А какая она у вас была?
Простая, толстая, неброская? С медными или коричневыми, плохо прокрашенными волосами. Которые она неизменно собирала в низкий пучок на затылке, что бы они не выбивались из-под цветастого платка.
Помните как она ворчала она на вас? Как в шутку гоняла за бесконечные ваши шкодничества? Откармливала варениками и сдобными оладьями? Покупала в тайне от родителей те самые запредельно желанные «хубыбубы» и роботов? Пекла пироги? Молилась за вас на две темные иконы в углу в зале? Топила печь? Сердилась на деда при вас? Просила сходить за хлебом и на сдачу купить что-нибудь и себе? Забирала с последнего урока? Звонила вам на первую купленную «мобилку» по два раза в неделю? Приходила ли на ваш последний звонок, тихо плакала стоя совсем незамеченной? Лечила чаями на травах»? Рассказывала ли с десяток «самых правдивых» историй? Засыпала рядом тихо грея вас огромным боком? А потом так долго и искренне обижалась что не звоните, не приезжаете? Ждала? Провожала? Какой же она была. Ваша БА-БА.
Я закрываю глаза и вижу сад. Длинная дорожка из мелких желтых кусочков, ведущая вглубь. Сизый застиранный халат наклоняется над огромным блестящим тазом. Полные руки шустро перебирают вишню. Платок сбился с волос, дедушка дважды послан в дом бог знает за чем. Бабушка варит варенье.
— Ба-а-а… — бааа!, — перегибаюсь я через скамейку к ней, — ну б-а-а!
— Аккуратно, Катюша, повидло разольешь!
— Ба-а-а, а почему идет дождь?
— Дождь? — вскидывает седоватые брови баба. Я невовремя.
— Ну да. Когда идёт дождь, грустно ведь. Ничего не хочется. Варенья хочется только твоего.
— Дождь это всего лишь водичка, вон смотри — я запрокидываю глаза в синеву, — вон она с неба льется. Но это ведь не навсегда.
— А на когда?
— Ненадолго. Вот небу грустно стало, оно поплакало. Дождик пошел. Потом прошёл. Небо опять развеселилось. Выглянула солнышко. И всем стало тепло и хорошо.
— А когда я плачу тоже дождь идет?
— Ну, не всегда.
— А как тогда?
— Просто тебе как и небу тоже бывает грустно, ты поплачешь и полегчает, гляди. Все пройдет, любая тучка, любой дождь. любые слёзки. На! Поешь-ка пенки с варенья. Свежее.
— Спасибо! — облизываю я длинную деревянную ложку.
— Много стихов тебе учить на лето?
— Много- вздыхаю я, — почти десять.
Бабушка ненадолго замолкает.
— Учи, унучечка, учи. У тебя хорошо язык идёт. И рассказываешь ты хорошо. Вот когда-нибудь может и сама стихи писать будешь… Эдик, варенье!
Дедушка бежит к убегающей через таз пенке, баба что-то кричит и машет руками, я громко и заливисто смеюсь.
Теперь я поднимаю глаза и смотрю на небо, с которого идёт дождь, и понимаю- жалко ведь. И не только мне. Жалко до слез каждому своей бабули. Что не доделали, не дали, не спрашивали, не интересовались, не звонили. Я вот тоже жалею. Больше всего жалею я о том, что она не узнает, что я пишу стихи. Что пишу и о ней. И что в стихах она у меня та самая неприступная царица гор- статная Тамара.
Прости меня, БАБА. Я тебя люблю!
2020 год