Глава 11. Заклинатель змей
"У врат я стражу подкуплю." –
С той мыслью вниз Уилл спустился.
- Откройте! – К страже обратился. –
Мне нужно ехать к королю.
Но перед ним скрестили копья
Два стража, двери охраняв.
- Во имя блага двух держав.
Мне дайте выйти!
- Герцог, чтоб я
Вас пропустил, – один сказал, –
должны иметь вы разрешенье
магистра. Он предупреждал,
чтоб я Вас, сэр, не пропускал.
- Но ненадолго, лишь на день я
прошу!
- Но мне запрещено.
- Я предложу вам злато.
- Но
мы не возьмём любую плату.
Вернитесь ко своим делам,
в библиотеку за трактаты.
Не достаёт терпенья вам
исполнить в братстве долг, как надо.
[Уильям]
- Магистра келью как найти?
[Страж]
- Вам прямо до конца почти.
[Уильям]
- Спасибо. Шёл по коридору
Уильям долго. И ясна
была полночная луна,
светила в окна, – и узоры
бросали на пол витражи.
Напротив кельи окна настежь
открыты были. В этот час тишь
ветра, что были так свежи,
протяжным свистом нарушали.
Уильям в дверь не постучал.
Вошёл – и оказался в зале,
и полутёмен был тот зал.
Стоял Грэнвиль у окон, прямо,
по центру белой пентаграммы,
скрестивши руки на груди,
А капюшон скрывал почти
его лицо. Подобно тени,
он опустился на колени,
поднесши руки к пламенам
горевших свеч. Они стояли
на пентаграмме по углам.
Они пространство освещали
и были выстроены в круг.
И тут Уилл заметил вдруг,
что на полу открыта книга
в обложке с камнем сердолика,
что видел в детстве у отца.
[Магистр]
- Да, так с привычкой гордеца
И твой отец, как ты, без стука
сюда когда-то заходил.
Желаешь знать и ты науку?
Я обучу тебя Уилл,
как обещал учить отца я,
но он учиться не желал,
хотел, чтоб сила колдовская
принадлежала лишь ему. –
Сказал он, глядя в полутьму.
[Уильям]
- Я в братском прочитал уставе,
что был на магию стихий
запрет наложен.
[Магистр]
- Да, в конклаве
имеют все свои грехи;
и со стихией не способны
они конечно совладать.
Хоть было несколько особ, но
и им не стоит доверять.
[Уильям]
- Магистр, что же в книге этой?
Она считается запретной?..
[Магистр]
- Пока ты в братстве новичок,
я не могу учить, но позже
тебе открою тайну строк.
Затем сказал магистр строже:
- Теперь иди! Ты ритуал
и так мне сделать помешал.
- Да, сэр. – Не отрывая взора
от книги вышел в коридор он,
забыв спросить, зачем пришёл.
Уильям думал, глядя в пол:
«Я помешал. Магистр зол,
меня он не отпустит ныне…»
Прошёл он длинный коридор.
Остановился на средине,
ступив на лестничный простор.
Свет тусклый с нижнего пролёта
привлёк его зачем-то взор.
И у перил вполоборота
взглянул туда, затем наверх.
«Спрошу совет я у Линдсея.
Он в этом братстве старше всех.
Он знает тайный ход скорее,
чем все…» Уильям слышит вдруг
Восточный звук как будто флейты
затем неясный слышен голос чей-то.
То снизу доносился звук.
Взглянул наверх. Идти под купол
в обсерваторию, иль вниз?
Зов тайны в воздухе повис.
Творилось нечто там. Не убыл
его хоть первый интерес,
второй обрёл всё ж перевес.
Спустился он в руке со свечкой.
Слегка прикрытую дощечкой
в стене одну заметил щель.
Оттуда струйкой шло свеченье.
И шёпот тихий иль шипенье
иль речь, но то слова вообще ль?
Он заглянул. Фигура в центре
в плаще сидела. На полу
вокруг стояли свечи. В метре
от той фигуры, ремеслу
его покорны, тоже кругом
взвивались змеи, капюшон
раздув. Он кобрам и гадюкам
шептал, копируя их тон.
Подчас играл на флейте он.
И знал вполне язык змеиный,
чтоб волей аспида владеть.
И раздалось молчанья средь:
- Следить, МакЛелланд, за картиной
вблизи куда приятней ведь!
Не стой за стенкой! Видишь двери,
так не стесняйся, – заходи!
К чему испуг? Не лицемеря,
признайся, что тогда среди
ты испытанья с ними сладил,
иначе б выжить ты не смог.
Ступил Уильям на порог.
- Да, не из лёгкого числа дел
такое. – Снял он капюшон.
- Монтгомри!
- Вильям, удивлён?
Покорны змеи мне. Им знака
довольно будет одного,
ужалить смертно чтоб того,
кого велю. Разит не шпага,
но хитрость, недругов верней. –
Схватил рукой одну из змей
под самой мордой Дуглас, колбы
подставив горлышко. Оскал
гадюки впился в материал,
что покрывал сосуд. Собрал
он в чашу яд.
[Монтгомри]
- Любой обрёл бы
на месте смерть, кто тут застиг
меня, в то самое мгновенье.
[Уильям]
- С чего бы я – да исключенье?
[Монтгомри]
- Есть люди, яда полный клык
в тебя вонзающие тайно;
есть просто те, чей злой язык
грозит расправою случайно.
Они исполнить не хотят
угрозу. Да, слова их – яд,
но он не действует летально.
И первый тип – подобье змей.
И не знакомо им бунтарство.
Вторые часто – цвет людей.
Хотя, умрут иных скорей.
Поскольку низкое коварство
тех первых не прощает им,
не терпит роли «быть вторым».
[Уильям]
- Вы мне польстили!
[Монтгомри]
- Нет, двоим.
[Уильям]
- А кто второй?
[Монтгомри]
- Я. «Двоеборье»
всегда предчувствовал с тобой.
Ты удивил меня, ведь твой
с магистром слышал разговор я.
Ты отказал убить меня,
ко мне презрение храня.
Но почему? Добросердечность?
Но вряд ли! Кто ей наделён –
не носит братства медальон.
[Уильям]
- Знакомо слово «человечность»
тебе? Ведь кто согласье дал
«убить» – её тот потерял.
[Монтгомри]
- Так, стало быть, у нас – не люди?!
[Уильям]
- Ты сам сказал: натуру змей
имеет множество людей.
[Монтгомри]
- Имея гордость в абсолюте,
не всем дано блюсти закон!
[Уильям]
- Магистра первый ты советник.
У вас дела с ним – в унисон.
За что убить желает он
тебя?
[Монтгомри]
- Ха-ха. Забудь совет книг
устава, чтобы я и он
имели где-то цели сходность.
Мы с ним – враги! Да потому,
что не отдам я власть ему!
И это – нет, не сумасбродность.
Он – англичанин, я – француз.
Не дам для Англии победы
я и в Шотландии.
- Как это,
когда расторгнул ты союз?
- Расторгнул, ведь опять удара
от англичан я не хотел,
войны для Франции, кошмара.
Довольно лжи и грязных дел!
И я противник чернокнижья,
А в нём Грэнвиль имеет власть.
Себя отстаиваю лишь я,
и в бездну не хочу я пасть.
Я ведь знаком с понятьем «карма».
Уильям, я востоковед.
За зло получим все удар мы
ответный. Здесь прощенья нет!
[Уильям]
- Одну среди реинкарнаций
своих ты помнишь?
[Дуглас]
- Да, признаться.
Хранила с детства память след
тех дней далёких очень живо.
Я был служитель храма Шивы .
Змеи носил, как он, браслет.
Был цвет одежд моих – оранжев .
Воспитан хоть среди мирян, жив
благодаря искусству лам
я был. Один я помню случай,
как я попал в тибетский храм.
Я подымался горной кручей
три дня с толпой иных людей.
И без воды среди камней
я заболел, борясь упрямо
с болезнью с каждым днём слабел.
Я помню, как тибетский лама
спустился с гор и рядом сел
меня лечить. В отряде люди
болели также, но о чуде
просить из них никто не смел.
Я был ребёнком. Этот лама
отнёс меня в их монастырь.
Ступени помню, крышу храма
и горы, а вокруг – пустырь.
И, веря в тайное уменье,
тогда я клялся небесам,
что если будет исцеленье,
то стану я монахом сам.
Имел я к тайным знаньям тягу
и исцелил меня монах.
Мне небеса послали благо.
И в монастырских я стенах
тогда обет изрёк священный.
И так прожил я десять лет.
Я помню день обыкновенный
и сакур опадавший цвет,
тогда меня по порученью
послали в горы. Для леченья
кого-то травы разыскать.
Они росли в одном ущелье,
где неспокойна речки гладь.
И я пошёл искать то зелье.
Тех мест не зная до конца,
забрёл куда-то в подземелье.
И встретил тёмного жреца.
Он был служитель храма Кали,
богини разрушенья, и
меня те знания пленяли
запретам храма вопреки.
И знаешь кто тот жрец? – Магистр
реинкарнация его.
(Тибетским ламой был Алистер.
Монтгомери не знал того.)
Итак, к служителю я Кали
в ученики пошёл тайком.
Во храме Шивы был я днём,
а ночь в ущелье ритуалы
с жрецом мы тёмным совершали.
Познанье тайны он сулил,
И вот, познанье обещая,
он приказал, чтоб я убил
того, кто как-то исцелил
меня. Сказал: «Цена такая
познанья и открытья сил…»
Мы совершили ритуал,
пока луч солнца не сиял.
Во имя Кали кровь из чаши
мы пили чью-то. Предстоял
поступок страшный. И тогда же
я, будто, одержимым стал.
Но досветла жреца я Кали
убил, не ламу. Голоса
я слышал где-то с полчаса.
И духи, видимо, сказали:
что Кали жертву я принёс.
Те голоса, как сам хаос
меня безумьем ослепляли.
И кровь я в чашу ту собрал
и выпил жадно до рассвета.
И окровавленный кинжал
в руках своих я после сжал.
Убить целителя-аскета
желав, я утром в храм вбежал.
Но он, видать, предвидел это.
Меня связали, повели
конвоем прочь тогда из храма
И во главе пошёл и лама.
Я увидал родник вдали.
- Ты храму дал обет обманно
И ночь открыл своей души.
И повели меня к фонтану.
«О, горе мне!»
«Ответ держи!»
Хвалебно пели Шиве мантру .
Отныне мой терзала слух
она. Я вырывался. К олеандру
я подведён конвоем двух
всё ж был. «Смотри, – один сказал мне, –
цветёт как розовым весь куст.
Как этот цвет красив для взора.
Но только он коснётся уст,
ты от отравы смертной скоро
умрёшь. Так яд в словах течёт
того, кто был предатель верам.
И подвели к фонтану вот
меня. Он камнем светло-серым
был по бордюру окаймлён.
Шумели кроною платаны,
бросая тень на блеск фонтана.
- Фонтан забвенья назван он. –
Промолвил мне тибетский лама. –
Стоит он у подножья храма.
Остановить он обречён
любого жизнь, или подлить же,
тому способность даровав
кто заслужил того. Поближе
ты к водам стань. Как величав
воды покров в дневных лучах!
[Дуглас]
- Как ярок свет, аж резь в глазах!
[Лама]
- На свет мы смотрим, взгляды щуря,
пока в плену своих мы тел.
У вод на каменном бордюре
в асане лотоса сидел
какой-то мальчик.
[Дуглас]
- Кто он? Житель
селенья ближнего?
[Лама]
- Нет, он
фонтана этого хранитель.
Он в тайны судеб посвящён.
И подвели иные йоги
меня к фонтану, где сидел
хранитель тот, скрестивши ноги,
закрыв глаза. И стражи те
мои приблизились к воде.
Тот юный йог сидел напротив.
Меж нами был воды квадрат.
«Тьмы путы душу поразят, –
как точно смертное нутро тиф. –
Сказал он вдруг, открыв глаза.
Они светились. Свет нездешний
сиял, как неба бирюза. –
Я вижу жизнь твою и брешь в ней. –
Продолжил он. – Ты смел призвать
не просто тёмную богиню,
но ту, кто тьме вселенской – мать.
- Клянусь, я мрак навек отрину.
Я мучим оным! О, спаси!
- Сошёл ты с праведной стези.
Но всё же свет имеет силы
спасти.
- Меня погибель ждёт?
- Не вижу: тьма ли погасила –
твой свет. Ответ ищи у вод.
Сказал монахам он: «Пора вам
его оставить.» Те ушли
с поклоном. Я пошёл по травам
к воде, но видел лишь вдали
сиянье. Ползали гадюки
у ног, – я их не замечал.
Я слушал голос йога, звуки
воды. У кромки я стоял
того фонтана, под гипнозом,
наверно йога.
- Загляни
же в воду, что с судьбой – одно. Сам
увидишь будущего дни.
Вода твою откроет участь.
Увидишь дно – в душе светло,
а нет, тогда в ней только зло.
- Палит нещадно солнца жгучесть,
не вижу дна, чем глубже взор –
сильней густеет тьмы простор.
- В воде ты видишь отраженье
своей души как в зеркалах.
Увидев свет, найдёшь прощенье.
- Я вижу, мрак бездонен! Ах…
Как тянет бездна погрузиться
и стать теперь её частицей.
- Кто в тьму вгляделся, тот века
блуждает в ней до искупленья.
Стезю во мраке рассмотри.
Найди и следуй за свеченьем.
- Я вижу мрака пустыри
и гладь воды. Развод по кругу
пошёл и только. – Где стезя?
Я вижу темень…
Подползя,
меня ужалила гадюка.
И видел я глубокий мрак,
когда мой дух покинул тело.
Я был охвачен им всецело.
Затем в видении овраг,
кишащий змеями увидел.
Меня столкнул своей рукой
туда наставник прежний мой,
кто темной Кали был служитель.
Когда я падал, понял, что
я умер. Дух пришёл мой в ужас.
Весь мир шатался, будто рушась.
Я шёл. Вулканное плато
без края простиралось, лава
пекла мне ноги. Я века
блуждал один, и так пока
я не услышал голос: «Право
имеешь искупить вину!»
И было новое рожденье.
Но как на жизнь свою взгляну, –
не быть, похоже, искупленью.
Моя душа желает мщенья.
Я много согрешу опять.
[Уильям]
- Как змей ты стал дрессировать?
[Дуглас]
- Отец мой с берега Калькутты
привёз две кобры. Пару лет
он изучал секреты вед,
ища свой путь в долине Ганга.
- Паломник он?
- Да, хоть француз.
(Ещё индийская служанка
у нас была.) Отец укус
гадюки (там ещё в Калькутте),
мне говорил, что получил.
Тибетский лама излечил
его.
- Да, знанья берегут те.
- С тех пор отец мой только Будде
молился, сняв привычный крест.
Он изменился за отъезд.
Для практик он уединенья
искал. Во Франции именье,
оставил, прибыл он сюда
на брег Шотландский, хоть имея
богатство, – скромен был досуг:
Санскрит с дрессурою гадюк.
Меня сперва пугали змеи.
(Потом я понял, этот страх
идёт из жизни прошлой.) Ах,
дрессировал он каждый день их
со мной. И в этих принужденьях
осилил я свою боязнь.
Восток гласит, что страх есть рабство.
Я одолел и неприязнь.
- А как вступил ты в это братство?
- Отцу служить здесь довелось.
- А как узнал о воплощеньи
что было до сего рожденья?
- Отец мой проводил гипноз.
А ты своих реинкарнаций
Не помнишь?
- Нет.
- О, ты признаться
не хочешь? Всё же вещь одну
спрошу тебя. Кто у фонтана
был йогом тем?
- Как знать мне?
- Ну
колдуешь ты. И очень странно,
чтобы не помнил жизни ты.
- Я не колдую.
- Ха-ха-ха. Но
те отговорки все пусты.
Уильям, кем был этот йог,
кто у фонтана восседая,
молчал о змее, что у ног
моих прополз, ужалив. Да, я
виновен, но он мудр и мог
бы пощадить. Кто он?
- Не знаю!
- Реинкарнации свои
не помнишь ты?
- Что за намёки?
Не брал в Калькутте я уроки.
- Да всё ты знаешь, не таи! –
Был взгляд Монтгомри испытующ. –
С какой ты силою колдуешь?
Стихии, как и твой отец? –
Он прошипел, – и капюшоны
раздули кобры все синхронно.
- Ну отвечай же наконец!
- Ошибся ты! Я не колдую!
- Ко мне доверье – ни к чему,
ведь недруг бывший, зачастую, –
как бездна, скрытая в дыму.
- Пойду. Пора мне.
- Да? Счастливо!
Ты не расскажешь, знаю я,
что здесь увидел, ведь статья
гласит устава: «Перспектива
одна творцу запретных дел,
как и свидетелю…» – Кивнул он
и вышел Уильям. Вверх
поднялся лестницей навстречу
прошёл один из братства.
[Уильям – ему:]
- Сэр,
Линдсея не видали?
- Вечер
он у себя был.
Постучал
Уильям в двери кабинета
его, но не было ответа.
И с полчаса его он ждал
у телескопов, книжных полок.
Но всё не приходил астролог.
И в двери тут один вбежал.
- Спускайтесь срочно, герцог, в зал
собраний. – Это был глашатай.
- Зачем?
- Магистр приказал
совет собрать.
- Не поздноватый
ли час? Уж за полночь! Совет
сегодня вечером был.
- Срочно
спускайтесь, сэр. Конечно ночь, но
тут снова стрясся инцидент…
- Какой?
- Там скажут.
В зал собраний
спустился Вильям. Вся толпа
гудела: «Час для сборов «ранний»
избрал магистр. Власть слепа».
Грэнвиля не было. Монтгомри
зашёл последним. Был он хмур.
Спустя – магистр.
- Чересчур
смелы вы! – Он, держа по кобре
в руках обеих, в зал вошёл.
Затихли все. Подобных зрелищ
не ожидал никто. Весь холл
затих. Спросил магистр:
- Все лишь
здесь трусы, так ли? Кто змею
пускает в комнату мою,
считая это – покушенье?
Молчите все? Под подозренье
попал МакЛелланд у меня.
Сейчас же, герцог, подойдите.
Вас жажда мщенья, маня,
ко злу толкнула? Победите,
сочли, вы в схватке?
Две змеи
в руках Грэнвиля извивались.
[Уильям]
- В моём ни разу бытии
обеты мной не нарушались.
Я верен ордену и вам. –
Не совершал я покушенье.
Но раз сочли вы: бросил тень я
на честь свою – я жизнь отдам. –
В глаза смотрел Уильям прямо
магистру.
[Магистр]
- Точно, как отец!
Одна вам жизнь и смерти драма.
- Постойте! Знаю, он – не лжец. –
Сказал Монтгомри. – Не виновен
МакЛелланд.
[Магистр]
- Как докажешь, а?
Ты в оправданьях голословен,
всё правосудие верша?
Где был он? Не в библиотеке!
(Проверить отдал я приказ)
И остальные же коллеги
его не видели.
- В тот час
его я видел у дверей
обсерватории. – Глашатай
сказал. – Спросил он: «Где Линдсей?»
[Магистр]
- Уловка, может, – хороша! – Дай
мне клятву в том, что ты не врёшь!
[Глашатай]
- Клянусь, всё – правда.
[Монтгомри]
- Да, не ложь.
Я подтвердить готов. – Монтгомри
вперёд шагнул. – Пред тем со мной
беседу вёл МакЛелланд.
- Горе
из вас тому, кто змей душой! –
Сказал Грэнвиль. – В ночном покрове ль,
дне светлом не спасётся тот,
кто смерть мне тайную готовил.
Змее подобно он умрёт! –
Движеньем он молниеносным
две кобры на стол бросил и
меча ударом две змеи
перерубил.
[кто-то шепотом]
- Вот и пришлось нам
увидеть настоящий лик
магистра: в бешенстве он – дик,
как зверь.
- И носит сам оружье.
Запрет бы в храме кто нарушь, я
так полагаю, – б изгнан был. –
- Бесстрастья маску злости пыл
срывает в яростной победе. –
Шептались Вильяма соседи.
«Совет окончен.» – Грэнвиль бросил
И вышел вмиг из зала вон.
[Дуглас Монтгомери]
- Хоть власть из сложных и ремёсел,
но он терпения лишён.
И стал свидетелем весь зал.
Надолго ли его правленье? –
Монтгомери захохотал. –
А ты попал под подозренье.
Отец твой, видно, создаёт
в небесном или адском царстве,
тебе дурную славу. Вот
но сына в большем-то коварстве
подозревают!
[Уильям]
- Ты острот
не сыпь, Монтгомри. Счёл, что спас ты
меня, отца затронув честь?
[Дуглас]
- Отца ты помнишь с детства?
[Уильям]
- Баста!
Ко мне не нужно в душу лезть!
[Дуглас]
- Судьба – не счастьем торговка!
А твой отец был дураком!
Крадёшь – тогда скрывайся ловко! –
Ударил Вильям кулаком
Монтгомери в лицо. При том
Монтгомери не бил, однако,
его ответно; кровь отёр.
А люди вышли в коридор
позвать магистра.
- Что за драка?
Не место орден наш для драк. –
Сказал Грэнвиль, вошедши. – Так…
Без повышенья должностного
как одного, так и второго
оставлю.
[Дуглас]
- Я – Верховный жрец –
куда уж выше! А вот писарь…
Его карьере, жаль, конец,
а он – в гордыне, как в цепи!
- Сэр,
умерьте замечанья! Нож
не то МакЛелланд в вашу спину
вонзит. – Магистр молвил.
- Что ж
вы обвиняете невинных? –
Сказал Дуглас полушутя.