В квартире нашей на постой
остановился Лев Толстой.
Он был косматый и седой,
спросил: - а как у вас с едой?
Я вспомнил - он не мясоед,
и предложил: - есть винегрет,
еще салат из лебеды…
- Не надо этой ерунды! -
таков Толстого был ответ.
Пожал плечами: нет, так нет.
- А что тогда подать Вам, граф?
- Сейчас решу. Откройте шкаф.
Вы разогрейте мне битков
и охладите водки штоф.
Затем сказал мой визави:
- Бегу из Ясной от Софи́.
С ней, как на каторге, она
мне не давала пить вина,
таскала мясо из борщей,
устал от этих овощей,
на жизнь ссужала мне гроши,
и все зудит: - пиши, пиши!
Притом друзей моих кляня,
короче, довела меня.
Дразнила: «старый духобор»,
ведь это, право, перебор.
Я прыгнул в поезд и ту-ту!
Позволите остаться тут?
И вперил взгляд свой, что кинжал,
конечно, я не возражал.
Мы мирно ужинали, вдруг
раздался в дверь негромкий стук.
В глазах Толстого был вопрос.
А женский голос произнес:
- Лев Николаевич, прости!
Софью Андреевну впусти!
Украдкой я подумал вздор:
вам, что, здесь - постоялый двор?
Но тут, ругаясь и ворча,
писатель задал стрекача,
да так, что след его простыл.
Как это трудно – быть Толстым.