Питер. Сентябрь. Кофе остывает со скоростью свиста. Только успевай снимать чайник с видавшей лучшие времена газовой плиты на узкой кухне в коммуналке, где даже для двух маленьких людей так мало места. Но в такую пору, когда осень уже по-свойски ввалилась из тёмной прихожей в промерзшую комнату, до неприличного заполненную старыми книгами, купленными чуть больше, чем за три копейки у букиниста-любителя; ввалилась, как старый друг, которого ты никогда не забывал, но именно сегодня не был готов ко встрече и его такому бодрому настрою. Так вот в такой обезоруживающий своей простотой и истинностью холод хочется никогда не покидать эту нагретую, но дрожащую в унисон с нашими телами, кухоньку. Хочется, чтобы в неё набилось как можно больше народу из соседних домов, похожих один на другой, но никогда один в один, и с улиц, уже привыкших к более тяжёлым шагам, шелестящим под собой пока ещё одинокие, пока ещё жёлто-зеленые листья. Хочется, чтобы каждый своим дыханием тёплыми воспоминаниями о лете, которое ушло по-английски, оставив на память последнюю, почти размытую фотокарточку (когда это было? вчера? неделю назад?..), так вот, чтобы все вместе - знакомцы и недрузья - как минимум до октября превратились в цельную машину по выработке теплоты. Ну, а в октябре - по домам, к своим чайникам, стенам и батареям, ждать зимы, строить планы на весну и всё ещё, наверное по привычке, дай, да припоминать всуе лето, медленно переворачивая воображаемые листы несуществующего в материальном мире альбома с памятными, движущимися картинками, который заканчивается историей, где, прогуливаясь в последние дни отпуска по загорелому песку без забот и обуви, через стёкла очков пытаешься увидеть солнце таким, каким знал его в детстве: лучистым и жарко-жёлтым. И конечно видишь: ведь ты так хотел!
А пока: сентябрь, комната, забитая букинистикой (чтоб хватило, по-хорошему, до конца года) и закипающий чайник на такой тесной и такой тёплой кухне в одной старой коммуналке на Петроградке.