуривает, наблюдая за мотыльком,
другой блюёт с матерком.
Ставлю чайник. Завариваю кофе покрепче
в кружке потрескавшейся. Добавляю сахар.
Закуриваю, чтобы стало легче,
идя прямиком на плаху,
в не принятой другими рясе.
Казнь с подписью о согласии
положил на стол государевый;
поставил печать на стихи мои, мол, «уж резко»
лжецарь в ризе, пылающей будто зарево,
забрав на суд без повестки,
без объявлений виновности в сделанном,
в общем, без дела, но
так было угодно. Кому — неизвестно, а если
известно, то точно не будет рассказано.
Собственный постулат в узорчатом кресле
восседает с собственными приказами.
Рассветает. Странные мысли в порыве ночном.
В сути — беседа с окном.
01.08.19.
Максим Кукоба