ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ИЗБРАННЫЙ
От дружной ветки отлучённый,
Скажи, листок уединённый,
Куда летишь?.. ''Не знаю сам;
Гроза разбила дуб родимый;
С тех пор по долам, по горам
По воле случая носимый,
Стремлюсь, куда велит мне рок…''
Антуан-Версан Арно
(пер. В.А.Жуковского).
Глава первая
I
Давным-давно в одном селе
На русской матушке-земле,
В краю, где исстари растили
Хлеба златые, жили-были
Иван да Марья – муж с женой.
По вёснам хаживал с сохой
Иван по крохотному полю;
Как – урожай, большую долю
В усад помещику свозил.
Потом – как бог благоволил…
Нередко с вычетом оброка
Сусек смотрелся так убого,
Что трудно было без нужды
Тянуть до будущей страды.
Как мокрядь иль сухмень всё лето,
Так, почитай, уже примета,
Что быть бесхлебице зимой.
Тогда и впрямь хоть волком вой;
Сиди голодным месяцами
И думай, как концы с концами
Свести, чтоб бес не обуял
Да грешным делом не послал
Просить у барина скупого
Пшеницы в долг. Ведь (что не ново)
Тот за каких-то полмешка
Пшеницы этой мужика
Обременительной и тяжкой
Потом уматывал запашкой.
Но осторожен был Иван
На этот счёт – не лез в капкан;
Жил без долгов, терпел, крепился…
А год на год не приходился:
Один промаешься вот так,
Потуже затянув кушак,
Другой, глядишь, воздаст с лихвою,
Нальёт пшеницей золотою
Тяжёлый колос, и зима
Уж не подлижет закрома…
Мария добрым отличалась
И кротким нравом; поднималась
Всегда до третьих петухов,
Бросала в печку свежих дров,
Огонь лучиной разводила,
Воды студёной приносила,
Кормила живность, хлеб пекла
И мужа завтракать звала…
II
Была в хозяйстве коровёнка,
Петух, семь кур, да собачонка –
Такой звонок, что хоть куда;
Был кот, охотливый всегда
До крыс, мышей и мелкой птицы.
Стоял дом прямо у криницы
С журчащей чистою водой.
Теснились где-то под стрехой
Лепные ласточкины гнёзда,
И восхитительные просто
Пылали мальвы под окном.
Насквозь игривым ветерком
Сенная пуня продувалась,
А в огороде «красовалась»
Кутафья (так шутя нарёк
Хозяин пугало). Горшок,
В былом – посудина для теста,
Иное, треснув, занял место,
Став у Кутафьи головой.
Тряпья наращивая слой,
Толстело пугало с годами,
Шуршало грязными махрами
И повергало глупых птах
В невероятно жуткий страх.
Да что там – птах; оно, бывало,
Дугою гнуться заставляло
Кота, чего никак не мог
Добиться ревностный Звонок.
Плетнём, покошенным местами,
Давно не чиненным, с горшками
На длинных кольях кверху дном,
Всё – огород, и двор, и дом –
Обнесено небрежно было.
Крапива-жгучка с ним дружила
И разрасталась так порой,
Что, затулив его собой,
Колючим высилась заплотом
В рост человеческий. К воротам
Стекались тропы с трёх сторон,
И одинокий старый клён
Над ними кроной расстилался.
Зимой, когда мороз кусался,
Корову ставили в сенях,
И куры там же на шестках
Ладком устраивались в стужу.
Кот не высовывал наружу
Нос вообще – на печке спал
Или в подызбице гонял
Врагов назойливых сусека.
Лишь пёс не прятался от снега,
От холодов и зимних вьюг.
Как где копыт раздастся стук,
Иль хрустнет наст под чьим-то шагом,
Иль волк промчится за оврагом,
Иль, не дай бог, на конуру
Ворона сядет, по двору
Как варом обданный метаться
Он начинал вдруг, бесноваться
И лаять аж до хрипоты…
III
Всё б ладно было у четы,
Живущей в мире и согласье,
Да вот наметилось несчастье
Не возыметь с годами ей
Отраду милую – детей…
Когда сердцами состучались,
Иван да Марья обвенчались
На Горку красную в святой
Церквушке местной небольшой,
И свадьбу скромную сыграли;
В любви желанный плод зачали,
А девять месяцев спустя
Холодным крохою-дитя
Мария в муках разрешилась.
Что делать… Видно, заблудилась
Его душа на небесах.
Всплакнула мать: ''В каких грехах
Повинны мы?'', и с болью в сердце
Снесли родители младенца,
Минуя церковь, на погост.
Сей ритуал довольно прост.
Ещё два года пролетело –
Мария вновь затяжелела,
В душе тревогу уняла
И к Вербе сына родила.
Как мил он был! Как улыбался,
Качаясь в люльке! Как брыкался,
Когда, укладывая спать,
Его Мария пеленать
Рукою нежной начинала!
Она уж имя подбирала
Ему, и в церковь окрестить
Уже готовилась сносить.
Но горе новое случилось –
Злодейка-хворь в дитя вселилась,
И стал он тихо угасать.
Мария к знахарю бежать
(Досада ей сердечко гложет),
А лекарь сам понять не может,
Что за недуг у малыша.
Горит тот жаром; чуть дыша,
На мать глазёнки наставляет
И взглядом будто умоляет:
''Не отпускай…''. Но Смерть над ним
Уж оком водит ледяным…
Потом не раз старуха в белом,
Привычным занимаясь делом,
В семью ввергала непокой…
Когда по счёту был шестой
Сколочен гробик, поседела,
Слегла Мария, одряхлела;
Уж божью милость не ждала,
И так сама бы отошла,
Устав от боли ожиданья,
Когда б Иван её страданья
Не умалил в тяжёлый час,
Когда бы он хотя бы раз
Упрёк ей сделал безрассудный
И серой жизни неуютной,
В сердцах иль просто во пьяну,
Назвал виновницей жену.
IV
Бывало, бабки приходили,
Подолгу что-то ворожили
И зелья разные из трав
Давали Марье, а поняв,
Что положенье не менялось,
Пеняли Ване – дескать, радость
Не посетит их сирый дом,
Пока жену свою кнутом
Он хорошо не отстегает
(Мол, так господь повелевает),
Да не преминет положить
Себе за правило лупить
Её почаще – в назиданье.
Ведь баба – грешное созданье,
И ей-де вздумалось попрать
Святой запрет… Так что страдать
Марии, право же, не дело -
Удобно мужа приглядела,
А коли счастье есть одно,
Другого, видно, не дано…
Да только эти объясненья
И показные наставленья
Иван и слушать не желал
И вон хабалок прогонял.
Те полошились и брюзжали,
Когда на выход ковыляли,
Клюками по полу стуча,
И предвещали сгоряча
Супругам ту же без просвета
Юдоль… Но чувство пиетета
К старухам древним у селян
Нетленным было, и Иван
Заметил скоро, что коситься
На Марью стали молодицы
Без прежней жалости, шепчась
Между собою и боясь
С ней лишний раз переглянуться,
Добросердечно улыбнуться
Иль перекинуться словцом.
Но всё не кончилось на том.
Одна скажённая старуха,
В недавнем бабка-повитуха,
Что в одночасье померла
(И бог с ней), как-то превзошла
Всех злоязычниц по навету,
Поклявшись, что видала мету,
Пушком сокрытую бровей,
У одного из малышей
Марии, давшей на мгновенье
Увидеть свет ему… Знаменье
Такое дьявольское есть –
Три страшных цифры: шесть,
шесть,
шесть…
V
Но вот однажды в час урочный
С небес, объятых тьмой полночной,
Пронзив густые клочья туч,
На землю пал волшебный луч
Одной из тысяч безымённых
Высоких звёзд, в шатёр вкраплённых
Вселенной… Высветив овал,
Он у подножий пробежал
Холмов; стремительнее взгляда
Скользнул по пажити, где стадо
Бурёнок сытых в этот час
Дремало мирно; сотни глаз
Сычей в дуброве одинокой
Зажёг на миг, в реке глубокой
Коснулся дна, забрался в лог,
Обшарил вдоль и поперёк
Покрытый дымкою тумана
Широкий дол и близ урмана,
У озерца, чей брег кругом
Зарос высоким камышом,
К селу подкрался…
В паутине
Плетней небрежных как в трясине
Под склоном голого холма
Увязли ветхие дома.
Давно подворья опустели,
Лучины в окнах отгорели
И оцеп, длинный нос задрав
И за день кланяться устав,
Застыл во тьме. Лишь ветр порою
Над зевом кладези пустое
Ведро скрипучее качал,
Да в окна ставнями стучал.
Чуть в стороне, у перелога,
Стояла церковь одиноко,
И от околицы села
Туда дорожка пролегла,
Виясь, как змейка. Перед бором
Погост, охваченный забором,
Кресты расставил, часть могил
Быльём забвения покрыл,
Не сохранив венцов надгробных...
И здесь, среди могил безмолвных,
На шесть нарывчиков земных
Наткнулся луч… Потрогав их
Перстом холодным безтелесным
(Сей префикс вижу тут уместным),
Траву пожухлую в цветы
Невероятной красоты
Каким-то чудом небывалым
Он обратил на этом самом
Клочке погоста и потом
По перелогу прямиком
Метнулся вспять, к седой церквушке,
Где крест железный на макушке
Её главы из тьмы ночной
Игриво выхватил, в златой
И лучезарный на мгновенье
Окрасив цвет, а в довершенье
Проделок странных покружил
По спящей веси и накрыл
Овалом… пугало (в начале
Главы как раз упоминали
О нём мы коротко). Сказать,
Не лишним будет, что попасть
Под луч далёкого светила
Ему, тож ей - Кутафье было
Не по нутру. На жердяной
Скрипучей вые головой
Горшечной дёрнув, простонала
Она в тиши и заплескала
Махрами, словно на неё
Взъярился Похвист. Это всё
Увидел пёс. Но что с ним сталось?
Куда решительность девалась,
Собачий дух, лихая прыть?
Тут время самое будить
Хозяев звягами, какие
Он рассыпал в часы ночные,
Когда, бывало, за ручьём
Волков угадывал чутьём.
Но он и тявкнуть не решился,
В конурке душной притаился,
Забившись тихо в уголок,
И как осиновый листок
Дрожал, пока с благоволенья
Небесной силы провиденья
Не позабылся крепким сном.
А что же луч? Качнувшись, он
Оставил пугало в покое
И сквозь окно волоковое
С визитом тайным в тот же миг
В избу крестьянскую проник.
VI
Тогда Иван сквозь сон глубокий
С высот заоблачных далёкий
Звезды полнощной голос внял:
''Узнай же правду – срок настал:
Бесчадье ваше – не от Бога
(У звёзд, сияющих высоко,
Всё на виду)… Астральный ад
Тьму тем годов тому назад
Изверг в просторы мирозданья
Чинить разор и злодеянья
Комету с огненным хвостом…
Межзвёздным следуя путём,
Она однажды оказалась
Окрест Земли, где ей взалкалось
Планете тихой навредить
И злом её припорошить.
И шлейф разверзнув змеевидный,
Комета град метеоритный
С него стряхнула, и пока
Летела вниз сквозь облака
Лавина плевел раскалённых
Станицы кер, из них рождённых,
По белу свету разнеслись;
Другие градины впились
В земное тело. Так когда-то
Смутили мир исчадья ада…
Ты должен знать – твоих детей
Изводит пекельный злодей -
Некошной силы воплощенье,
Чьё в мире вашем появленье
Возможным сделало одно
Метеоритное зерно,
Что на ковёр таёжный пало
И проросло… С тех пор немало
Прошло веков, и в беге лет
Могучий демон много бед
Наделал всяческих по свету.
Не забывая мать-комету,
Он выполнял её наказ
И сеял зло… Но как-то раз
Ему провидец – вечный странник,
Летучий дух, шептун-забавник
Конец бесславный предсказал.
Из тайных уст злодей узнал,
Что смерть свою в глуши дремучей
Рукой поверженный могучей
Он не от бога самого –
От сына примет твоего.
И пусть не верил он пророку,
Но мимолётную тревогу
На нет удумал низвести
И злые ковы стал плести
Вокруг семьи твоей на случай
Тот самый, если дух летучий
Поведал правду… Вот ответ,
В чём есть причина ваших бед…
Но не кляни юдоль сурово:
Противоядье для любого
Найдётся яда, коли знать
Где и когда его искать…
Уж скоро, в ночь на воскресенье,
Случится лунное затменье,
И в поздний час, когда Луна
Погаснет, чары колдуна
Утратят силу роковую,
И только в эту ночь глухую
Дано вам счастье попытать
И плод желаемый зачать.
Но прежде голыми руками
Крапиву жгучую с корнями
Всю вдоль плетня повырывай,
На солнцепёке разбросай
И дай просохнуть. Выждав время,
Быльё колючее в беремя
Сгреби и пугало кругом
Им обложи, чтобы потом,
Как раз в канун заветной ночи,
Предать огню его и очи
Тем соглядатаю затмить
Лесного монстра… Может быть,
Ты не поверишь, но следила
За всем, что здесь происходило,
Твоя Кутафья… Он, злодей,
Давно нашёл работу ей''.
И луч погас…
Звонок проснулся,
Вскочил на лапы, огрызнулся,
Понюхал воздух, обошёл
По кругу двор, залез в стодол,
В курятник глянул, пробежался
По огороду и остался
С приятной мыслью, что ему
Кошмар лишь снился. Посему
Причин не видел сокрушаться,
Что он, изволив напугаться,
В конурке, якобы, своей
Протрясся в жахе. Веселей
Звонку при этой мысли стало,
Он тявкнул радостно…
Вставала
Уже заря. Восток светлел.
Пеун лениво прохрипел
''Кукареку!'' своё. Наседки
С жердей слетели и последки
Зерна в корыте подчищать
Взялись, кудахча. Помычать
Корове вздумалось. В оконце
Глядел и ждал восхода солнца,
Зевая сладко, рыжий кот,
Лишённый всяческих забот.
Но на брезгу сегодня что-то
К ручью не вышла за ворота
Мария с вёдрами, куда
Сопровождал её всегда
Звонок, как правило… Обычно,
Чуть свет – и слышался привычно
То двери, то ступеньки скрип,
И неизменным ''цып-цып-цып…''
Хозяйка птицу подзывала;
В подойник звонко ударяла
Парная струйка молока,
И к стаду, шедшему в луга,
Свою послушную Бурёнку
Вела Мария. А вдогонку
Им лаял пёс, хвостом вилял
И у ворот хозяйку ждал…
…Едва денница зародилась,
Мария встала, помолилась
На лик святой и битый час,
Как никогда на этот раз
Пребыв в невольном отрешенье
От дел домашних, о виденье,
Что под покровом ночи сей
Сквозь грёзы сна явилось ей
И глубоко запало в душу,
С волненьем сказывала мужу...
Тут подивиться есть чему -
Она поведала ему,
Что въяве будто побывала
В саду Эдема, где внимала
Благословенный глас живой
Самой Илифии святой.
И слово в слово повторила
То, что Ивану говорила
Ночная вещая звезда
С небес божественных, когда
Речь шла о монстре, разносящем
По миру зло, и предстоящем
Затменье лунном. Но она,
Богиня добрая из сна,
Марии строго повелела
Исполнить два нехитрых дела
В канун обещанной ночи:
Напечь под вечер куличи
И, из травы иван-да-марья
Сплетя венок, в момент преданья
Кутафьи судному огню
Надеть на голову свою
Его, убор сей златоцветный…
Ужели у четы бездетной
В душе затеплиться не мог
Надежды новой уголёк,
Когда вот так их сновиденья
(Сдаётся мне, на удивленье
Морфею даже) в час ночной
Перекликались меж собой?..
VII
Пять дней осталось до субботы,
Но непочатый край работы
С одной крапивой только был,
И каждый день Иван молил,
Чтоб небеса дождя не слали,
Чтоб облака не заслоняли
От жгучих солнечных лучей
Сорняк, что жалил до костей,
Из грунта вырванный с корнями…
Вздувалась кожа волдырями
На обжигаемых быльём
Руках Ивана… А кругом,
Язвя, кумекали соседи,
На кой ему заботы эти;
Росла крапива – пусть растёт.
Чем помешала?.. А пойдёт
К ручью Мария, молодицы
Гогочут: ''Ты бы рукавицы
Своёму сшила. Не ровён
Тот час, когда по дури он
Паршой покроется. Уж коли
У Ваньки толку нету боле
Ни от чего.., - и снова смех, -
Приберегла бы для утех
Хотя бы руки мужиковы.
Сгодятся, чай, пока здоровы''.
Но как бы ни было, сарказм
И яд насмешек всякий раз
Чета сносила терпеливо…
Уж скоро лютая крапива
(Иван управился в три дня)
Сплошь до кусточка вдоль плетня
Была потравлена… В окрестной
Елане, бабкам всем известной
За разнотравье, в нужный срок
Марией был сплетён венок…
И жарко сделалось в субботу
Кутафье… Ветр по огороду
Носил смердящий чёрный прах,
И с удивлением в глазах,
Толпясь на улице, селяне
Порой шептали: «Кто бы Ване
Ума добавил хоть чуток?
Совсем свихнулся мужичок…»
А в этот час в венце зелёном,
Рукой умелою сплетённом,
Мария, стоя у печи,
Пекла неспешно куличи…
Возможно, кто-то поздней ночью
Из люда сельского воочью
Случайным делом видеть мог,
Как, злато-жёлтый лунный бок
Всё больше, больше поедая,
Ползла по небу тень земная,
И мрак кромешный наступал.
Но те, кто сей минуты ждал
(О ком я речь веду – смекнули?)
Тотчас же шторки запахнули
Рукой игривой на окне
И… позабыли о Луне…
VIII
Шло время… Лето закатилось,
Дождями осень прослезилась,
И на златой убор земли
Снега пушистые легли…
Как повелось, с восходом солнца
Сбирались бабы у колодца,
Гремели вёдрами, порой
Ругались шумно меж собой,
Порою просто так трещали,
Иль за глаза перемывали
Кому-то косточки… Оно –
Искони так заведено.
«Эй, Пелагея, ты видала –
У Марьи талия пропала?
Ну, не иначе, как опять
Дурёха вздумала рожать…», -
«Вестимо дело. Эвон, глянь-ка,
Который день уж ходит Ванька
К кринице с вёдрами. Живот,
Поди-ка, жинки бережёт», -
«В самой чуть теплится душонка,
А всё не терпится ребёнка
У бога выпросить…», -
«Пущай
Живут, как знают. Не-наш, чай,
Попутал их…»
Ну, что тут скажешь?
Молчать ведь бабам не прикажешь –
Язык пришил им сатана…
А между тем пришла весна;
На реках шире стали плёсы,
Всплакнули белые берёзы
Душистым соком, отошёл
Подснежник хрупкий и на дол
Вуаль зелёная упала
Из первых трав. Уже, бывало,
В лиловых тучах гром ворчал
И свет блиставиц полыхал
Между землёй и небом где-то;
Заметно день, встречая лето,
Уж прибавлялся и теплел;
И скоро аист прилетел…
Хороший знак!.. Пора приспела…
У повитух на это дело
Отменный нюх. Не позовут –
Без приглашения придут;
Всё, как положено, устроят,
Тазы и тряпки приготовят,
Домашних выпрут подождать
За двери – неча им слыхать,
Как девка криками зайдётся;
Ну, а когда всё обойдётся
И мать дитя к себе прижмёт,
Тут и родня взглянуть придёт
На божью прибыль…
Обижались
На Ваню бабки, дожидались,
Не смея Марью навестить,
Когда заявится просить
Иван их сам подсуетиться
Со знаньем дела, как случится
Его супружнице рожать.
Но он старух не думал звать.
Была б нужда! Постыли бабки.
Пусть поворчат…
У Марьи схватки
Пришлись на тихий час ночной,
И, разрешась перед зарёй
Легко от бремени, явила
(Уж это ей не внове было)
Она дитя на божий свет…
Малыш был ладен, спору нет.
Таким на зависть молодицам
Она могла теперь гордиться
И древних бабок удивлять.
Сама вдруг стала расцветать,
Лицом и телом посвежела,
И (удивительное дело!)
С ланит её налёт морщин
Сошёл бесследно, и седин
На голове – как не бывало…
С благоговеньем обращала
В небес божественный простор
Мария благодарный взор,
Забыв о горе и печали.
Ни хворь, ни сглаз не донимали
Её младенца. Оттого
В семье считали, что его
Оберегало провиденье…
Погожим утром в воскресенье
Мария сына отнесла
В церквушку на краю села,
Где на канун страстной недели
Под сенью ладана в купели
Обряд крещенья принял он
И символично наречён
Был в честь пророка Даниила…
Тут я замечу: опустила
Мария «и» одно из двух;
Данил – удачнее на слух;
Вот золотая середина
(Не возражала и Нундина;
Напротив, кажется, она,
Перетряхнув все имена,
Его сама и подсказала).
Когда же «и» перебежала
Назад и стала буквой «а»,
Известно, мода перешла
На вариант такой – Данила.
Его Мария исключила –
Звучит по-бабьи. Не пойдёт.
Я не могу на этот счёт
Иное высказать сужденье,
И остаюсь при том же мненье,
Хоть абсолютно не силён
В этимологии имён.
Пусть не у каждого мужского
Бывает имени основа
Лишь корневая. Но ведь речь
Идёт о том, что мы отсечь
У них не можем окончанье
(Нелепым было бы звучанье).
Примеров много тут: Кузьма,
Лука, Никита иль Фома.
Но не Данила. Это дело
Мария верно усмотрела…
IX
Менялся месяц золотой,
Бежали стройной чередой
Дни и недели, проходили
Года степенно… Оттрубили
Свой век старухи, передав
Секреты чудотворных трав
Способным знахаркам. Молодки
Уж стали бабами. От водки
Гончар Ерёма околел.
У кожемяки дом сгорел
В разгуле молнии коварной.
Звонок по старости злонравной
Издох однажды поутру,
И скоро обжил конуру
Щенок соседской пустолайки.
Напротив дома на лужайке
Он часто время коротал
И лишь на бабочек рычал…
Данил окреп. Отца стал выше.
Из детства в отрочество вышел,
Всю сложность мира ощутил
И к знаньям тягу проявил.
А тут Авдей – дьячок-заика,
Нельзя сказать, что забулдыга,
Но вовсе даже не дурак
Принять на грудь (и чаще так,
Когда подносят), согласился
(Когда-то грамоте учился
В духовной школе он) давать
Уроки мальчику за пять
Пудов пшеницы в год. Немало…
Когда пшеницы не хватало,
Была браванда для дьячка
В избе готова… С кондачка
Иван не стал бы звать Авдея,
Но по округе грамотея
Другого не было. Тот знал
Латынь, французский; прочитал
Гомера, Мильтона, Саади,
Дидро, Петрарку (часто, кстати,
Из «Канцоньере» что-то пел,
Когда, особенно, хмелел.
А пел – почти не заикался);
И Парацельсом увлекался,
Всё философский отыскать
Мечтая камень… В общем, дать
Сумел он кое-что Данилу.
Тот одолел, пусть через силу,
Псалтырь и Библию («Никак
Без них нельзя», - божился дьяк),
Письму и счёту научился,
К полезным книгам приобщился;
Всё больше древность изучал
И современников читал…
Ещё в ровесниках Данила
Охота к играм не остыла,
А он уже на жернова
Зерно возил, колол дрова,
Гонял на пастбище бурёнку,
Чинил убогую избёнку,
Плетень покошенный латал,
На зиму сено припасал,
Сам высевал и жал пшеницу,
Ходил охотиться на птицу,
Для нужд хозяйских лес валил
И брёвна на себе носил…
И всякий раз, за что б ни взялся,
С душою делу отдавался,
И всё-то ладилось легко
В руках старательных его.
На редкость был он благодушен
И сердцу доброму послушен –
Пред сильным слабых защищал,
В беду попавших выручал;
Умел рассудку подчиниться,
Своим желаньем поступиться,
Где удержаться, промолчать,
А где и силу показать.
Уж ею, силушкой, Данила
Бог не обидел!.. То-то было
Потехой праздно наблюдать,
Когда с Данилом потягать
Канат толстенный соберутся
Мужи нехилые; возьмутся
Десятка два здоровяков
За край верёвки (смысл каков
По одному им состязаться
С богатырём), и ну пытаться
Перетянуть хоть на вершок
К себе канат… Но вот – рывок
С конца другого, и – порядок:
Трещат лабаки, сорок пяток
Упрямо землю бороздят.
Зеваки со смеху лежат.
Но это игры… А на деле?
Седому ратаю Емеле
Помог Данил перекатать
В избе ряд брёвен (лет на пять
Наката нижнего хватало –
Сосна гниёт). А состояла
Работа в том, чтобы избу
Поднять с углов. Зовут толпу
Обычно с длинными слегами
Для этой цели, рычагами
Вовсю орудуют. Потом
Не «сядет» долго этот дом…
Корова сдуру угодила
В трясину раз. Не будь Данила,
Лишился б мельник Пантелей
Её – кормилицы своей…
Таёжный хищник стал умнее.
Почуяв молодца, скорее
Спешил укрыться где-нибудь.
И не случайно!.. Пугануть
Данила как-то волчья стая
Решила в чаще, настигая
По следу (помнится, тогда
Снег только выпал). Навсегда
Зверьё запомнило Данила.
Дубина крепкая ходила
По серым мордам и хребтам,
Аж треск стоял. Пришлось волкам,
Кто уцелел из них, пуститься
С позором в бегство… Раз десница
Данила проучила рысь.
Лесная кошка слово «Брысь!»
Понять тогда не пожелала,
И без успеха показала
Свой хищный и коварный нрав.
Больные раны зализав,
Теперь в берлоге потаённой
Медведь, давно уже смирённый,
О горьком часе сожалел,
Когда Данила захотел
Отвадить близ своей лежанки
Сушняк укладывать в вязанки
И неуёмно день за днём
Стучать тяжёлым топором…
X
Пришла пора – заговорили
В окрестных сёлах о Даниле.
И стар и млад его уж звал
Богатырём. Всяк узнавал
В уезде молодца… Девицы
Пред парнем стали хорошиться,
Лукаво глазками сверкать,
На посиделках подавать
Вниманья знаки (что, бывало,
Данила искренне смущало)
И даже (что греха таить)
Признанья робкие дарить…
Был женихом бы он, что надо,
Да зря наивные девчата
В нём сердце тщились подогреть
И знак ответный подглядеть –
Он ни к одной из них душою
Не прикипел, хотя, не скрою,
Данил влюблён был… Может быть,
Забавно это говорить,
Но милый образ незабвенный,
Какого нет во всей вселенной,
К нему являлся в грёзах сна…
О, знать бы! Знать бы, кто Она!..
Но будет… Слог сентиментальный
Ни к месту здесь…
Я штрих начальный
К поэме сделал, и теперь
В сюжет вам открываю дверь…
***