Литературный клуб

 
Несмотря на то, что я выбрал профессию историка и много сил отдавал учёбе, поэзия не оставляла меня. Я продолжал писать стихи, делая это, быть может, в ущерб своим основным занятиям. В одной из дневниковых записей того времени я нашёл такое признание: «Хочу учить, а в голову лезут стихи». Я писал стихи на улице, дома, на парах, где угодно. Поэзия была состоянием моей души, и она требовала выхода.    По школьной привычке я стал сочинять подписи к дружеским шаржам в факультетской стенгазете, написал в стихах шуточную одноактную пьесу в трёх действиях «Кто виноват?». В ней обыгрывалась злободневная не только для нашего факультета тема курения. В фойе, в коридорах, на улице возле входа в учебное здание стоял дым коромыслом. Мои сокурсницы, страдавшие от этого больше всех, пришли в восторг от моей пьесы. Однако особенно популярной она стала, как ни удивительно, у ребят, отслуживших в армии. Им льстило оказаться, хотя бы на час, в центре внимания. В качестве «наказания» за критику они пытались приобщить меня к курению, но тщётно. Незаметно моя читательская аудитория сильно расширилась. Если на первом курсе мои стихи появились в университетской многотиражке «Советский студент», то через год я стал публиковаться в областных газетах «Закарпатская правда», «Молодь Закарпаття». Неожиданно меня позвали  почитать свои стихи на областном радио. После этого последовало приглашение прийти в Закарпатское отделение Союза писателей Украины.                Под его присмотром и патронатом раз в месяц в старинном здании ужгородской Ратуши начал собираться Клуб молодого литератора, где можно было представить своё творчество, услышать дружеский совет от старших товарищей. В художественный совет этого литобъединения вошли классики закарпатской литературы П. Н. Скунц, И. М. Чендей, Ф. Д. Кривин, на которых, фактически, держалась художественная жизнь края. Встречи с ними проходили иногда в бурных дискуссиях, но с пользой для всех. Тогда же я познакомился с коллегами по университету поэтами Николаем Матолой, Иваном Петровцием, прозаиком Дмитрием Кешелей, а также Василием Густи. Последний стал известным поэтом, возглавил Закарпатское отделение СПУ. Иван Петровций прославился блестящими переводами на украинский Шарля Бодлера, венгерского поэта Кароя Баллы, стал крупнейшим русинским писателем современности. При Ющенко за  пропогандирование русинского языка его исключили из Союза писателей Украины и подвергли преследованиям. В этом отношении новая украинская власть оказалась ничем не лучше советской. Как поэт, я за годы учёбы в университете, наверное, вырос. Во всяком случае, когда я принёс на суд товарищей по литобъединению подборку стихов, меня хвалили. Особенно обрадовало доброе слово в мой адрес, сказанное П. Н. Скунцем и Ф. Д. Кривиным. Эти литераторы были уже известны в Советском Союзе своими книгами. Как русский писатель, Кривин печатался чаще в Москве, чем на Украине. После развала Советского Союза он переехал в Израиль. Скунц, наоборот, издавался в Украине, стал лауреатом Шевченковской премии. Их оценка радовала, хотя сам я не был удовлетворён достигнутым уровнем. Как шекспировский Гамлет с его сакраментальным «Быть или не быть?», я изводил себя, казалось, неразрешимым вопросом:  «Как писать понятно и просто, кратко и хорошо?». Наставлений на этот счёт хватало, но все они имели один недостаток: это был чужой опыт. Мой собственный опыт оставался ещё слишком мал, чтобы можно было от него оттолкнуться и взлететь. А я хотел всё сразу и сейчас. Это стало причиной моего разочарования и внутреннего душевного разлада, с которым  довольно долго не удавалось справиться.