Голубой Дунай

      

В следующем году мне посчастливилось побывать в стране, ранее уже пережившей свою «Пражскую весну», точнее, свою «Будапештскую осень». Речь, понятно, идёт о Венгрии, где в 1956 году была предпринята самая мощная и кровавая попытка реставрации буржуазного строя. Увидеть, как она себя чувствует после успокоения общества, было очень любопытно. С Венгрией Закарпатская область так же, как с Чехословакией, соседствовала, а в прошлом имела одну государственность. Поэтому поездки в соседние с нами страны социалистического лагеря были привилегией населения края, имевшего в своём составе родственников за границей.  Например, тех же венгров в области проживало 150 000 человек, и двое из них учились со мной на одном курсе. Это были Арпад Цапович и Николай Мадяр, прекрасно владевшие русским и украинским языками. Арпад после развала Союза переехал в Венгрию и стал миллионером, нажившись на продаже имущества Южной группы советской войск, оставшегося после её выхода. Николай всю жизнь учительствовал в селе Вышково, откуда он родом. Без них поездка в Венгрию не мыслилась, а остальными её участниками стали члены научного кружка по истории СССР во главе с его руководителем, профессором И.Г.Шульгой. В 1990 году он  переехал в Винницу, а до этого сыграл немалую роль в моей судьбе.
Ехать нам предстояло в город Сегед, находящийся на юго-западе Венгрии, на берегу быстрой и полноводной реки Тисы. В Сегедском университете должна была состояться международная студенческая научно-практическая конференция, названия которой не помню. Возглавлял нашу делегацию декан факультета С.А.Мищенко. В годы «перестройки», когда  стало модным «разоблачать» и обвинять, его оклеветали и довели до самоубийства. Такая участь в то время постигла многих честнейших, порядочных людей. К сожалению, добродетель всегда беззащитна перед подлостью.
Моё участие в поездке подогревалось тем обстоятельством, что в Венгрии я уже побывал. В 1967 году нашу студенческую сборную по штанге на матчевую встречу пригласила команда пединститута в городе Ньиредьхаза.  Это сравнительно небольшой город, приблизительно в пятидесяти километрах от границы с Украиной. Мы были там всего два дня, и кроме соревнований, которые, кстати, выиграли, толком ничего не успели посмотреть. Тем не менее, бросилась в глаза зажиточная жизнь венгров. При Яноше Кадаре вгору пошла промышленность, венгерские автобусы «Икарус» обслуживали весь Советский Союз. Сельское хозяйство тоже росло, поскольку в Венгрии сохранилось мелкое частное предпринимательство. Венгерская колбаса «Салями», вино «Токай» хорошо раскупались в советских магазинах. По случаю нашего отъезда хозяева накрыли такой шикарный стол, что мы из-за него еле встали. Уезжая, так обнимались и целовались с венграми, что нам позавидовал бы сам Брежнев.
Поездка в Сегед в этом плане обещала ещё больше впечатлений, тем более, что на обратном пути предполагалась экскурсия по Будапешту. Заранее я настраивался на встречу с этим городом, стоящем на Дунае. В голову почему-то постоянно лезли слова припева из популярной в шестидесятые годы песни «Венок Дуная» в исполнении Эдиты Пьехи:       
 Дунай, Дунай,    
 А ну, узнай,
 Где чей подарок!

 К цветку цветок
 Сплетай венок,
 Пусть будет красив он и ярок.

  Дунай в  те годы в  странах социалистического  лагеря популяризировался как «река дружбы», которая объединяет народы.  И, что скрывать, мне  очень хотелось побывать на её берегах. Первого марта 1969 года, в семь часов утра, наш  поезд  пересёк  пограничную  станцию  Чоп  и  устремился к  Сегеду.  В разговорах и ожидании встречи время пролетело незаметно. Вечером того же дня мы были на месте.
  Наше пребывание в Сегеде продлилось пять дней. За это время мы поучаствовали в работе конференции, перезнакомились и подружились с венгерскими студентами. Хотя у нас были свои переводчики, к нам прикомандировали студентку русского отделения местного филфака, очень симпатичную девушку по имени Илона. Она неплохо говорила по-русски, смешно растягивая слова и переставляя ударения. У меня с ней возникла взаимная симпатия, которая нашла продолжение в переписке уже после нашего возвращения. Однако, по разным причинам, эта романтическая история закончилась ничем.               
 Занятый своими мыслями, я не заметил, как мы приехали в Будапешт. Будапешт покорил нас своей красотой. Сам Дунай, Цепной мост, построенный через реку ещё в XIX веке, уютные набережные навевали какие-то радужные мысли. На фуникулере мы поднялись на Крепостную гору, где находится Старый город района Буда и Музей истории Будапешта. Специально для нас организовали экскурсию в венгерский Парламент, хотя для остальных туристов он был закрыт. Поразил своими размерами центральный купол здания, имеющий высоту 27 метров. Под его сводами проходят заседания парламента. Толик Ткаченко посидел даже на месте Яноша Кадара. Об этом свидетельствовала медная табличка, прикреплённая к креслу.
   Показали нам и захоронения советских воинов на горе Геллерт. Отсюда было хорошо видно испещрённое пулями здание военно-исторического музея, ставшего в октябре 1956 года оплотом повстанцев. Казалось, в этой трагической истории поставлена точка. Но «бархатные революции», прокатившиеся по странам советского блока на рубеже 1980-1990-х годов, вновь напомнили, что ничего вечного нет.
В начале девяностых, когда из Венгрии ушли части Южной группы войск, власти Венгрии приняли решение, чтобы из центральной части города перенести все памятники советского времени и эксгумировать солдат Красной Армии. Таким образом, в основанном под столицей Парке монументов оказались бронзовые скульптуры венгерских рабочих и революционеров, советских парламентёров и солдат с обелиска Свободы на горе Геллерт. А останки погибших воинов были перенесены на городские кладбища, в основном на Керепеши около Восточного вокзала.
На территории старейшего некрополя Будапешта покоится в данный момент больше 12 тысяч советских солдат. Не все они погибли во время второй мировой войны, несколько сот похоронили на Керепеши после событий 1956 года. В сумме здесь больше тысячи могил, очень много братских. Всё это навевает горькие мысли. При всём желании, я не мог от них отделаться, когда писал стихотворение «Голубой Дунай»:

Мне не забыть, сколько буду живой, –
Радио пело: «Дунай голубой…»

И над волной, что качала причал,
Голос далёкий, как эхо, крепчал.

Возле моста, возле братских могил
Что мне Дунай о себе говорил?

Помню одно: как молчал Будапешт,
И силуэты солдатских одежд.

Вечно стоять вам над этой рекой,
Где матерям и не снится покой.

Где не венки, а к чужим берегам
Сносит течение мусор и шлам.

Старые песни…Их смыло волной.
Новых не слышит Дунай голубой.