****
В каморке лета спит усталость, сложив под вечер веер дня,
ей ничего не примечталось, и сложно что-то поменять.
Летят события - болиды, сгорая в атмосфере лет,
а мы с тобой живём для вида, но видим, что как будто - нет...
И это максимально грустно, когда захочется всерьёз
хрустеть судьбы листом капустным, коль завелось и довелось.
Но слабы зайчики в коленях, и, от прыжка и до прыжка -
их настигают волки лени, и лисья рыжая тоска.
Мы в бутафории пространства лелеем первые ряды,
где ветерок ерошит странствий вихры, манишки и гряды
желаний - радостей от пуза, приобретенных не спеша,
и где палит из аркебузы по голубкам своим душа.
Маршрутка счастья едет к центру, не прибегая к пустякам,
водитель не лишён акцента, но так тверда его рука,
что ожидающие чада, к ребру привесив номерок,
растут всё чаще, словно в чаще, на полпути его дорог...
О чём ты, няня? Выпей квасу, когда пригрезятся стихи,
иди поколоти матрасы, свяжи чулочек из стихий,
найди программу с Дон-Кихотом, что дискутирует с котом,
чья безупречная работа - на дубе странном и пустом,
чьи притязательны стремленья - прилечь к русалочьей груди,
и в чём - ни грамма преступленья, но столько страсти впереди!..
Известно нам, что кот - не гений, но крепок в выборе цепей,
и приютит его Евгений, и обойдёт его репей,
и за окошком звёзды мокнут, а в синем море - рыба-кит,
и после третьей чашки мокко твой город бдит, а совесть спит...
А сиплый сказочник сконфужен, поскольку денег не дают,
желудок требует на ужин белков, напитков и уют,
а в каше рисовой - не сладко, и чай в пакетике зачах,
и ходит дочь его украдкой в чужие сказки по ночам,
и делать что-то трижды надо, но, эпитафией уму -
душа беспечно ищет яда, сама не зная, почему.
Мы отвлеклись от главной темы, но что тут главное, скажи:
из шестерёнистой системы выходят фаршем день и жизнь,
и домовита радость быта, что, поиграв с тобой в слова,
оставит кофе недопитым, когда взорвётся голова.
Армаду чувств волною сносит к чужому берегу вдали,
где златовласковая осень дорогой к пляжу пропылит,
где в журавлиный клин мгновений Икар влетает, загорел,
но чувство меры с силой тренья берут его в извечный плен.
И ты смиряешься покорно: котом ли, цепью - не суметь,
над чашей лунного попкорна, где лета маленькая смерть,
и сто вопросов без ответов, и сто ответов ни о чём -
кидаешь мячиком в рассветы, и в двери вытолкнешь плечом.
И шарик дня наполнит гелий, что без свободы ошалел,
и маловлюбчивый Евгений премногосклонен к Тане Л.,
и в дневниках плодятся строчки, а в мыслях - тяга к пустякам,
и пара шерстяных носочков у няня в розовых руках...
А в Петрограде жахнет пушка, и коронована Москва,
и до разлапистой верхушки твоя елова голова,
и телефон молчит как рыба, когда улов селенья ждут,
и человеческая глыба смиренно уберёт уду,
и эта дурь привычно вхожа в твои неспальные дома,
где шли - подвыпивший прохожий, дожди, и прошлая зима,
и где весна поставит прочерк, а ожиданья повлекут,
а нас с тобой - избавит почта
от безнадёжной встречи губ.