Недавно случилось так, что мне доверили провести встречу со школьниками в одной из городских школ. То есть почитать свои стихи, ответить на вопросы, если таковые будут, и пообщаться в рамках урока литературы. Мне достался пятый класс. Сначала я не предвидел никакой сложности в предстоящей встрече. Встал рядом с преподавателем возле учительского стола и посмотрел в класс. И тут понял, что влип, потому что непоседы не могли и на миг сосредоточится. Они энергично всё время решали параллельно свои проблемы, что-то искали, что-то говорили друг другу и волны шума и движения сбивали с мысли. Росло внутреннее напряжение, и я вспомнил себя пятиклассником. И ужаснулся от того, что мы творили в моём далёком прошлом на уроках. Я вспомнил себя и свой пятый «А» класс и своих учителей. Уникальных личностей, «Учителей» с большой буквы, потому что они, несмотря ни на что, нас многому научили. Как святой пантеон храню их имена: учительница по литературе – Афина Софоколовна, красивейшая женщина; учитель по истории – Александр Иванович Данаев; учитель по географии – Давид Иосипович. Вот о нём, об уроке географии живёт в моей памяти и смех, и стыд за себя, и огромное уважение к его труду. Их, всех моих наставников, уже давно нет на белом свете. Нет возможности обнять их, покаяться, поблагодарить за то, что они были в моём детстве. А каяться есть за что.
Сидел я в классе на первой парте со своим одноклассником Витькой Сухининым. На первую парту нас посадили из-за того, что ни он, ни я габаритами не отличались, и потому что с последней парты ничего не видели на доске за спинами «коллег по добыче знаний». Помещение класса находилось в углу школьного здания, и огромные окна освещали наши спины и ряд парт слева. Это я говорю к тому, что сидели мы с Витькой в ряду у глухой стены и, если оглянуться назад, могли видеть весь класс. Давид Иосипович, рослый мужчина солидной внешности расхаживал вдоль классной доски, на которой висела карта полушарий с указкой за спиной, и рассказывал тему урока. У него был сильный кавказский акцент, и я как сейчас слышу его голос: «Падэ-Калэ, Шэбэлинка, Кара-Багас-Гол». И когда замечал, что кто-то читает постороннюю книгу на уроке, грозно вопрошал: «Что ты как хамелион – одной глазой - сюда, другой глазой – туда?»
Вот таким его я и нарисовал на листке школьной тетради. Вышло очень похоже, потому что когда я показал своё творение из-за спины Витьки, по классу прошла волна любопытства и возбуждённого шума. Давид Иосипович потерял контроль над аудиторией, его не слушали, а мы на передней парте стали центром интереса и балдели от всеобщего внимания. Учитель нервничал, повышал голос, и никак не мог понять, что происходит. Наконец им был установлен объект дестабилизации порядка. В пути своей прогулки по классу он, вроде случайно оказался рядом с нашей партой и резко выбросил руку, чтобы перехватить листок. Но и я был на высоте. Рисунок я ловко успел сунуть под себя на скамейку, а руку засунуть в парту. Хлопнула крышка парты как выстрел и вслед за моей рукой туда проникла рука преподавателя. Геометрия, которая там лежала, без обложки и распотрошенная на листики, взметнулась в воздух. Ничего не найдя, Давид Иосипович медленно пошел на середину класса. В воздухе стояла звенящая тишина и урок пошел дальше.
Мне бы успокоится на достигнутом, но славы никогда не бывает много. Через несколько минут спина Витьки Сухинина вновь стала стеной музея, на которой висела популярнейшая картина. Одноклассники бурно продолжили обсуждать её «художественную ценность» и шум как прежде густо заполнил класс. Но источник шума уже не был секретом для Давида Иосиповича. В прыжке, которому позавидовали мастера спорта, он неожиданно вырвал злополучный листик из моих рук.
Вот тут-то я осознал глубину своей глупости. Кара за содеянное встала передо мною реально во весь рост. Это вызов родителей в школу, и пляска отцовского ремня на моей многострадальной заднице и проработка на классном собрании. Педагогических мер воздействия хоть и не много, но они были весьма действенные.
Давид Иосипович тяжело дыша, с покрасневшим от гнева лицом, победным маршем прошел к учительскому столу. Медленно расправил на столе измятый листок… и расплылся в широченной улыбке. «Гы-гы-гы! Меня нарисовали!» Подошел ко мне, протянул рисунок и попросил: «Подпиши, будь другом, на память!».
Я уже не помню букет своих эмоций. Но этот неординарный поступок учителя навсегда врезался в мою память. Эх, иметь бы возможность перед ним покаяться.