N.N.
Не разрешать душе сомнений…
С трудом пытаться устоять,
Когда записывает гений
Свои стихи в твою тетрадь…
Строке ли – страстной и небрежной! –
Тропы к душе не проторить?
Кому ещё дано так нежно
И так зазывно говорить?
С кем разделить восторг мазурки
И, находясь в плену мечты,
В им нарисованной фигурке
Вдруг узнавать свои черты…
Признанья слыша – улыбнуться,
Поверить чувственным словам…
Легко позволить прикоснуться
К подола тонким кружевам…
Кому – на память о свиданье ;
Дать в рифму страсти жар облечь…
Хранить в душе воспоминанья,
А ворох писем бросить в печь…
Пусть на листах запляшет пламя,
Сжигая нежных строк мотив,
И близость чудную меж нами,
В безмолвный пепел превратив…
Уйти, не жаждать возвращенья,
Зажав разлуки боль в горсти…
И тайну строчки посвященья
В седую вечность унести…
Письмо
Мой друг, уж ночь клонится к свету,
А я не в силах лечь в постель...
Тебе признаюсь по секрету,
Что утром еду на дуэль.
Увы, дурных предчувствий полон,
Пишу я горестно. Прости.
Недавно снилось, будто ворон
Накаркал мне конец пути.
Тогда отринул я тревогу,
Приметы вздорные коря,
И в робости молиться Богу
Не стал, а нынче понял – зря...
Зато, дружище, я заметил
То, что верней любых примет:
Тьму петербуржских грязных сплетен
Выносит подло высший свет,
И, словно мухи на варенье,
Кружится светской черни рой.
Прости, что горьким наблюденьем
В последний раз делюсь с тобой,
Хоть о другом сказать намерен:
Его едва ли я убью.
Скорее, он меня... Уверен,
Ты просьбу выполнишь мою.
В знак нерушимой дружбы нашей
Я завожу об этом речь:
Прошу тебя мою Наташу
От всех наветов уберечь.
Она ни в чем не виновата.
Во всем виновен лишь Дантес.
Прощай! Люблю тебя, как брата.
Храни Наташу. Твой А.С.
***
Любить до умопомраченья.
Любить, как любят божество.
Знать, что мое предназначенье
В том, чтобы быть женой его.
Простить ему все увлеченья.
Средь всевозможной шелухи
Имели для меня значенье
Лишь письма мужа и стихи.
О, сколько раз, благоговея,
Я их читала наизусть,
В них предугадывать умея
Его восторженность и грусть!
Сколь сладким было счастье наше
В тот миг, когда наедине
Он говорил: «Люблю, Наташа!»
И улыбалось небо мне.
Но счастье слишком торопливо.
Зато безжалостно вдовство!
Как без любимого тоскливо!
Как невозможно без него!
Два года траура – попытка
Печаль на сердце заглушить.
Года безмолвия, как пытка,
Которую не пережить.
А память снова возвращает
Меня в минулое. И там
Он ненасытно приникает,
Как к роднику, к моим устам…
В Екатеринославе
Меня сослали в этот город.
Пробыв в нем восемнадцать дней,
Я изнемог! – ведь был я молод
И города не знал скучней!
Среди девиц красоток мало!
Весьма все были смущены,
Когда явился я средь бала,
Надев кисейные ...штаны!
Но действо тихого скандала
Меня ничуть не развлекло:
Как прежде, общество скучало,
Моих заслуг не замечало,
Штанам оценки не дало!
Да, тошнотворна до зевоты
Жизнь захолустного мирка!
И я сбежал туда, где воды
Несла могучая река.
Она своей играла силой,
Преображая все окрест,
Преграды запросто сносила
И в сердце трепет пробудила:
Мой прадед был из этих мест.
Бессчетных островов раздолье
Я взором жадным изучал.
И показалось, лукоморье
Для дивной сказки повстречал.
А два разбойника, что плыли,
Чтоб от возмездия уйти,
Мой взгляд к себе приворожили,
Сюжет позволили сплести.
Ах, окунуться б в эту реку!
Но вот подстерегла беда:
Ведь я не знал, что человеку
Вредна весенняя вода.
Меня нашел в убогой хате
Раевский. Он был встрече рад.
А я в бреду лежал в кровати,
Глотал холодный лимонад.
Друг увести меня решился
И разрешенья испросил.
А Инзов тотчас согласился,
Знать, я ему обузой был.
Я уезжал. Спасибо другу.
Ямщик нахлестывал коней.
Я был готов забыть про скуку,
Про безотрадность этих дней.
Но часто жизнь весьма лукаво
Устраивает западню:
Я вид Екатеринослава
Зачем-то в памяти храню.