И опыт, сын ошибок трудных...
А.С. Пушкин
Не нашла поддержки в моей среде и присущая мне бескомпромиссность в оценке знаний студентов. Я гонял студентов по билетам по всем вопросам, и сдать у меня на «отлично» было не так-то просто. Я не жалел лодырей, зато охотно поощрял способных студентов. Другие обстоятельства я не принимал во внимание, пока однажды это не коснулось преподавателя нашей кафедры. На экзамене по истории КПСС в «зимнем» семестре я выставил «хорошо» дочке профессора, моего коллеги. Большего она не заслуживала. Сам профессор подойти ко мне постеснялся, но это сделали другие. Когда доцент кафедры И.Ф.Янович завёл со мной разговор на больную тему, я пояснил ему мотивы своего решения. В ответ Иосиф Фёдорович возразил: «Но это же наши дети».
Его слова смутили меня. Семейственность как фактор личностных отношений в вопросах учёбы для меня не существовала, но на Закарпатье это был очень чувствительный вопрос. Пришлось с ним считаться. Большинство населения области жило на селе, много семей имели по три, пять , а то и больше детей. Когда они после школы поступали в университет, за них переживали не только отцы и матери. Дяди, тёти и другие родственники старались вытащить своих нерадивых чад из неприятностей, в которые они попадали. И отделаться от них просто так было невозможно.
Однажды после того, как я по указанным причинам «вытянул» на экзамене студентку заочного отделения, она в бумажке подсунула мне двадцать пять рублей. Занятый оформлением ведомости, я не сразу заметил «барашка». А когда кинулся возвращать его, студентки простыл и след. Это был единственный случай, когда я, помимо своей воли, оказался в щекотливом положении. Брать мзду со студентов было не только не принято, но и опасно. На моей памяти в семидесятые годы арестовали и судили трёх преподавателей университета. Зато в девяностые годы брать деньги со студентов перестали бояться. Не бравшие, как я, денег преподаватели выглядели на общем фоне белыми воронами. Но это была уже другая эпоха. Что касается дочери моего коллеги-профессора, то на экзамене в следующем семестре она получила у меня «отлично». Этот вынужденный шаг стал частью того нового социального опыта, который я приобрёл в университете. Иногда доля компромисса, присутствовавшая в нём, зашкаливала и принимала форму принуждения. Что связано было уже не с личными отношениями, а диктовалось политической системой. Впервые я оказался в такой ситуации, будучи членом приёмной экзаменационной комиссии. Вместе со мной вступительный экзамен по истории СССР принимал мой бывший преподаватель, профессор М.В.Троян. Михаил Васильевич был в то время известным учёным, завкафедрой истории УССР, историографии и источниковедения.
Перед началом экзамена, когда в аудитории уже сидело пятеро абитуриентов, к нам в сопровождении проректора зашел человек в штатском. Даже не имея семи пядей во лбу можно было догадаться, что это представитель КГБ. Он прошептал что-то на ухо моему коллеге и указал на кого-то в списке, лежащем перед нами. Вскоре мне стало понятно, о ком идёт речь. Это был рыжеволосый еврей, опрятно одетый парень с раскрасневшимися от волнения щеками. Наверное, он уже понял, что его ждёт, и отчаянно готовился дать последний бой. В то время из СССР начался большой отток еврейского населения, спровоцированный Израилем. По моим подсчётам, из наших двух выпускных классов школы эмигрировало не меньше одной четвёртой их состава. Израилю новые жители были крайне нужны: и в интересах безопасности страны – как воины, и для решения задач экономического и социального развития. СССР при этом много терял: во-первых, часть своих граждан; во-вторых, это были, как правило, подготовленные специалисты. Они бесплатно получили высшее образование в Советском Союзе, и теперь должны были использовать обретённые знания против него. Ибо с 1948 года Израиль, обязанный фактом своего появления СССР, шёл в фарватере политики Соединённых Штатов Америки. Советское правительство приняло в этой ситуации превентивные меры, которые включали ограничение граждан еврейской национальности в получении высшего образования.
Когда получивший, несмотря на яростное сопротивление, двойку абитуриент-еврей ушёл, я долго не мог успокоиться. Воспитанный на идеях интернационализма, я не мог себе представить, что кого-то в СССР могут дискриминировать по национальному признаку. Тот факт, что это стало следствием внешних обстоятельств, связанных с «холодной войной», был для меня не очевидным. Как и большинство советских людей, я воспринимал в то время противостояние с Западом в книжном, теоретическом виде. И вот теперь оно явилась передо мной в грубой физической форме. Как реальность, которая существует помимо моего хотения и помимо моих симпатий. Я понял, что абстрагироваться далее от неё невозможно и надо избавляться от иллюзий, пока не поздно. Но эта работа оказалась долгой и сложной – гораздо более сложной, чем могло показаться сначала.