В неудобном советском кресле,
вырастающем на глазах,
со спинкой такой высокой, что
не удивительно исчезли б если
её очертания в облаках,
превращая комнату в фантом,
отец сидит, закинув ногу на ногу, ловко
газетой "Правда" закрываясь от дураков,
прокручивая в голове
конструкцию самонаведения ракетной головки.
Он не слышит моих шагов.
А я иду к нему по сухой траве –
девочка, постаревшая так внезапно,
несу дневник первоклашки, храня
очередную тайну и список потерь.
"Я не оправдала твоих надежд, папа, –
говорю, – ты прости меня,
ты прости меня хоть теперь".