Глава 25. Можно ли исправить всё?
В окно шумели ветви ёлок;
и долетал солёный бриз,
маня спуститься к морю вниз.
Рыбацкий маленький посёлок,
где дом слуги его стоял,
был беден. Две иль три недели
Уильям пролежал в постели.
Но утром раз услышал он
прибой и крик прибрежных чаек,
решил пройтись, покинул дом,
по воле с ветрами скучая.
С собою Библию он взял
и к берегу сошёл у скал.
Причал был ветхим и дощатым.
О сваи билась пена волн.
Вода солёная хлеща там,
казалось, доски разобьёт
и щепки в море унесёт.
Присевши подле рыбака,
не заговаривал он первым.
Сказал рыбак:
- День добрый, сэр, вам.
Откуда вы?
- Издалека. –
Ответил Вильям.
- Знатны Вы, нет?
[Уильям]
- Не важно!
[Рыбак]
- Знатность не в деньгах,
а в чести с волей, мистер.
[Уильям]
- Ах,
и эти качества постынут
как власть и чувства, боль и долг.
[Рыбак]
- Разочарованны в любви вы?
Уильям рассмеялся.
[Уильям]
- Толк
в ней ищут, кто непрозорливы.
и кто другой альтернативы
не видит в жизни. –
Он, с земли
поднявши, камень бросил в пену. –
[Уильям]
- Вот так – мы всё, что обрели,
теряем в жизни. Так мгновенно
и самовольно! Странно ли,
что благо нам – совсем не ценно?
Оно, – как этот камень, – груз.
[Рыбак]
- И вы не чувствуете уз
ни с кем?
[Уильям]
- Я понял: в них нет толку.
Плати иль не плати по долгу, –
в размер ты долга оценён.
В тебе не видят человека,
лишь средство для чужого эго.
Увы, таков людской закон.
[Рыбак]
- В руках – Священное Писанье,
я вижу, держите вы, сэр.
В душе же – разочарованье
царит. Господь вам – не пример?
Вы отрицаете любовь, но
Бог есть любовь, прощенье. Словно
противоречите себе.
[Уильям]
- Да, жизнь полна противоречий.
Она – борьба. И в той борьбе
полно волков в шкуре овечьей,
не меньше в волчьей и овец.
Бывает, люди полагают,
что в ком-то нету душ/сердец.
Но «бессердечные» страдают,
как и не снилось «добрякам».
[Рыбак]
- На злость и гордость силы много
идёт. Но та ль верна дорога?
[Уильям]
- А выбор ли даётся нам
кем быть? Навязанные роли
играть должны мы. Зло, добро ли…
Прошедши раза два причал,
Уильям к морю стал спиною,
объятом бурей штормовою.
В руке он Библию держал.
[Уильям]
- За жизнь свою за выбор ложный,
за путь предателя безбожный –
давно кляну свои дела.
Волна взметнулась и что силы
она Уильяма накрыла
и солью раны обожгла,
и книгу в море увлекла.
Рубашка тут же обагрилась,
ведь раны прежние открылись.
И увидал он в той волне
свою расплату. Вновь виденье
о смерти скорой было в ней.
Ещё был слаб он от раненья.
Волна почти сбивала с ног:
силён прилив, затем отток.
И в это самое мгновенье
рыбак не дал ему упасть.
[Рыбак]
Страшна подчас стихии власть.
Вам – знак. Священное Писанье
забрало море колыханье.
[Уильям]
- Я знаков больше не боюсь.
И как меня бы не пугали,
я вижу цель. Теперь едва ли
я минус спутаю и плюс.
И чувство резкое потери
он испытал в секунды те.
Потери чувство, не как прежде, –
чувство потерянной надежды
то было. В дом он в темноте
вернулся.
Написал письмо он:
«За всё тебе спасибо, Эд.
Награды большей ты достоин,
чем благодарность. Не секрет,
что денег у меня уж нет.
Но, как оплату, свой я перстень
тебе оставлю. Стоит он
вдвойне дороже, чем твой дом.
С тобою я, надеюсь, честен.
Ты шёл на риск, меня найдя.
Но риск, поверь мне, неуместен.
Я не достоин жертв. Коня
я твоего возьму. Меня
простишь за кражу. Ведь она
уже оплачена сполна.»
В окно взглянул. Восход уж близко.
Оставив перстень и записку,
покинул Вильям дом слуги.
Мешались чувства бунтовски.
Скакал что духу он галопом
по тёмным незнакомым тропам.
И направлялся он в Дамфрис,
в своё именье родовое,
где в детстве жил с своей семьёю.
Два дня в дороге. Речка Нисс
уже пред ним и мост знакомый.
Черты поместья облеклись
передрассветной полудрёмой.
Но вот корону из лучей
заря вздымает, и видней:
что вместо дома – чёрный остов,
остался. Всё здесь сожжено.
Тумана стлалось полотно,
мираж годов забытых создав.
С коня он спрыгнул у руин.
На них зловеще каркал ворон.
Качались стебли камышин.
Узнал едва знакомый двор он.
Взглянул на плеск речных стремнин –
где ветер с волнами в борьбе пел.
На берегу всё – гарь и пепел.
«Вот так и жизнь горит дотла
где были чувства, там – зола.»
Так думал, стоя там, Уильям.
И вдруг, поверженный бессильем,
он на колени пал. «Чего ж
вся жизнь моя – пустая ложь,
и нет отчаянью мерила.»
И боль нещадная пронзила
его. Он понял то, что связь
с отцом его разорвалась
но только в отношенье долга.
Не разорвать души родство.
Оно – никак не колдовство.
Они похожи с ним. Но только
сгубило своеволье двух.
«С отцом мы предали друг друга
Себя мы предали, свой дух
за власть, что – прах. – Сказал он вслух. –
Всё – зря.» В душе творилась мука.
И вот она – цена измен.
И нету больше ничего уж.
И эту боль не успокоишь.
Лишь местью платят ей взамен. »
Он разъярённо встал с колен,
смотря на алый цвет восхода.
«Как кровь…» – Он думал отчего-то.
И снова было дежавю.
«Мой верен путь. Что видел в снах я,
теперь я вижу наяву.
В театре жизней, драматурга
грознее нет, чем жизни рок.
Вернусь в поместье в Эдинбурге,
чтоб я с врагом покончить смог»
Скакал Уильям разъярённый
на север вновь во весь опор.