Случай на курорте Куриный Щавель
Поэма-шутка в четырёх частях с двумя вступлениями и одним эпилогом
Справка: Щавель (ударение на последнем слоге –– авт.)
(лат. Rumex) — род одно- и многолетних трав
и полукустарников семейства Гречишные (Polygonaceae)
с продолговатыми листьями.
Википедия
Прекрасное должно быть величаво
А.С. Пушкин
Действующие лица:
Сверх первые лица,
Лица большого значения,
Лица высокого полёта,
Олигархи;
Либералы;
Журналисты различных средств;
Министр здравоохранения;
Дмитрий, очень хороший уролог:
Двое из Ларца, специалисты службы охраны;
Марина, героиня,
Герой нашего повествования.
Действие поэмы происходит на сверхсовременном горнолыжном курорте «Куриный щавель», где всё устроено по последнему слову техники и соответствует самым высочайшим международными стандартам, и во многом превосходит их, а расположен он в неописуемой по живописности местности.
Первое вступление к поэме
Вышел месяц из тумана,
Достоевский из шинели,
Из джинсовой куртки вышли
Все Аксёнова друзья ––
Так сказал поэт вселенский,
Сам Андрей, сам Вознесенский,
И не верить тут нельзя.
Должен сделать уточненье,
Что «Шинель» произведенье
Человеческого духа,
Написал писатель Гоголь,
Булку с маслом съев с утра,
А джинса предмет одежды,
В оно время дефицитный,
Привезён из-за бугра.
А откуда вышел Пушкин?
Как он взял, да появился?
Он, похоже, как родился,
Сразу в гении попал?
Что ему сказали греки
Между строк в библиотеке?
И какой слезой облился,
И гармонией упился,
Что так много накропал?
Второе вступление к поэме
Субботнее раннее утро,
И сон нам полезен с тобой,
Но город шуршит перламутром,
Бубнит коммунальный прибой.
Ворону пора к логопеду,
А к лору с рожденья пора,
Соседа пора к людоеду ––
Включил перфоратор с утра.
Оранжевый дворник сутулится,
Пакует заснеженный груз,
Почистить московские улицы
Поможет Советский Союз.
Стоит жигуленок никчёмный,
Он сам себе ржавенький склеп,
Он помнит мечты Горбачёва,
Его перестроечный реп,
Бориса бросок анаконды,
Потом загогулин парад,
Гайдара с улыбкой Джоконды,
Чубайса невинного взгляд.
Державу под крики «свобода!»
Как тортик разрезали вновь,
А что же осталось народу?
Народу осталась любовь.
Любовь, ты как солнце иль ветер,
Не может ничто укротить,
И мы, словно малые дети,
Всё просим игрушку купить.
(Предыдущий вариант, отвергнутый,
очевидно отдающий дань антиалкогольной
компании времён Михаила Сергеевича Горбачева:
«Как с водкой: продажа в запрете,
Но выпить(,) нельзя запретить!»)
Глава первая.
На лыжном курорте Куриный Щавель
Мне встретилась юная супермодель.
Щавель наш не хуже, чем их Куршавель,
А девушка чудо, читатель, поверь,
К такой красоте не готов человек,
Я сразу всё понял, я таю как снег:
Влюбился, влюбился, так глупо влюбился,
Зачем только в этот Щавель закатился.
Она не похожа на пламенных див,
На лицах которых какой-то курсив.
Она синеглаза, светла и нежна,
Она ли по духу, по крови, княжна,
И этому есть доказательство,
В глазах её чудных сиятельство.
И этому есть подтверждение,
Не смею спугнуть наваждение.
Она величава, она же прекрасна!
Но ясно, как день, моё чувство напрасно.
К тому же она при сверхновом, сверхчинном,
Он в нужное время был в месте причинном,
То место у нас не бывает пустым,
И стал сверх богатым и сверх холостым.
К активам таким не готов человек,
Не будем его называть имярек.
Приставлены к ней два отца-молодца,
Они из Ларца и похожи с лица.
Что делать и как познакомиться с нею,
Когда от волнения просто немею,
Как будто совсем говорить не умею,
И праздное слово промолвить не смею.
И взгляды мои, ей навстречу летящие,
Такие несмелые, ненастоящие.
Как в песне поется, неуловимо,
Она как виденье проходит мимо.
Быть может, когда-то посмотрит без гнева
Прелестная, мимоидущая дева!
И как же зовут это чудо? Марина!
Вся в белом, пушистом, совсем как Мальвина.
А я кто такой? Аналитик и трейдер,
Да деньги, друзья, не гребу, словно грейдер,
Но вижу, когда ни в какие ворота
Не лезет, хоть тресни, волна Эллиотта,
Где уровни Наполи у руководства,
И Хаос инвесторов, как превосходство. (*1)
Анализ технический, фундаментальный,
К Дали и Малевичу равно ментальный,
И целыми днями смотрю я на график,
Согласен, читатель, что рифма здесь «на фиг».
(*1) – Имеются в виду основные теории рынка, изложение которых можно почерпнуть в следующих источниках:
Волновой принцип Эллиотта: Ключ к пониманию рынка / Р. Пректер, А. Фрост ; Пер. с англ. — 6-е изд. — М.: Альпина Паблишер, 2012 — 269 с;
Торговля с использованием уровней ДиНаполи. /Джо ДиНаполи. — М.: ИК Аналитика, 2001. – 332 с.,
Торговый хаос. Увеличение прибыли методами технического анализа. / Грегори-Вильямс Дж., Вильямс Б., –– Альпина Паблишер, 2018. – 310с.
Одно, к сожаленью, понять не дано
Кто крутит судьбы моей веретено,
Где с надписью камень, стоит в Эрмитаже,
Поблизости от тамерланова (*2) даже?
И что там написано, что суждено,
И ветр распахнет в перспективу окно?
(*2) – Тамерланов камень – каменная плита с надписью, высеченной по распоряжению верховного правителя в Самарканде Тимура (1370-1405) во время его карательного похода, осуществленного в 1391 г. против золотоордынского хана Токтамыша (1378-1395). Находится в Государственном Эрмитаже.
А лыжами я увлекался невинно:
Три года усиленно прыгал с трамплина,
Но спуск скоростной мне потом полюбился,
Пока я в трёх соснах чуть не заблудился,
Немного фристайла, и слалом гигант,
Вот тут я в себе и заметил талант,
Но время учёбы проходит так быстро,
И вот на тебе уже шапка магистра.
А дальше погибнуть нельзя за металл
И лыжный вопрос совершенно отстал.
Она же катается так осторожно,
Но лыжи освоить ей будет не сложно,
Заметно уже с каждым днём прибавляет,
И страх охранителей лишь забавляет.
Катаюсь поблизости, словно шутя,
Различные трюки от счастья крутя.
Заметили это друзья из Ларца
И очень серьёзными стали с лица.
–– Ну, что Вы, голубчик, Вы прям как дитя,
Катаетесь, снежные вихри крутя.
–– Скажите, голубчик, без шума и пыли,
Вы, может быть, кем-то себя возомнили?
Вы кто? Олигарх? Из сената законник?
–– Поклонник.
–– Теперь удаленный поклонник.
–– И, если не ясно, идите-ка лесом,
С дуплом поделитесь своим интересом.
–– Спасибо, что сказано так откровенно,
И лес и дупло посещу непременно.
Конечно, веду я себя как мальчишка,
Но лыжи не блажь, и не просто страстишка.
Сначала, учили, есть главный закон:
Как следует надо исследовать склон.
Тут есть пара скал, как Харибда и Сцилла,
Куда Одиссея ещё не носило?
Попробуем смело, попробуем дважды,
А вдруг пригодиться и вправду однажды?
И так я попал на коварный карниз,
И поздно обратно, и прыгнул я вниз.
Победа! Полётный, отличный трамплин!
Хандру изгоняет по имени сплин.
А Сцилла –– зануда, ей с древности мало,
Она меня чуть было не причесала.
Скала, как известно, плохой парикмахер,
И в этом, увы, убедился Шумахер.
Но рок, несомненно, мне благоволил
И тут неожиданно снег повалил.
Глава вторая. Библиотека.
Невыгоды нашей погоды, друзья,
Так выгодны, лучше придумать нельзя!
Три дня заметало Куриный щавель,
Как зверь завывало, читатель, поверь.
Метели волшебно воспел Пастернак,
Борис Леонидович явно дал знак!
А вдруг здесь судьбы поворотная точка?
«Ну, барин, буран» –– Капитанская дочка!
Лежу себе с книгой, как спальный мешок,
От лени подняться нельзя на вершок.
А книга, со школы не брал ее в руки,
Английский учебник пиратской науки.
Сыны Альбиона, сквозь тернии к астрам,
Счастливых испанцев лишают пиастров
И золота, в нём же могущество наций,
Безумна доходность таких операций.
И ромом смывают и кровь и усталость,
И пушечный дым застилает им жалость.
И всё же пора возвратить эту книгу,
Засесть за компьютер, увидеть там фигу.
Пойду, разомну горнолыжные ноги
В библиотеку из модной берлоги.
И вот открываю я книжную дверь
И вижу Марину. Читатель, поверь,
К подаркам судьбы не готов человек,
Стою и не знаю, какой нынче век.
И что удивительней было всего,
Там не было больше совсем никого,
Ни славных ее удальцов из Ларца,
Ни женского, и ни мужского лица.
–– О, здравствуйте, мой удаленный поклонник,
Я вижу, Вы держитесь за подоконник.
Садитесь напротив, не будьте угрюмы,
А что Вы читали?
–– «Былое и думы».
Зачем я соврал, бесполезное дело,
Она тут же книгу мою посмотрела.
–– Так вот здесь какое «Былое и думы»,
Как золото бриттам стекается в трюмы,
Как львы рвутся к власти –– господству на море,
Сметая все доводы в пушечном споре,
Империя крылья свои расправляет,
И вся в бриллиантах корона сияет,
И падают в обморок их ювелиры,
Музеи глотают Египты, Пальмиры,
И жажда наследства им застит глаза,
И Шерлоки едут по всем адресам,
И чайные клиперы мчатся в азарте,
Парламент рисует каналы на карте,
И страстно кричат на зелёных диванах,
И отзвук трепещет в зависимых странах,
Великое общество, гордый народ,
И чай их до Бостона в срок доведет.
–– Какая картина развития нации,
Глава по истории глобализации,
А может быть будущий план диссертации?
У Вас столько книг? Неужели смотрины
По методу Матушки Екатерины ––
Читать сразу несколько? Впрочем, не странно,
Вы видно нашли книжный клад Иоанна?
И что там, во-первых, позвольте узнать?
–– Макс Вебер, читали? –– Ну, как не читать,
А вот и вопрос: как меж нами, нормальными,
Не все могут «действия» быть «социальными»?
Возьмем муравьёв, всё у них муравьиное,
Возьмем соловьёв, всё у них соловьиное,
И лишь человек, добрый самаритянин,
Живет иногда как инопланетянин:
Зелёный, с антенками, тело –– желе,
А «действие» сделал у нас на земле.
–– Кто термин придумал, тот лавры собрал, ––
–– А Ordnung немецкий с ним шутку сыграл.
За термин спасибо на все времена,
На нём защитилось народу сполна,
А велосипеды его, без полемики,
Ещё кой кого привезут в академики.
Зачем Вам, однако, французский словарь?
У Вас переводы? Да это Стендаль!
Роман и на русском и в оригинале,
Вот так переводы бы все проверяли!
Для многих случилась бы страшная драма,
Позвольте цитату одну Мандельштама:
«И, может быть, в эту минуту
Меня на турецкий язык
Японец какой переводит
И прямо мне в душу проник».
–– И всё-таки Вы невозможный филолог,
Вам скажет об этом любой социолог.
Я знала о Вас, как сказать, спец-молву,
Теперь я увидела всё наяву.
Мне Вас описали друзья из Ларца,
Они ведь из бывших, и схожи с лица:
Про то где учились, где были, где жили,
Со знанием дела мне всё доложили.
Я их не просила, мне было неловко,
А им это, словно для зайцев морковка.
Я к ним уж привыкла, и шутят сверх мило,
Как будто их крышкой Ларца прищемило.
Пора мне идти, уж, наверно, хватились,
Не хочется, чтобы сюда заявились.
–– Я дверь Вам открою, мы, чай, на Руси.
–– Спасибо, поклонник, но лучше мерси!
Как нежно она мне сказала «мерси»!
За это, да, верно, что хочешь, проси.
За дверью нас встретили те два лица,
Из плотно закрытого крышкой Ларца.
Глава третья. Лавина.
Три дня заметало Куриный щавель,
В ушах после вьюги как будто Равель,
Звучит бесконечно его болеро,
А «бесса ме мучо», выходит, старо?
О, солнце! О, солнце! О, горы, о, горы!
Пусть зло мировое ползёт в свои норы!
Все службы на склоны, и ну, суетиться!
Похоже, приедут сверх первые лица.
И вот олигархи уже прибывают,
Такое случайно у нас не бывает.
Понятно, не будет средь них Сидоровского,
Петровского и никогда Ивановского.
Галдят журналисты - улыбки надели,
Ну, точно, Саврасов, «грачи прилетели».
Ещё либералы приехали стаей,
Их время листает, да не пролистает,
Стоят, что «бурлаки идут бечевой»,
Гудят всё про колокол свой вечевой.
Проблема у них, прогностический зуд:
Когда их идеи и вправду взойдут?
И пусть, как сегодня, окажется снова,
Что общество к ним, как всегда, не готово,
Но Либер-фертити грядёт и грядёт,
И лет через сто непременно придёт.
Вот прибыли лица большого значения,
Обр-фин-эк-энерго и спецназначения,
И тот, кто культурнее многих стократ,
К истории близкий, нескучный, как сад,
И тот, кто родился не поздно, не рано,
С лукавой и мудрой улыбкой Госплана.
И тот, кто уж точно не брат семи гномов
В своём министерстве на десять наркомов.
И вот подготовлена лыжная трасса
Её красоту не опишет Пикассо,
Ни Брейгель, ни Рерих, и не говорите,
А кто же на склоне? Смотрите, смотрите!
На склоне Марина, легки пируэты,
Ну что же не пишут поэмы поэты?
И властные губы сказали: «Мальвина,
Катается, словно она балерина».
Но нам не известно с начала времён
Когда час окажется, так не ровён.
Вдруг что–то случилось в созвездии Рыбы,
И с кручи сорвались огромные глыбы,
И катятся к ней, но она их не видит,
За что этот мир красоту ненавидит?
Всеобщее «ах!» прозвучало над склоном,
Каким наше общество внемлет законам?
Все, все журналисты –– худышки и пончики,
Рванулись снимать на свои телефончики.
А властные губы сказали: «ужасно,
У девушки этой всё было прекрасно,
Контракт с ней, я знаю, продолжен не будет,
Могла бы работать в моей халабуде».
И вдруг либералка, сорвав бижутерию,
По-русски послала всю эту материю:
Извилины, чресла и все гениталии, ––
Да наши, российские, не из Италии:
«Ну, что вы стоите, погибнет Мальвина!
Опять обратились в бревно, Буратино?»
Я это не слышал, я мчался на лыжах,
До доли секунд всё отчетливо вижу.
Но как же догнать, перегнать эти глыбы,
Упавшие к нам из созвездия Рыбы?
Решая задачу, не мыслите узко,
Мне метод поможет «скорейшего спуска».
Не зря я вгрызался в гранит на мехмате,
Учил, засыпая в домашнем халате,
И был со щитом, и бывал на щите,
Но выучил перлы и формулы те.
В обычном пространстве догнать невозможно,
В обычном нельзя, в неэвклидовом можно!
Не будем трястись сотни лет над догматом,
Отправим Евклида(*3) к его постулатам.
Мерси, Лобачевский,(*4) мерси, Канторович,(*5)
Илья и Добрыня, Алёша Попович!(*6)
(*3) – Евклид (время расцвета — около 300 года до н. э.) — древнегреческий математик, автор первого из дошедших до нас теоретических трактатов по математике. Аксиома параллельности Евклида, или пятый постулат, — одна из аксиом, лежащих в основании классической планиметрии. Впервые приведена в «Началах» Евклида.
(*4) – Николай Иванович Лобачевский (1792 — 1856) — русский математик, один из создателей неевклидовой геометрии, видный деятель университетского образования и народного просвещения. В течение 40 лет преподавал в Императорском Казанском университете, в том числе 19 лет руководил им в должности ректора.
(*5) – Леонид Витальевич Канторович (1912 — 1986) — советский математик и экономист, один из создателей линейного программирования. Лауреат Нобелевской премии по экономике 1975 года «за вклад в теорию оптимального распределения ресурсов». Доктор физико-математических наук (1935), академик АН СССР (1964), профессор. Одно из достижений – развил общую теорию приближённых методов, построил эффективные методы решения операторных уравнений (в том числе метод наискорейшего спуска).
(*6) – Илья Муромец, Добрыня Никитич, Алёша Попович, — герои древнерусского былинного эпоса, богатыри, оберегатели русской земли от врагов. Богатыри совершали свои бесчисленные подвиги, в основном, в одиночку, поскольку были очень сильны. Иногда сходились вместе для выполнения важнейших задач, как на картине Виктора Михайловича Васнецова в Третьяковской галерее.
Она оглянулась и бросила лыжи,
Бежит к точке встречи, всё ближе и ближе.
И вот на руках моих нежная дева,
Лавина обходит нас справа и слева!
А жизнь не игра, здесь немного иначе,
Никто нам не даст девять жизней кошачьих!
У нас пореальнее, чем в Голливуде,
Никто не подносит нам Оскар на блюде!
Крутись же, судьбы моей веретено,
Ну, ветр, распахни в перспективу окно!
И вот две скалы и коварный карниз,
Прыжок! И летим по параболе вниз.
Спасибо, Шагал, что при всей авиации
Летаем по-прежнему, без гравитации.
А скалы, как в мифах, сошлись за спиной
И путь показали лавине иной.
Как мы приземлились, не помню, друзья,
Винить меня в этом, конечно, нельзя,
К такой быстроте не готов человек,
Едва приземлившись, я рухнул на снег,
Успев передать её тем, из Ларца,
Как с неба упавшим, и добрым с лица.
Лежу, как во сне... был, иль не был полет?
А что надо мною? Жужжит вертолет...
Её удивленного неба глаза...
Конечно, еще два лица из Ларца...
И голос... где слышал его, в Новый Год?...
Спокойный и ясный: «скорей в вертолет»...
А дальше сознание тихо ушло,
И время помедленней как-то пошло.
Глава четвёртая. В сверхновой клинике.
Прекрасный курорт наш Куриный Щавель!
И клиника рядом, читатель, поверь,
К сверх мощи такой не готов человек,
Невиданный там медицинский хайтек!
Очнулся в палате, в окне чудный вид,
И милая женщина мне говорит:
Проснулись? Прекрасно! Какой же здесь вид!
Надеюсь, у Вас ничего не болит?
Хирург вашу спину собрал без потерь,
И, в общем и целом все цело теперь,
Такие светила у нас, так сказать,
Что сможете снова на лыжах летать.
К тому же доставили Вас моментально,
А то мы уж думали вдруг всё летально.
Вам Дима доскажет, а мне уж пора,
Дела в министерстве, идти со двора...
–– Вы гений! О, Дмитрий, без Вас мне конец!
–– Нет, врач ваш в Брюсселе вправляет крестец,
Он завтра вернется, проверит вас тоже,
–– А Вы? –– Я, уролог, но тоже хороший.
По части моей все у Вас превосходно,
Предстательно, почечно, мочепроходно,
Весьма продуктивный у вас аппарат,
На репродуктивный, конечно же, взгляд.
Но раз в два-три года извольте ко мне,
Проверить, как сумка висит на ремне.
Проворным не верьте, разводят руками,
Что лечат без боли, во сне, вверх ногами.
А если появится повод для грусти,
Немедля ко мне, мы вам робот запустим.
И рядом у нас Тимирязевский лес,
Там можно гулять в ожиданьи чудес.
А здесь -- просто щурю от счастья глаза,
Вон там прогуляться бы, хоть полчаса!
Да, как Вам министр наш?
–– Министр? Я не знал,
Как будто со мною скворец щебетал!
–– А вот Вам записка, кто автор вам знать,
Советую срочно её прочитать.
И тут добрых дядей вошла вереница
Поскольку явились сверх первые лица.
И первый сверх первый, спросил как дела,
И жизнь по-другому моя потекла.
–– Вы всем показали, теперь это ясно,
Всем тем, кто Россию ругает напрасно:
На дивных просторах Великой страны,
Герои по-прежнему очень нужны.
Мне это знакомо, и раны – не раны,
Когда из огня добываешь каштаны.
Да, кстати, друзья, не сказать не могу:
Какой вид на горы, на сосны в снегу!
И чтоб не блуждать в этих соснах герою,
Мы Вас соответственно трудоустроим.
Я дал порученье, по-вашему, смело.
Учиться Вы любите, так что за дело.
–– Спасибо! Спасибо за скорый полет,
А чей вертолёт?
––Это мой вертолёт.
И тут, в прошлом просто мальчишка миланский,
Явил темперамент премьер-итальяский:
Маэстро дель моменто! Браво, брависсимо!
Орландо фурьозо! Фортунатиссимо!
А вот перевод, между прочим, серьезно:
«Вы мастер момента! Блеск, победоносно,
Неистовый Роланд! Сверх судьбоносно!»
–– Спасибо! Нет слов... Ромул, Рем, вакханалия,
Гондола, Флоренция, Форца Италия!
Ушли, и лежу я в какой-то прострации,
Влетает чиновник сверх-администрации:
–– Я Вас поздравляю! Держал я в уме
Не зря уже месяц от Вас резюме!
И тут... погодите! Какой же здесь вид,
Любого от хвори любой исцелит!
И тут порученье... Какая природа!
Лететь Вам в Сорбонну в четверг на полгода.
О, там культурологи евро-крутые!
И там же закончите курс терапии.
–– Английский герой, он же Генрих Второй,
В Париж не пустил ученический рой,
От брексита Оксфорд случился,
Там Феликс Юсупов учился.
–– И Оксфорд, и Кембридж, и прочие многие,
Где есть социальные сверхтехнологии,
Спецкурс по Фуко и спецкурс по Делёзу,
И постмодернизма мы вырвем занозу!
На дивных просторах Великой страны
Ростки Ренессанса нам очень нужны.
–– Каких технологий вы ищите, право,
Когда крепостное не кончилось право,
И рабство в другие попряталось формы,
В проценты, налоги, страховки и нормы?
И как от зарплаты, и как до зарплаты
Все станут богаты, построят палаты?
–– Как, помните, пел незабытый кумир,
Спасать надо срочно прогнувшийся мир!
–– Мне, помнится, там не в спасении суть,
А том, что б прогнуть под себя, хоть чуть-чуть.
–– Я вижу вы в курсе, да, правда, забавно.
Итак, Вы согласны? Вот, славно, так славно!
И Вас ожидает ещё и сюрпризы,
Короче, готовим Вам нужные визы.
Исчез он в пространстве больницы-дворца,
И тут же возникли те два из Ларца.
–– Ну, здравствуйте, неудалимый герой!
–– А вид, какой дивный, гора за горой!
–– А Вы молодец! Просто не ожидали,
Мы на дельтаплане едва вас догнали.
–– Наш промах своей вы закрыли спиной.
–– И сразу же стали для нас как родной.
–– Пришли попрощаться, контракту конец,
К тому же весною так тянет в Ларец.
–– Спасибо, что всё как всегда откровенно,
Успехов в Ларце вам, и что б непременно!
Исчезли. И тут навалилась кручина:
Вдруг что-то случилось? И входит Марина.
–– Ну, здравствуйте, мой приближенный герой,
Как солнце чудесно висит над горой,
Я вижу его, потому что Вы есть,
И очень жалею, что Вы теперь здесь.
Спасибо за то, что меня Вы спасли,
И двум молодцам на руках принесли.
–– Прошу извинить, что все так получилось,
Но с Вами, у Вас ничего не случилось?
Здесь лиц было много и те, из Ларца,
И Вашего только не видел лица.
Не в радость мне был потрясающий вид,
Я думал, у Вас ничего не болит?
–– Вы взрослый уж мальчик, пора уже знать,
Записки от девушек надо читать!
Вы в левой руке что-то сильно так сжали,
Что, даже расправив, прочтете едва ли.
Ну, что там написано?
–– «Милый герой!
Приду, когда солнце взойдет над горой,
Я Вам благодарна, со мной всё прекрасно,
Лечитесь и не беспокойтесь напрасно».
–– Я с Вами прощаюсь, контракту конец,
Металл представлять будет сверх молодец.
Меня за рекламу мою похвалили,
Контракт ещё на год, меж тем, не продлили.
И тут наконец-то сварилось в уме
Чиновника, к счастью, моё резюме.
И прямо в четверг безапелляционно
Меня ожидает Париж и Сорбонна.
Полгода я буду бродить по Парижу,
Полгода я Вас ни за что не увижу.
Спецкурс по Делёзу, спецкурс по Фуко,
А Вы от меня далеко-далеко.
–– А вдруг так случится, сойдутся пути,
Судьба меня сможет в Париж занести,
Мне можно ли будет, пусть через бульвар,
Кричать, как Шаляпин: бонжур, бонсуар?
Я знаю французы столь пылкие люди,
Они ведь за это меня не осудят?
–– Вы лучше ко мне подойдите поближе,
И тихо спросите: ну, как Вам в Париже?
И я Вам отвечу - красиво, искусно,
Но только без Вас удивительно грустно!
И всё-таки Вы невозможный психолог!
Какой же философ из Вас, социолог
Получится, если вы враль невозможный,
Такой непростительный, неосторожный!
Ведь я же всё знаю! А если б не знала?
И десять платков показалось бы мало!
Мы вместе летим и к Фуко и к Делёзу,
Чтоб нашим чиновникам вынуть занозу,
Им что-то мешает, похоже, давно,
А что, без Сорбонны понять не дано.
–– Марина, простите, я словно в пьяну,
Простите, сказать я хотел, что в плену,
Наверное, что-то такое вкололи,
А мне ведь кололи последний раз в школе.
И к чуду совсем не готов человек,
Мне в голову будто засыпался снег…
И горы, природа, таинственный лес!
–– Ну как в Простоквашино, кто был балбес?
Я снег отряхну, мне позволите Вы? ––
И нежно коснулась моей головы.
Эпилог
Хочу извиниться, покуда не поздно,
Что все получилось не очень серьёзно.
Не те, к сожаленью, усилил моменты,
Кому-то раздал ни за что комплименты,
Сверхпервые лица не так описал,
А самое главное и не сказал.
И всё же, читатель, прощаться пора,
Пора, в самом деле, идти со двора.
А критиков как же забыть голоса?
Ведь нет среди них только голоса «за»:
–– И где же, позвольте спросить вас, мораль?
–– Какая мораль, он невиданный враль!
–– А всё почему? Измельчали все, коли,
На фильмах моих не растут ещё в школе!
–– И как у него, ни к чему не готового,
Найдется хоть капля хорошего, нового?
–– Он что, супермен, чемпион или кто??
Такое, простите, не сможет никто!
Ответ я им дам, пусть он им и не снился.
Отвечу, ведь я же и вправду влюбился.
Всё может,… нет, надо бы с духом собраться…
Всё может,… а надо ли мне объясняться?
Всё может… я, кажется, слово нашел,
Я сам к этой мысли недавно пришел…
Случайная встреча, а светит всю жизнь,
А жизнь, да, читатель, здесь рифма «держись»,
Она не забудет явить свою холодность, ––
И всё же...
Всё может… счастливая, верная молодость.
Волшебный курорт наш Куриный Щавель!
Нет больше такого, читатель, поверь!
Хоть десять раз в год посещай Куршавель,
Другие там ветры, другая метель;
Проказник Амур заряжает шрапнель,
Мечты навевают Диор и Шанель,
Секретами ведает Полишинель,
Французам на счастье, а нам канитель.
У нас к чудесам не готов человек:
Случайно приехал, влюбился навек!