Даст Бог, и увижу жар-птицу,
седлая Конька-Горбунка,
однажды приеду в столицу,
увидеть наверняка,
что всё в ней как будто на месте
стоит, где положено быть,
что правы центральные «Вести»,
в сознанье присутствует быт.
Поймет ли, простит нас, дружище,
огромная наша страна,
что чай мы не пили в Мытищах,
а были во все времена
в краю, где Бажовские сказы
с хозяйкою Медной горы,
где в небе не зреют алмазы,
а в рощах стучат топоры?
Где трубами в небо, заводы
руду превращают в металл
но где-то потеряна кода
из тех, что никто не читал.
И птица давно улетела
и лёг возле речки туман
белее извёстки и мела,
бокал превратился в стакан.
Но пусть мы не свежи порою:
лоснится наш воротничок,
и тянет бродить тишиною,
дочитаны Бродский и Блок,
заношены старые джинсы,
а двор ограждает забор.
Ты видишь в потёртые линзы
верхушки зелёные гор?
А серые воды Исети
к Востоку бегут, как всегда,
с Исетью рифмуются сети,
дай Бог, чтобы в них – не беда…