Иногда лучшее лекарство для души это детские воспоминания,удивительным образом не потерявшие свою яркость и почти осязаемые, над которыми не властно время. Они имеют запах, вкус, цвет: светятся кружевными узорами солнечного света на дощатом коричнево-красном полу, пахнут свежепокленными обоями с мелкими розочками и небесно-голубой краской ежегодного летнего ремонта, и еще чем-то таким пронзительным и щемящим, чему и названия-то, пожалуй, нет...
Жила я до шести лет в бабушкином-дедушкином доме, который казался мне тогда огромным. Неудивительно! Четыре комнаты... Был у нас и зал с четырьмя окнами, одно из которых выходило в сад с огромным цветущим кустом жасмина, и гостиная с большим столом посередине, и кабинет или "дедова" комната, и наша с бабушкой спаленка-горница с маленьким столиком у окна с непременным букетом свежих цветов летом,- вот откуда , вероятно, моя любовь ко всему цветущему, цветочному...
А в гостиной был у нас шкаф. Светлого дерева, на ножках, с туманным от времени зеркалом. А в самом низу, на дверце, - два отпечатка кошачьих лапок,точнее их подушечек. Не знаю, не могу до сих пор объяснить, почему, но меня всегда очень волновали эти кошачьи лапки. Их опечаток имел какое-то мистическое значение для моей детской души. Это точно так же необъяснимо, как и то, почему я боялась маленького пёрышка, почему совок для веника называла словом собственного сочинения "каляма".На самом деле всё было просто и ясно: кошка пробежала по окрашенному полу и оставила свои "лапки".
Шкаф я любила и недолюбливала одновременно. Любила за большое, чуть затуманенное временем зеркало, а недолюбливала за нафталиновый пугающий запах.
Удивительным образом вмещалось в нём так много всего: от всевозможного белья со смешным названием "рипитузы" и роскошных женских "комбинашек", отороченных немыслимой красоты кружевами, до множества пальто, меховых шапок, фетровых шляп и обуви. Отдельно, в месте, о котором знала только бабушка, хранился пакет " для особого случая". Такие пакеты были в то время у всех женщин, достигших определённого возраста. чтобы при "особом случае" не надо было бежать в магазин, где всё тогда было дефицитом. Про "особый случай" бабушка не любила говорить и быстро прятала свой заветный пакет подальше.
Примерно раз в полгода, в один из дней, когда приезжала моя юная мама, случался тот самый праздник , который так бережно и трепетно хранит до сих пор моя память. Бабушка с мамой решали "перебрать шкаф". Непременно вечером,иначе праздника бы не было! "Рипитузно - комбинашковый" этап меня особенно не интересовал.Совсем другое дело, когда доходило до " нафталинового отдела". Тут я оставляла все дела и непременно должна была присутствовать при действе. Из шкафа доставались в немыслимых количествах разных расцветок и фасонов платья, блузки, кофты, жакеты. Мама поочередно примеряла платья из натурального шелка, с рукавами-фонариками, крылышками и воланами на талии и внизу. Потом очередь доходила до блуз с воротниками со смешным названием "жабо", рюшами, длинными манжетами до локтя на многочисленных тканевых пуговках и кнопочках. Откуда-то появлялся запах цветочных духов, заменяя противный нафталин, и шкаф превращался в чудесный огромный ларец, откуда можно было ждать всевозможных чудес, стоило только захотеть.
Дальше шла бабушкина очередь.Она не спеша облачалась в простого покроя сарафаны темных тонов, которые одевались поверх нарядных цветастых блузок. Завершением бабушкиного "дефиле"были лакированные туфли на среднем каблуке.
Такие я не любила... Пределом мечтаний для меня был каблук сантиметров десяти, но их никто не носил. Ни бабушка, ни мама. Мама считала себя высокой и без каблуков, а бабушка в силу возраста.
И, наконец, апофеозом праздника шкафа- ларца был мой выход! Мне разрешалось взять любое платье. Я надевала особенно понравившееся, которое с огромным запасом тащилось по полу, что было совершенно неважно, брала прозрачный голубоватый газовый платок, собирала его с одной стороны, перевязывала лентой и надевала, как фату. Всё. Образ был почти завершён. Ах, нет... Последним штрихом был макияж. Состоял он из бабушкиной коралловой вкусно пахнущей помады. И вот я во всей пятилетней красе стою у туманного зеркала, а внизу игриво светятся кошачьи лапки...
После переезда из старого детского, родного дома, который мне казался в то время таким большим, часть вещей забрали. Они вышли из моды ( а это великое дело - мода!), и их безжалостно перекраивали, срезая никому не нужные рюши, воланы и смешные жабо...
Сам же шкаф с кошачьими лапками то ли остался новым жильцам, то ли был отдан кому-то в дар...
Воспоминания о тех вечерах стали со временем целительными, лучшим лекарством для души. Я долго думала, почему, в чём секрет. И поняла - в те мгновения я была счастлива просто так, не тем вымученным счастье, которое взрослые испытывают ( испытывают ли...), пройдя испытания и горести, а счастьем, ничем не омрачённым, безусловным, настоящим, которое, наверное, испытывают только дети. Как будто кто-то мягкую лапку обмакнул в баночку с краской и тихонько дотронулся до души...
И ты не хочешь стирать след...