На колокол
Опустившись, заснула беспечно
Бабочка. Еса Бусон
Поэт нарциссист
апологет статуи свободы
любуется в ручное зеркало
просматривая home video фантазий
(Эмели Дикинсон уже затаскана)
постельных сцен Конга и секретарши свободы(памино порно)
расхаживая по дому в распахнутом шелковом халате
прищуренный правый глаз птеродактиля
позволяя клубничному джему
оставлять следы на безупречно девственном
пена для бритья мечт акелы
замерев над горным озером (сомкнутые ладони Наяды) фаянсовой ниагары
репродукция Венеры на стене
предоставляя звукам протяженно имитировать глиссаду вдохновения
вопрошая центр удовольствий (прилежащее ядро)
избегая раболепия ненасытности плебейской похоти
погружаясь в истомленный шоколад нарцисизма запрокинув голову
Здравый смысл разочарованно гундит
что самоутверждение за счет другого…
дешевый бесперспективный трюк
Прости меня, полковникъ не дружественной страны
заносчивость - мелкий гравий
нервно вжимаемой педали акселератора
Мы - заложники своих империй, палимпсеста геномов
недопонимание - свидетельство
скольжения по поверхности чужой ноосферы
(или неточности перевода)
Это образы соприкосновения
неизбывных преображений
казалось бы, известных вещей
Неизменный геном ничтожества червя
кто шепнул тебе слова молитвы
по исполнению которой вырастают крылья
Стоя раз в году на верхней площадке колокольни православного храма
дрожью нейронных сетей сетей понимаешь
мир лишь следствие звучания колокола
Что бы тебе не казалось-
мы лишь попытка раскаяния
700 летнего безмолвия Адама
закрой дверь в свою спальню
не дразни Тинто
*****
Билли Коллинз
Япония перевод Владимира Бойко
Сегодня время провожу, читая
любимое хайку,
эти несколько слов бесконечно твердя.
Как будто бы вкушаю
одну и ту же свежайшую гроздочку
снова и снова.
Расхаживаю по дому, декламируя,
предоставляю звукам падать
сквозь воздух каждой комнаты.
Стою у гулкой тишины рояля и стих произношу.
Говорю его перед морским пейзажем на стене.
Ритм его выбиваю на пустой книжной полке.
Слушаю себя, говорящего,
потом говорю, не слушая,
потом слышу, не говоря.
А когда мой пес подбегает,
я опускаюсь на колени
и шепчу ему стих в каждое длинное белое ухо.
Это стих об огромном
храмовом колоколе,
на котором спит мотылек,
и всякий раз, говоря, ощущаю, как мучительно
давит мотылек
на поверхность чугунного колокола.
Когда говорю у окна,
колокол – это мир,
а я – отдыхающий там мотылек.
Когда говорю перед зеркалом,
я сам – тяжелый колокол,
а мотылек – это жизнь с ее бумажными крыльями.
А позже, когда рассказываю стих тебе в темноте,
колокол – это ты,
а я – звонящий в тебя колокольный язык,
и мотылек улетает
из своей строки
и трепещет в воздухе над нашей постелью.