И вновь у левитановского
"Омута"
С тобой мы завороженно
Стоим!..
Во власти притяжения
Какого-то...
И магнетизма, что
Необъясним!..
10.01.2013.
Всё так, как прежде...
И не будет по-иному:
Мостки непрочные...
И гиблая вода...
И манит...манит...манит
Этот омут...
Как Левитана он манил
Тогда!..
24.06.2019.
Летом 1891-го года Исаак Левитан в компании двух дам – своей многолетней спутницы Софьи Кувшинниковой и Лидии (Лики) Мизиновой, близкой приятельницы семейства Чеховых, – отправился погостить в имение Покровское, близ Твери. Это была идея Лики: Покровское принадлежало её дяде, Николаю Павловичу Панафидину (кстати, Кувшинникова и Панафидин – одни из немногих людей, чьи портреты написал Левитан – всего в его наследии портретных работ немногим больше десятка, а законченных картин и того меньше).
Между признанной красавицей Мизиновой и другом Левитана Чеховым было что-то вроде затянувшегося начала романа, который всё никак не перерастал во что-то большее, и Левитан издалека дразнил Чехова в письмах: «Пишу тебе из того очаровательного уголка земли, где все, начиная с воздуха и кончая, прости господи, последней что ни на есть букашкой на земле, проникнуто ею, ею – божественной Ликой! Ее еще пока нет, но она будет здесь, ибо она любит не тебя, белобрысого, а меня, волканического брюнета…» Эпистолярные пикировки, не раскрывающие суть действительно происходящего с людьми, но драпирующие её блестящей и убийственной иронией, были любимым делом и Чехова, и Левитана, и многих их знакомых женщин.
Но главным занятием для Левитана и Софьи Петровны Кувшинниковой всё же были этюды: постоянный поиск подходящей натуры, редкого мотива, ради которого иногда проходились десятки километров. В соседнем посёлке Затишье Левитану приглянулся вид омута рядом с заброшенной мельницей, и он начал делать карандашные наброски. Рядом с Затишьем лежала деревня Берново – имение Вульфов, некогда близких знакомых Пушкина. Однажды баронесса Анна Николаевна Вульф, нынешняя хозяйка Бернова, увидев Левитана за работой, обмолвилась: а ведь не только вас, Исаак Ильич, интриговала и вдохновляла эта запруда на речке Тьме. Когда-то гостившему у Вульфов Пушкину рассказали историю о том, как в этом омуте утопилась дочка мельника – барин отправил её возлюбленого в солдаты; девица была беременна, рекрутчина тогда длилась долго, как не утопиться? Пушкина история впечатлила настолько, что, несколько изменив обстоятельства, он создал по её мотивам неоконченную драму «Русалка».
Левитан был не менее импульсивен и впечатлителен, чем Пушкин, не зря великий исследователь фотосинтеза Климент Тимирязев, хороший знакомый Левитана, прозвал его «Пушкин русской живописи», а Александр Бенуа замечал, что «Левитан имел прямо-таки африканский вид». Здесь было много личных совпадений для Левитана: не слишком большой натяжкой будет сказать, что гибельные омуты любовных историй и роковых «треугольников» преследовали и Левитана, и Пушкина всю жизнь. К тому же несколько лет назад именно «Русалка» уже сыграла в жизни Левитана нерядовую роль. Одноимённую оперу Даргомыжского на стихи Пушкина ставил в 1885-м году в своей Частной опере Савва Мамонтов, а декорации пригласил делать сильно бедствующего Левитана, для которого это был первый по-настоящему серьёзный заработок. И вот теперь Левитан мог воочию взглянуть на место, давшее импульс Пушкину. На место, где разыгралась драма, где обитала тайна. Художнику даже предъявили сохранившийся «с тех времён» мельничный жернов… Конечно, это «место погибели» заворожило Левитана. Кувшинниковой он сказал: «У каждого в жизни был свой омут!..»
А Софью Петровну заботили куда более прозаичные вещи. Эта преданная женщина не только готова была закрывать глаза на параллельные увлечения Левитана, но и делала всё, чтобы он мог не задумываться о быте или комфорте. Набросав несколько эскизов и почувствовав, что «дело пойдёт», Левитан решил сразу писать на месте большой этюд с натуры. «И целую неделю, – рассказывала потом Кувшинникова, – по утрам мы усаживались в тележку – Левитан на козлы, я на заднее сиденье – и везли этюд, точно икону, на мельницу, а потом так же обратно».
Потом Софья Петровна уехала. Вернулась в Москву. Её там ждал муж – полицейский врач. А Левитан остался. Чехов потом выведет этот «треугольник» в «Попрыгунье» – так же, как и Пушкин в «Русалке», слегка переменив обстоятельства, но не настолько, чтобы их нельзя было узнать.
Лика и Панафидин отвели Левитану под мастерскую большой зал в старинном доме в Покровском, там он дописывал свой «Омут».
Картина Исаака Левитана «У омута» в деталях
Вода. В изображении воды Левитан прибегает к приёму контраста: слева от мостков вода бурлит, а справа – застыла. Некоторые усматривают в этом противопоставление жизни с её кипением страстей и смерти, уподобленной мертвенной водной глади.
Небо. Как и в картине «Над вечным покоем» и многих других работах Левитана, небо здесь задаёт основную эмоциональную тональность картины. Гонимые ветром облака, темные и рвано-бесформенные, дополнительно нагнетают тревожную атмосферу.
Мостки из старых досок переходят в белёсые от старости брёвна плотины, которые, в свою очередь, продолжаются тропинкой, уводящей далеко в лес. Всё вместе задаёт композиционную вертикаль картины, которая ведёт взгляд зрителя, «затягивая» его в неизвестность темнеющего леса, подобно тому как русалки заманивают припозднившихся путников.
Растительность, представленная чахлой вытоптанной травой на переднем плане, по мере движения глаза зрителя в глубь картины становится всё более угрожающей, густой и тёмной, а её «удвоение» в водах плотины усиливает впечатление «гиблого места».