Разговоры по душам

 
 Хотя мы приезжали в Преградную на три-четыре недели, наш отпуск пролетал очень быстро. В то время я ещё измерял время годами, и перспектива встретиться с родителями жены  через долгих двенадцать месяцев меня не пугала. Жизнь впереди казалась очень большой, и лишь когда дети стали подрастать и взрослеть, я заметил пугающую скорость этого процесса. Но раньше нас это увидели и поняли наши родители. Этим объясняется, с какой жадностью в Преградной набрасывались на нас со своими расспросами, разговорами о том, что пережито за год и что волновало в недалёком будущем. К чести своей должен сказать, что я не отмахивался, как от назойливых мух, от этих разговоров. Хотя всё было практически говорено-переговорено много раз, но каждый новый разговор по удивительным причинам не становился лишним. Мне хватило ума понять: так общаться могут только близкие любящие люди. Сам процесс общения для них имеет самодостаточное значение, а его содержание по отношению к нему – вторично. Хотя у каждого были свои пристрастия.               
 Например, от своего тестя из отпуска в отпуск я слушал рассказы о войне. Вообще, на трезвую голову он этой темы никогда не касался. Но если выпьет, мог вспомнить немало интересных историй. Наш приезд давал к этому хороший повод. Тесть покупал бутылку портвейна или другого крепкого вина, и мы беседовали один на один, не обращая внимания на периодическое появление в поле нашего зрения то жены, то тёщи. Обе они переживали, как бы мы не переборщили со спиртным. Но я контролировал этот процесс.       
 Что я узнал из рассказов тестя? Николай Васильевич начинал войну пулемётчиком в пехоте. В руках умелого воина даже ручной пулемёт Дегтярёва  становился грозным оружием. В одном из боёв тестя, как и моего отца, контузило взрывом снаряда. После выписки из госпиталя бывшего пулемётчика  отправили на Дальний Восток. В ожидании войны с Японией здесь находилось немало боевых сил. Содержать их в надлежащем порядке и обеспечивать всем необходимым, прежде всего продовольствием, было очень сложно. Солдаты, ожидавшие назначения, жили буквально впроголодь. Тесть рассказывал, как подчистую они вылизали поле неубранной свеклы. Как тайком таскали со склада и всухую перемалывали зубами сою. Поэтому, когда в начале сорок второго года приехал «покупатель», подбиравший личный состав для артиллерийской части, готовящейся к отправке на фронт против немцев, тесть вызвался добровольцем одним из первых.               
 Уже по приезде выяснилось, что он попал в артиллерийскую часть, вооружённую  машинами  реактивной артиллерии – «Катюшами».  Как самого быстрого и ловкого в расчёте, тестя поставили расчехлять установку и крутить в кабине машины магнетто – приспособление, дававшее в течение 15-20 секунд залп 16 реактивными снарядами калибра 132 мм. Это была новая техника, наводившая ужас на врага. Со своей частью Николай Васильевич освобождал Белоруссию, Крым и Севастополь, принимал участие в штурме столицы Восточной Пруссии – Кёнигсберга. Войну закончил в Польше, где мне с родителями тоже довелось побывать. В Кёнигсберге мой тесть едва не погиб. Уже после взятия города, он с товарищем по заданию старшины подыскивали пригодное жильё для постоя батареи. На одной из улиц им приглянулся уцелевший одноэтажный кирпичный дом с уютным двориком и разбитым в нём палисадником с цветочными клумбами. Их встретила хозяйка дома, она дала понять, что кроме неё никого здесь нет. На всякий случай тесть с напарником решили дом осмотреть, разойдясь по разным сторонам и следуя навстречу друг другу.
 Дом был старый, со множеством комнат и коридоров. На переходе из одного помещения в другое на Николая Васильевича внезапно набросился здоровенный немец. Как потом выяснилось, это был сын брехливой фрау, сбежавший с передовой. Вместо того, чтобы переждать в укромном месте приход гостей, уже переодетый в гражданку фриц стал душить попавшегося ему в лапы советского солдата. И быть бы моему тестю покойником, но его выручил напарник. Услышав шум, он бросился на помощь и короткой очередью из автомата скосил фашиста.
 Как и другие настоящие фронтовики, Николай Васильевич не хвастался своими подвигами и наградами, хотя они у него были. Когда при Брежневе для участников боёв, имевших ранения или контузии, ввели льготы, он не пошёл их получать. Единственное, что вытребовала у него тёща, это поставить телефон – чтобы можно было разговаривать с Ужгородом. В Ужгороде Николай Васильевич побывал только один раз, на нашей с Валентиной свадьбе. Знакомство с моим отцом-артиллеристом и таким же фронтовиком, как он сам, произвело на него большое впечатление. Вспомнив свои казачьи традиции, тесть перед отъездом позвал Валентину и, указывая на свата, спросил её: – Это тебе, дочечка, теперь кто? И сам же ответил: «Папа». Указывая на сваху, повторил вопрос: – А это теперь кто тебе? Моя растерявшаяся жена чуть слышно выдохнула: «Мама». И заплакала. С тех пор я так же стал обращаться к своему тестю и тёще: «папа» и «мама».               
 В отличие от своего мужа, моя тёща была натурой тонкой. Просто удивительно, как в одном лице соединялись присущая сельским жителям физическая выносливость и неприхотливость к условиям жизни, с любовью к прекрасному, мечтательностью и чистотой помыслов. Такие люди часто страдают от несовпадения реальной жизни со своими духовными устремлениями. Не только социальные условия, но и семейные отношения могут тут быть виной. Я это увидел в доме родителей Валентины, когда стал зятем.
 С первого нашего приезда Евдокия Алексеевна увидела во мне человека, которому можно довериться. С годами наши вечерние разговоры становились всё более долгими и откровенными. Дети и моя жена ложились спать, а мы, сидя на крылечке дома, могли часами общаться. Какие бы темы мы не обсуждали, в конце тёща неизменно произносила:                – Вова, береги семью. Я бесконечно благодарен своей тёще за эти слова. Как путеводная звезда, они вели меня по житейскому морю и не давали сбиться с курса. Когда тёщи не стало, я написал о ней это стихотворение:

ТЁЩА

Завистник на соседа ропщет,
Слепой не видит даже днем.
А мне по жизни стала тёща
И другом, и поводырём.

Чему она меня учила,
Судачить не заведено.
А что в своей душе таила,
Теперь ответить не дано.

Ах тёща, горькие поминки,
Свидание и плач без слёз.
Мне не забыть твои посылки,
Слова и в шутку, и всерьёз.

Ты берегла меня от сглаза
И наставляла, как в войну,
Чтоб я не посрамил Кавказа,
А значит, и свою жену.

Мы вместе были до упора,
И распрощались навсегда.
Одних разводит в жизни ссора,
А нас – упавшая звезда.

На карте неба стало проще,
Но кто её хоть раз сверял?
…Я буду  помнить тебя, тёща,
Как ту звезду, что потерял.