А за окном туман,
Ночью он лег на Алколу,
Смертник смотрел во тьму,
Взгляд опустивший к полу.
Он ведь совсем был юн,
Жить бы да жить парнишке.
Еще и любви не знал,
Разве что так, из книжки.
Крадется в окно рассвет,
И лижет полы в подвале,
Узник вдыхает жизнь,
Глотая сквозняк в прогале.
Всего-то четырнадцать лет,
Он больше не станет старше,
Ему был указан путь,
И счета не будет дальше.
Алколу был разделен,
Железной дорогой на части.
В одной была белая жизнь,
Другая вся черной масти.
В один из апрельских дней,
В канаве нашли два тела,
Шериф был на руку скор,
Злодея назначил смело.
Он только виновен тем,
Что черным был, а не белым,
А алиби стало не в счет,
И рапорт был вложен в дело.
Обида из черных глаз
Катилась роняя слезы,
Читал он молитву вслух,
Надеясь что Бог поможет.
Присяжные все сошлись
В едином своем решении,
Виновен! - был их вердикт,
В тяжелом том преступлении.
С рассветом раздался лязг,
И скрип заржавевшей двери.
В проходе стоял палач,
Со стрелкой в секундомере.
Прижав к груди Библию, он,
Встал робко, слегка качаясь,
На встречу к своей судьбе,
Шел с жизнью уже прощаясь.
На стул его повели,
Свершить приговор спешили,
Но что-то пошло не так,
Размеры не подходили.
Пацан был на столько мал,
Что ремни крепежей свисали,
Тогда палачи вдвоем
Их к рукам на узлы связали.
А чтобы повыше сидел,
Они второпях решили,
И Библию под него
На стул бормоча подложили.
Он смотрел на жестокий мир,
Через призму из слез и боли,
А где-то убийца и вор,
Смеется и ходит по воле...
В 1944 году в США казнили невиновного темнокожего подростка.