Нет, не те
это трещины в раме холста,
ну, а значит, и эта картина, должно быть, не та.
О твоей фотографии, увы, не скажу то же самое.
Если в глазах — та же тайна,
в чём самое тайное?
Если нет иных средств, не молчи, отключу телефон!
Кто не знал меня с детства, пожалуй,
был просто умён.
Где листы от газет кем-то вспороты под обоями,
там и дом не стоит,
говорят,
дом опять перестроили.
Перепахано поле, качели, да что мне земля!
Здесь, наверное, хочется помнить, что помнить нельзя.
Из любых сквозняков, из газет
и пустот за обоями,
больше ценю лишь намёк,
всё то самое
беспокойное.
Если дети пытают
лягушек, стрекозок и мух,
взрослый к чужому горю
тоже окажется глух.
Кто-то помнит из детства хорошее,
а я помню многое.
Меня трогает то,
что, быть может, другого не трогает!
Если дети забудут, что кошку ударят в живот,
непременно запомню,
котёнок у кошки умрёт.
Почему ты считаешь,
за мной преступления не было?
Ты говорила:
«Была ведь душа» — только где была?
Мир, что огромен, теперь...
он трагически мал.
И всё равно...
человек в этой клетке пропал!
Иногда признаю, что и сам я
ещё не был найденным.
Эхо ждёт в телефоне,
а слова его кем-то украдены.
Говорю, но боюсь, что напрасные это звонки.
Я вчера бросил трубку,
хотя... чуть не кричал: «Помоги!»