Проснулся - ночь. Рядом никого. Осторожно в темноте пошёл, как бы, в туалет, (вдруг, встречу её).
На фоне кухонного окна неожиданно различаю, сидящий за столом, силуэт. "Что ты делаешь, Ева?" - спрашиваю её спину. "Ем" - говорит. "Что ешь?" - спрашиваю. "Яблоко". "Хочешь?" Отвечаю: "Нет".
На ощупь закрываю дверь туалета, иду на брачное ложе. Думаю: "Как можно, так долго есть эти яблоки? Не зря папа советовал, не есть плодов этого сорта" и засыпаю.
Утро. Она спит. "Видно, ночью долго ела" - думаю я.
Уезжаю по делам. На обратном пути захожу в овощной, беру яблоки от другого дерева, которые рекомендовал папа (которые она не ест).
Захожу в дом, открываю дверь. Стоит сын мой, Каин бледный и - на руках кровь. Спрашиваю: "Каин, а где брат твой, Авель?" и слышу: "Я не - сторож брату моему", при этом прячет глаза и руки. "Понятно, "яблоко - от яблони" - думаю я.
В доме опять полно народу. Туалет - один. Спрашиваю: "Во что вы превратили дом отца моего, и где моя жена?" Кто-то отвечает: "Дом – не твой, это - наша "церковь" - Ева". "Какая она тебе жена?" "А, и точно" - в душе соглашаюсь я.
Как положено, предлагаю гостям свои яблоки. "Угощайтесь" - говорю и вижу, что гости их игнорируют, и, на неприкрытой ненависти ко мне, даже как-то "дружат".
Всматриваюсь в контингент: Вот большая группа, где все стоя слушают простого переодетого человека с толстой книгой, которую он растолковывает по своему уразумению; женщины без макияжа, в платках.
В другой группе всё так же, но все сидят.
Дальше множество группочек, сидящих вокруг такого же, как все, человека, с той же книгой, но с переводчиком с английского и, почему-то в стороне от двух первых.
А вот - мужчины в чёрных широкополых шляпах с пышной растительностью; выглядят гордо, в руках у главного - только часть от той большой книги.
Другие мужчины расстелили коврики, стоят на коленях и локтях вверх
копчиками (женщин здесь нет).
По углам расселись небольшие группки: Вот люди в экзотических одеяниях с барабанами и бубнами, все громко поют, повторяя один и тот же куплет (так,что другие затыкают уши).
В другом углу, в нарушение всех правил приличия, - люди в чёрных одеждах в тату, ирокезах и пирсингах с азартом втыкают булавки в куклу.
Присутствуют и те (с зелеными глазами), кто считает, что в жизни - главное "зелень" (но к партии "зелёных" отношения не имеют. Ну, и - прочие, и прочие...
Все эти люди, пришедшие к Еве, такие разные в своих убеждениях, что явно не могут друг друга любить, но почему-то терпят, т.к. их "поводыри" тупо повторяют: "Отец един для всех, отец един…", но чьи они дети не уточняют.
Почувствовав в этой компании дискомфорт, я вышел на свежий воздух и, в ожидании Евы, сел на лавку. Смотрю, идёт (бледная такая) с полными пакетами "запретных плодов". Спрашиваю: "Ева, где ты была?". Отвечает: "На работе. Я курирую строительство "башни в Вавилоне". "А зачем ты в свой дом приглашаешь столько народу?" - спрашиваю я. "Спроси у змея" - отвечает она отрешённо. "Когда-то мы уже поплатились за то, что слушали змея"… - попытался ответить я. Не дослушав, она говорит: "Прости, Адам, но я тебя не слышу, хотя - и слушаю, и не вижу, хотя - и смотрю". "Тебе нужно за непослушание просто попросить прощения у отца, как это сделал я, и тогда ты узнаешь, что такое "уши которые да слышат, что дух говорит…" - снова начал я. "Я тебя не слышу, ты зря шевелишь губами" - перебила она, направляясь к дому с пакетами. Я хотел было остановить её и напомнить о том, что сказал отец: "Это - логово разбойников, и я не оставлю от него камня на камне…", но она посмотрела на меня так ласково, как смотрит психиатр на безнадёжно больного и скрылась за дверью.
Было тяжело осознавать, что значит выражение: "Каждому своё" в его широком значении.
Жаль оставлять свою "жену", но ничего не поделаешь, она - мертва; и, к сожалению, это - её призвание. "Но, может быть, хоть одного из гостей, ещё можно спасти?... Я же - воскрес?!" - неожиданно для себя громко произнёс я "голосом вопиющего в пустыне"
Я хорошо помнил предостережение отца от возврата к прошлому, он даже оглядываться не велел,… Однако притом, что я всё до носков оставил Еве, мне так хотелось вернуться за своей толстой книгой, которая стала "Непоколебимым основанием" моей жизни,… но, собрав в пучок всю свою мудрость, я оставил и её. "Пусть хотя бы один из гостей моего бывшего дома протянет к ней свою руку и станет "душою живою"… - подумал я,- "как это сделал человек на знаменитой фреске Микеланджело - "Сотворение Адама".
2019 г.