Андрей Попов
МОЛИТВА С ЧЕКИСТОМ. СЫКТЫВКАР, 2002 (Редакция)
***
Опускается серое небо,
Приближается к серым глазам.
Никакому румяному Фебу
Я бессмертной души не отдам.
Жертвы требует идол кудрявый,
Искушает свободой стиха.
А взамен ни покоя, ни славы –
Одиночество, лира, тоска.
Пусть летят аполлоновы стрелы
Мимо строк моего бытия.
Смерть – вот самое важное дело,
Умирать так за други своя.
2000
* * *
Не хватало печали у лета…
Подбирая и стиль, и приём,
Время краски осеннего цвета
Наносило холодным дождём.
В беспощадной старалось оценке
Не жалеть ни рассвета, ни мглы.
И открылось ему, что оттенки
Для лесов и садов тяжелы.
И вчерашние силы и страсти
Снегом медленных дум замело…
Так решает взыскательный мастер
Всё сначала начать.
Набело.
1987
***
Я грешен, о многом взыскую
И дни неразумно гублю,
И всех в этом мире ревную,
А верю, что всех я люблю.
И верю, любовь лишь зачтется
До самых невидимых йот,
Поэтому часто юродство
Честней равнодушных красот.
И ревность – не только досада
И жалкое раздражение…
И зеркалу верить не надо,
Мы лучше изображения.
В НЕЗВАНЫХ ГОСТЯХ
Н. Кузьмину
От русской Непрядвы остался ручей
И ропот стиха или бреда.
По этому поводу водки не пей,
В незваных гостях не обедай,
Заслуженных гениев не матери,
Мы сами своё заслужили,
Ревнивой стилистики пономари
В нетрезвой лирической силе.
Мы всех обличили до самого дна
Беспечной души и стакана.
И нету Непрядвы – неправда одна
В народных мечтах и туманах.
От русской победы остался музей,
Словарь и привычки пехоты.
По этому поводу водки не пей
До патриотической рвоты.
В незваных гостях не растрачивай дни
И светлую душу поэта.
И русскую Родину не хорони,
Пока есть стихи и ракеты
***
Маленький город – большой огород.
Заспанный бродит какой-то народ.
Не во что верить. И не на что жить.
Как надоело от водки тужить!
Дела великого не предстоит.
Город зевает. А небо молчит.
Снова свою вспоминаю вину:
Душу спасали –
Проспали страну.
***
Все повторится – скучен бес –
Как только движимый тревогой
И русским даром скажет Гоголь:
- Невыносим такой прогресс,
Передовой кураж и тон –
Невыносим!
Его услышит,
Письмо открытое напишет
Иных времен Виссарион,
Властитель дум иных времен,
Что предсказуемо неистов,
Кумир студентов и бомбистов,
Эмансипированных жен
Воскликнет:
- Двадцать первый век!
Долой молитвы и поклоны!..
Вот сын его – Виссарионыч –
Иного склада человек…
1991. ФОРОС
Красивое место Форос,
Кто был – не забыть поневоле.
Его красота, как наркоз,
Снимает душевные боли –
Цветеньем азалий и роз,
Дурманом мимоз и магнолий.
Найдешь в этой крымской глуши
Целительной силы пейзажи –
Морскою прохладой дыши,
Взбирайся на горные кряжи,
Молись вдохновенно в тиши,
Валяйся беспечно на пляже,
Купайся в лазурной волне,
Вкушай золотые инжиры,
Гуляй и гуляй при луне
В красе венценосной порфиры,
Лечи позвонки на спине
(Пока не пришли конвоиры).
И вспомни безумный Февраль –
Не вновь ли незнающий тлена
Приходит затейливый враль –
Рожденная в Пскове измена.
Россия! Любовь и печаль…
Когда возвратимся из плена?!
20 августа 1991
ПРОЩАНИЕ С ВОРКУТОЙ
Я отсюда уеду.
И город поймет мой отъезд.
И простит.
И забудет.
До обидного быстро забудет.
Я отсюда уеду.
Останется чувство вины.
Навсегда здесь останется,
Будет бродить,
Как собака бездомная…
Глядя в метельную явь,
Заскулит даже тихо
О краткой и суетной жизни —
Это я не успел,
Это я не сумел,
Это я промолчал.
ВОРКУТЕ
Не умирай, мой город! Подожди –
Еще ты нужен. После передышки
Вернутся энергичные вожди,
Еще поставят лагерные вышки.
Еще услышишь лай служебных псов
И конвоиров разговор сердитый,
Как в мерзлый рельс ударит философ
И европейской жизни композитор.
Не умирай, мой город! Близок год,
Когда, проснувшись в сумрачном бараке,
Начнут обычный утренний расчет
Свободных экономик пастернаки.
Не умирай, мой город! Близок срок –
На снежном и отверженном просторе
Ты снова прояснишь насущный прок
Снов разума и общих категорий.
МОЛИТВА С ЧЕКИСТОМ
Старик от беды и разлада
Российской свободы устал,
С портретом Дзержинского рядом
Поставил икону Христа.
И принялся годы итожить,
Свершая молитвенный труд.
Неужто я верую, Боже?!
Нет сил никаких от иуд.
Печали одни и утраты.
А ждал от прихода весны,
Что станут просты и крылаты,
Как ангелы, люди страны.
Но вышли весенние сроки –
И что мне шальные права?!
Я вороном стал одиноким,
Ищу для молитвы слова.
Душа почернела от муки,
От темной, как время, вины, –
Погибли свободные внуки.
Прости мне счастливые сны.
Прости мне желание чуда…
Был взгляд у Дзержинского строг,
Ему разговор об иудах
Понравиться, видно, не мог.
Достались ему на том свете
Не райские, видно, места.
Старик недовольство заметил,
Но он не убрал от Христа
Железного Феликса. Всё же
Так запросто не предают…
Неужто я верую, Боже?!
Нет сил никаких от иуд.
***
Застал врасплох
меня приход свободы –
не научился
я стрелять из автомата.
СТАРЫЙ ВОИН
Молодежь решила быть в сторонке,
Лечит грыжу, прыщики и сплин.
Кто — в ларьке, кто — на бензоколонке.
Старый воин во поле один.
У него не конь, а просто кляча.
У него не меч, а ржавый дрын.
Кто-то плачет, кто-то деньги прячет.
Старый воин во поле один.
Никакого боевого поля
Знать не хочет просвещенный сын, —
Это придурь, прихоть алкоголя.
Старый воин во поле один.
И у всех — ответ и оправданье.
Столько убедительных причин!
Старый воин рядового званья
Умирает во поле один.
1998
БЕЛЫЙ ОФИЦЕР
Депутаты и бандиты –
Вот и вся святая Русь.
Бог забыт.
А Блок прочитан.
Крым заучен наизусть.
На турецкие туманы
Поднимается цена.
Русские штабс-капитаны,
Не услышит нас страна.
Что же ей, оглохшей, надо?!
Видно, пулеметный треск
И орудий канонада.
Не запальчив я, а трезв.
Трезво мыслю.
Нет исхода
Разговору моему…
Слишком теплая погода
Для ноябрьских дней в Крыму.
НА БОГАТЫРСКОЙ ЗАСТАВЕ
Почти забыта древняя былина –
В ней русский воин Муромец Илья
Настиг во чистом поле Жидовина,
Нахального, как вор, богатыря.
Три дня, забыв про сон и про усталость,
Они не прекращали ратный спор,
Сыра земля под ними колебалась,
Расплёскивая воды из озёр.
Огрел Илья врага рукою правой –
Вдруг левая нога его скользит.
И он упал.
Короткою расправой
Незваный гость безжалостно грозит.
Чингалище заносит для удара
И дерзости охально говорит:
- Зачем во чисто поле ездил, старый,
Что охранял, докучливый старик?
Аль замениться некем? Аль убоги
Младые гридни ныне на Руси?
Давно срубил бы келью при дороге,
Да подаянье у хазар просил.
Лежал Илья и горевал сердито:
- Неладно в книгах писано, что мне
Вовеки не бывать в бою убитым
Ни в ближней и ни в дальней стороне.
Но помолились о крестьянском сыне
Отцы святые в напряженный миг –
И сшиб он сквернослова.
- Жидовине!
Ты распустил поганый свой язык.
Сумею дать я укорот залыге,
Надолго будет ворогам урок.
Нет, не соврали кожаные книги! –
И Жидовину голову отсёк.
И на копьё воткнул…
Такие были
Рассказывают предки.
Просто срам,
Что многие об этом позабыли,
А надо помнить русский эпос нам.
1998
***
Воробей купается в луже.
Какой тёплый июнь!
А нам ничего не осталось, кроме гражданской войны.
***
Возвышенные Средние века,
Ученью Рима трепетно доверясь,
Решали: надо сжечь еретика —
Простолюдинов искушает ересь.
У Господа испрашивал костёл
Упрямцу дать в последние минуты
Раскаянье — и да спасет костёр
Благословенный край от всякой смуты.
Снедало пламя и крамольный мрак,
И гордый разум, и страстей избыток.
Скорбел — не зная, а иначе как? —
Душевный работящий инквизитор.
Сгорали строки бойкого пера,
Горели сны, сомненья и химеры…
Я не приемлю римского костра,
Деяния неправославной веры.
И тесен мне готический простор,
Где милость так торжественно жестока.
Но это чище, чем безвольный вздор
Свободы прекословий и порока.
***
Страну проспали строгие стратеги –
Все явные и тайные удары.
И землю нашу делят печенеги,
Повсюду обживаются хазары.
Пора бы принимать крутые меры,
А не молчать, степенно отступая.
Уж больно обнаглели тамплиеры,
Распоясались слишком самураи.
Нас презирают гордые сельджуки,
И просто режут, как овец, чечены…
А как достали собственные суки –
Сотрудники измены.
ПАМЯТИ СЕРГЕЯ ШИРЯЕВА
Вкусил ты книжную отраву
И запил водочкой глагол -
И пропил мировую славу,
Как в монастырь, в запой ушёл.
И в гордых приступах горячек,
Которые, как свет, белы,
Ты видел – небо снова плачет
О черных цифрах каббалы.
Твердил тебе: - Зачем психею
Бессмертную
Ты ни за грош
На фунт презренья саддукею,
На строгий хохот отдаешь?!
Но находил ничтожный повод
Продолжить гибельный извод.
Молчал, как трус, ревнивый город.
Ревнивый город не прочтет
Отравы книжной.
Как увечье,
Его удел глухонемой.
Ты был его прозревшей речью.
Как в монастырь, ушел в запой.
Ушел в смертельную забаву
И позабыл обратный путь –
И пропил мировую славу,
Хотя совсем не в славе суть.
***
Что за лихо одноглазое
торопится
по русской дороге?!
Это криминальный авторитет
по кличке «Свобода».
У ИКОНЫ ПОКРОВА
БОГОРОДИЦЫ
Войду я в Божий храм
В бездомный день печали.
И в строгой тишине
Затеплю я свечу.
Во мне так много слов,
Что сны мои устали.
Во мне так много слов,
Что просто помолчу.
Как суетно живу!
Легки мои реченья.
Обиды и суды
Творю я сгоряча.
Обдержит душу тьма,
Лишает утешенья.
Молчи, моя печаль.
Согрей меня, свеча.
В ЧИСТОМ ПОЛЕ
В чистом поле не пойдет беседа –
Для неё удобней будет печь.
Басней не накормишь мироеда –
С ним пусть говорит булатный меч.
Полнит сундуки свои скареда –
Только бы не тратить и беречь.
Но богаче делает победа,
Воля, правда, княжеская речь.
Лиху одноглазому, недужной
Страсти и окольному пути
Не отдай души своей жемчужной,
Светлого волнения в груди.
Меч булатный, пастырь харалужный,
Православного не подведи!
БЛАГОСЛОВЕНИЕ
Великое утро!
Россия проснулась, сотворила молитвы
И двинула полки к Коломне,
Где князь Дмитрий Иоаннович
Назначил сбор войск.
Великое утро!
Преподобный Сергий,
Пустынножитель и чудотворец,
Благословил князя на жестокое сражение.
«Бог правды дарует тебе победу
И сохранит тебя для вечной славы».
Великий народ!
Раздраженный отключением горячей воды
И чужим богатством,
Униженный кривдами о своем прошлом
И отсутствием цели –
Хватит умирать!
Взгляни на небо –
Полки можно снова собрать под Коломной,
Ты получил благословение
Игумена Радонежского
На все лихие времена.
«Бог правды дарует тебе победу
И сохранит тебя для вечной славы».
1994
***
Во время оно русскими были евреи,
Ловили рыбу, а деньги не ссужали в рост,
И читали стихи Марка, Луки, Матфея,
Иоанна. Не слышали слово «Холокост».
Новый Иерусалим не сразу строится!
Оставались евреи русскими небольшой
Период времени, когда Богородица
Читала с ними стихи, русской скорбя душой.
ОЧАРОВАННЫЕ
О, Русь моя! Жена моя!
А. Блок "На поле Куликовом"
Пальнем-ка пулей в Святую Русь...
А. Блок "Двенадцать"
Да разве не трагедия,
Пусть даже и семейная,
Что Блок вдруг выстрелил в жену,
Пальнул в Святую Русь?
И заболел от горя, и даже жить не смог,
И дни последние, как мытарь и разбойник,
Он каялся. Господь его простил,
Так старец Оптинский сказал, отец Нектарий.
А Русь, застреленная Блоком, умерла.
Воскреснуть может только по молитве
(В Четиях Минеях примеры есть такого воскрешенья).
Но мы реаниматоры и нищие душевные калеки,
Подвыпившие,
Но зато с идеями,
Оцениваем выстрел -
Оцениваем тонкость исполненья.
И честность чувств, и четкость у затвора.
И восхищаемся: "Работа хороша!".
1999
***
И отец мой,
И сын мой
Живут неправильно,
Сердце болит за них,
Не спасительно живут они,
Как и я.
2002
***
Солнечный день – на душе хорошо!
Жизнь я свою прожил не так,
Как хотел.
Господи, Ты все время вразумлял меня.
И вразумил.
***
Прости нас, патриарх Никон,
Мы продолжаем судить о тебе.
* * *
Корпим над стихами, а дни — сочтены.
А юные дни — не вернутся.
Земные слова нам не очень нужны,
Небесные — нам не даются.
Нам уличной песни не нравится слог,
А наша судьба — не поется.
И тонкому чувству досаден раек.
Нам дерзость никак не дается.
Молитва отрадна. Оттает душа.
Но жажда стиха остается.
А дни сочтены — исчезают, спеша.
Молчание нам не дается.
* * *
Андрею Шабанову
Как вертится твоя планета
И на каких стоит китах?
Какие храмы и приметы
Творит волнения размах?
О чем молчат судьбы сугробы,
А над движением строки
Какие долгие учебы
Ведут души черновики?
И как — поэт?! С какой отравы,
С какой крепленой белены
Он скромно падает в канавы
Смотреть запутанные сны?
Смотреть, как вертится планета –
Как будто набирает ход…
Пусть укрывает до рассвета
Поэта тонкий небосвод.
***
Их нет уже, а мне поверить трудно…
Характеры упрямы и резки,
Искали песню зло и беспробудно
До безысходной гробовой тоски.
Но неудачно выбрали концовку,
Перетянули слабую струну.
Искали песню, а нашли веревку,
Нашли себе последнюю жену,
Что приняла и проповедь, и ругань
На здешние угрюмые места –
И обняла последняя подруга…
Сошли во тьму со своего креста.
А я их знал, и горько удивился:
Как увлекает помраченный пыл;
Что до сих пор за них не помолился,
Так по душам и не поговорил.
***
Нет во мне никакой перемены —
Снова в тягость молитвенный труд.
Словно кровь из разрезанной вены,
Дни мои, исчезая, текут —
Истекают по капле.
И длится
Череда одинаковых лет…
Неужели я самоубийца?
И тогда мне спасения нет?
2002
* * *
И видел я, где свет,
Но забывал о цели.
Лишь свой недужный день
Переводил в глагол.
Всё тяжелей душе —
Дар покаянья велий,
Дар покаянных слез
Я так и не обрел.
Всё чаще мысль моя
Скорбит о смертном часе —
И мой упрямый стих
Охватывает стынь.
Куда же я пойду,
Презрев Тебя, мой Спасе?
И камо аз гряду?
Господь мой, не отринь.
2001
* * *
Живу вот…
Не умер.
За что и везет?!
А вам со мной не повезло.
Поэт пропадает,
Да не пропадет
Смертям и сомненьям назло.
Подумаешь дело —
Плевать в потолок
И век пролежать на печи.
Живу вот…
И самый удачливый бог
Попросит меня: «Научи!»
МОЛИТВА С ЧЕКИСТОМ. СЫКТЫВКАР, 2002 (Первый вариант)
***
Опускается серое небо,
Приближается к серым глазам.
Никакому румяному Фебу
Я бессмертной души не отдам.
Жертвы требует идол кудрявый,
Искушает свободой стиха.
А взамен ни покоя, ни славы –
Одиночество, лира, тоска.
Пусть летят аполлоновы стрелы
Мимо строк моего бытия.
Смерть – вот самое важное дело,
Умирать так за други своя.
2000
* * *
Время рьяно взялось за работу,
Подбирало и цвет, и прием,
На леса и поля позолоту
Наносило холодным дождем.
Изводило бессонные чувства,
Не жалело ни света, ни мглы.
Но открылось вдруг — краски искусства
Для лесов и садов тяжелы.
И вчерашние силы и страсти
Снегом медленных дум замело…
Так решает взыскательный мастер
Всё сначала начать.
Набело.
1987
***
Я грешен, о многом взыскую
И дни неразумно гублю,
И всех в этом мире ревную,
А верю, что всех я люблю.
И верю, любовь лишь зачтется
До самых невидимых йот,
Поэтому часто юродство
Честней равнодушных красот.
И ревность – не только досада
И жалкое раздражение…
И зеркалу верить не надо,
Мы лучше изображения.
1986
В НЕЗВАНЫХ ГОСТЯХ
Н. Кузьмину
От русской Непрядвы остался ручей
И ропот стиха или бреда.
По этому поводу водки не пей,
В незваных гостях не обедай,
Заслуженных гениев не матери,
Мы сами своё заслужили,
Ревнивой стилистики пономари
В нетрезвой лирической силе.
Мы всех обличили до самого дна
Беспечной души и стакана.
И нету Непрядвы – неправда одна
В народных мечтах и туманах.
От русской победы остался музей,
Словарь и привычки пехоты.
По этому поводу водки не пей
До патриотической рвоты.
Но если блевать
на унылые дни –
Не выпито всё и не спето,
То пьяную Родину не хорони,
Пока есть стихи и ракеты.
2001
***
Маленький город – большой огород.
Заспанный бродит какой-то народ.
Не во что верить. И не на что жить.
Как надоело от водки тужить!
Дела великого не предстоит.
Город зевает. А небо молчит.
Снова свою вспоминаю вину:
Душу спасали –
Проспали страну.
2001
***
Все повторится – скучен бес –
Как только движимый тревогой
И покаяньем новый Гоголь
Не сможет вынести прогресс,
Передовой кураж и тон
И прочий бред, –
Его услышит,
Письмо открытое напишет
Иных времен Виссарион,
Властитель дум иных времен,
Что предсказуемо неистов,
Кумир студентов и бомбистов,
Эмансипированных жен
Воскликнет:
- В двадцать первый век
Земные бьёте вы поклоны?!
Вот сын его – Виссарионыч –
Спокойный будет человек…
1994
***
Красивое место Форос,
Ты вспомнишь о нём поневоле.
Его красота, как наркоз,
Снимает душевные боли –
Цветеньем азалий и роз,
Дурманом мимоз и магнолий.
В его экзотичной глуши
Целительной силы пейзаж,
Морскою прохладой дыши,
Взбирайся на горные кряжи,
Молись вдохновенно в тиши,
Валяйся беспечно на пляже,
Купайся в лазурной волне,
Вкушай золотые инжиры,
Гуляй при ущербной луне
В красе венценосной порфиры,
Лечи позвонки на спине
(Когда же придут конвоиры,
То всё обойдётся…А жаль…).
Жара!
Но ли незнающий тлена
Вернулся безумный Февраль –
Вернулась на царство измена.
Россия! Любовь и печаль…
Пора возвращаться из плена.
20 августа 1991
ПРОЩАНИЕ С ВОРКУТОЙ
Я отсюда уеду.
И город поймет мой отъезд.
И простит.
И забудет.
До обидного быстро забудет.
Я отсюда уеду.
Останется чувство вины.
Навсегда здесь останется,
Будет бродить,
Как собака бездомная…
Глядя в метельную явь,
Заскулит даже тихо
О краткой и суетной жизни —
Это я не успел,
Это я не сумел,
Это я промолчал.
1998
ВОРКУТЕ
Не умирай, мой город! Подожди –
Еще ты нужен. После передышки
Вернутся энергичные вожди,
Еще поставят лагерные вышки.
Еще услышишь лай служебных псов
И конвоиров разговор сердитый,
Как в мерзлый рельс ударит философ
И европейской жизни композитор.
Не умирай, мой город! Близок год,
Когда, проснувшись в сумрачном бараке,
Начнут обычный утренний расчет
Свободных экономик пастернаки.
И неужели снова невдомёк
На снежном и отверженном просторе
Им будет уяснить насущный прок
Своих разумных снов и категорий.
1996
МОЛИТВА С ЧЕКИСТОМ
и увидел старик
что мудрость его посрамили
и скорбящее сердце обрел
и с портретом Дзержинского рядом
повесил икону
и увидел старик
что низвергнулась в море страна
и окрасилась кровью вода
и бесплотные духи
на внуков убитых похожие
витали над нею
и с портретом Дзержинского рядом
повесил икону
и воскликнул старик
неужели не выветрить горечь полыни
никогда не вернуть
ни священных камней
ни торжественных горнов
ни хлеба без слез
Неужели я верую, Боже?!
и воскликнул старик
прах любой человеческий план
и любое стремленье
я хотел, чтобы люди как ангелы
были просты и крылаты
чтобы души познали любовь и идею
я вороном стал одиноким
на мерзость гляжу запустенья
молиться учусь
Помоги и помилуй, Господь!
безбожное время закончилось
время Иуды настало
и увидел старик
что нахмурился Феликс железный
не одобрил творенье молитвы
и разговор об иудах
но портрета старик не убрал
не хотел походить на измену
что пьянея от власти
срывала угрюмые лики
приучая к своим
нагловатым и радостным лицам
и с портретом Дзержинского рядом
повесил икону
Неужели я верую, Боже?!
и крепко пальцы сжал
для знамения крестного ворон.
2000
***
Застал врасплох
меня приход свободы –
не научился
я стрелять из автомата.
2000
СТАРЫЙ ВОИН
Молодежь решила быть в сторонке,
Лечит грыжу, прыщики и сплин.
Кто – в ларьке, кто – на бензоколонке.
Старый воин во поле один.
У него не конь, а просто кляча.
У него не меч, а ржавый дрын.
Кто-то плачет, кто-то деньги прячет.
Старый воин во поле один.
Никакого боевого поля
Знать не хочет просвещенный сын.
Это придурь, прихоть алкоголя.
Старый воин во поле один.
И у всех ответ и оправданье.
Столько убедительных причин!
Старый воин рядового званья
Умирает во поле один.
1998
БЕЛЫЙ ОФИЦЕР
Атаманы и бандиты –
Неужели это Русь?!
Бог забыт.
Приказ зачитан.
И заучен наизусть.
Ах, мои святые цели,
Вам сегодня грош цена!
Как выходит, офицеры,
Что не слышит нас, страна?
Ей мешает грохот боя,
Пулеметный треск окрест?
Я не мрачен.
И не болен.
Я решителен и трезв.
И готов своею кровью
Заплатить, чтобы утешить
Все мятежные сословья.
Я забыл молитвословья,
Научился вешать…
Вешать!
1978
ДРЕВНЯЯ БЫЛИНА
Поведала мне древняя былина,
Как добрый воин Муромец Илья
Настиг во поле чистом Жидовина,
Нахального, как вор, богатыря.
Три дня, забыв про сон и про усталость,
Они не прекращали ратный спор,
Сыра земля под ними колебалась,
И выливались воды из озёр.
И вот Илья махнул рукою правой –
А левая нога вдруг за скользит.
И он упал.
Короткою расправой
Ему противник яростно грозит.
Чингалище заносит для удара
И дерзкие глаголы говорит:
- Зачем во чисто поле ездил, старый,
Что охранял, докучливый старик?
Аль замениться некем? Аль убоги
Младые гридни ныне на Руси?
Давно срубил бы келью при дороге,
Да подаянье у хазар просил.
Лежал Илья и горевал сердито:
- Неладно в книгах писано, что мне
Вовеки не бывать в бою убитым
Ни в ближней и ни в дальней стороне.
Но мать-земля подумала о сыне –
Вернула силы в напряженный миг –
И сбит уже соперник. .
- Жидовине!
Ты распустил поганый свой язык.
Сумею дать я укорот залыге,
Надолго будет ворогам урок.
Эх, не соврали кожаные книги! –
И Жидовину голову отсёк.
И на копьё воткнул…
Такие были
Рассказывают предки.
Просто срам,
Что многие об этом позабыли,
А надо помнить русский эпос нам.
1998
***
Воробей купается в луже.
Какой тёплый июнь!
А нам ничего не осталось, кроме гражданской войны.
2000
***
Возвышенные Средние века,
Ученью Рима трепетно доверясь,
Решали: надо сжечь еретика —
Простолюдинов искушает ересь.
У Господа испрашивал костёл
Упрямцу дать в последние минуты
Раскаянье — и да спасет костёр
Благословенный край от всякой смуты.
Снедало пламя и крамольный мрак,
И гордый разум, и страстей избыток.
Скорбел — не зная, а иначе как? —
Душевный работящий инквизитор.
Сгорали строки бойкого пера,
Горели сны, сомненья и химеры…
Я не приемлю римского костра,
Деяния неправославной веры.
И тесен мне готический простор,
Где милость так торжественно жестока.
Но это чище, чем безвольный вздор
Свободы прекословий и порока.
1996
***
Страну проспали строгие стратеги –
Все явные и тайные удары.
И землю нашу делят печенеги,
Повсюду обживаются хазары.
Пора бы принимать крутые меры,
А не молчать, степенно отступая.
Уж больно обнаглели тамплиеры,
Распоясались слишком самураи.
Нас презирают гордые сельджуки,
И просто режут, как овец, чечены…
А как достали собственные суки –
Работники трибуны и измены.
2002
***
С.Ш.
Вкусил ты книжную отраву
И запил водочкой глагол –
И пропил мировую славу,
Как в монастырь, в запой ушел.
И в гордых приступах горячек,
Которые, как свет, белы,
Ты видишь небо – только плачешь
О черных цифрах каббалы.
И от эмоций-эманаций
Не изменяется уклад –
И снова будешь напиваться,
Жевать мышьяк сухих цитат.
Спасаться надо! Но психею
Бессмертную, ее порыв и дрожь
Ты на презренье саддукею,
На адский хохот отдаешь.
Находишь сам ничтожный повод
Продолжить гибельный извод.
Молчит, как трус, столичный город –
И промолчит. И не прочтет
Отравы книжной. Он к увечью
Привык – к судьбе полунемой.
Ты был его высокой речью,
Как в монастырь, ушел в запой.
Ушел в смертельную забаву
И позабыл обратный путь –
И пропил мировую славу,
Хотя совсем не в славе суть.
1998
***
Что за лихо одноглазое
торопится
по русской дороге?!
Это криминальный авторитет
по кличке «Свобода».
2002
***
Войду я в Божий храм
В холодный день печали.
И в строгой тишине
Затеплю я свечу.
Во мне так много слов,
Что сны мои устали.
Во мне так много слов,
Что просто помолчу.
Как суетно живу!
Больны мои реченья.
Обиды и суды
Творю я сгоряча.
Обдержит душу тьма,
Лишает утешенья.
Молчи, моя печаль.
Согрей меня, свеча.
1999
***
В чистом поле коротка беседа –
Не успеешь баснею развлечь.
Только взмах – и нету людоеда,
Есть удача и булатный меч.
Полнит сундуки свои скареда –
Что ещё бездольному беречь?
Побогаче полная победа,
Воля, правда, княжеская речь.
Лиху одноглазому, недужной
Страсти и окольному пути
Не отдай души своей жемчужной,
Светлого волнения в груди.
Меч булатный, пастырь харалужный,
Православного не подведи!
1994
БЛАГОСЛОВЕНИЕ
Великое утро!
Россия проснулась, сотворила молитвы
И двинула полки к Коломне,
Где князь Дмитрий Иоаннович
Назначил сбор войск.
Великое утро!
Преподобный Сергий,
Пустынножитель и чудотворец,
Благословил князя на жестокое сражение.
«Бог правды дарует тебе победу
И сохранит тебя для вечной славы».
Великий народ!
Раздраженный отключением горячей воды
И чужим богатством,
Униженный кривдами о своем прошлом
И отсутствием цели –
Хватит умирать!
Взгляни на небо –
Полки можно снова собрать под Коломной,
Только вспомни
Благословение игумена Радонежским
На все лихие времена.
«Бог правды дарует тебе победу
И сохранит тебя для вечной славы».
1994
КОГДА ЕВРЕИ БЫЛИ РУССКИМИ
Скажите нашему крестьянину: не брани евреев, ведь
Пресвятая Богородица и все Апостолы были евреями.
- Что он ответит? "Неправда, - скажет он. - Они жили
тогда,когда евреи были русскими.
Митрополит Антоний (Храповицкий)
Когда евреи были русскими,
Они кричали: «Осанна!
Благословен Грядый во имя Господне!»
Когда евреи были нерусскими,
Они кричали: «Распни Его!
Кровь Его на нас и на детях наших»
Когда евреи были русскими,
Они проповедовали Евангелие,
Бесстрашно учили о спасении.
Когда евреи были нерусскими,
Они убивали апостолов камнями,
Думая, что этим служат Богу.
Когда русские решили стать евреями,
Смеющимися: Если Ты Сын Божий,
Сойди с креста», -
То уже редкий абориген
Может возомнить себя
На некоторое время русским.
Общество считает такие выходки
Неприличными.
1998
ОЧАРОВАННЫЕ
О, Русь моя! Жена моя!
А. Блок "На поле Куликовом"
Пальнем-ка пулей в Святую Русь...
А. Блок "Двенадцать"
Да разве не трагедия,
Пусть даже и семейная,
Что Блок вдруг выстрелил в жену,
Пальнул в Святую Русь?
И заболел от горя, и даже жить не смог,
И дни последние, как мытарь и разбойник,
Он каялся. Господь его простил,
Так старец Оптинский сказал, отец Нектарий.
А Русь, застреленная Блоком, умерла.
Воскреснуть может только по молитве
(В Четиях Минеях примеры есть такого воскрешенья).
Но мы реаниматоры и нищие душевные калеки,
Подвыпившие,
Но зато с идеями,
Оцениваем выстрел -
Оцениваем тонкость исполненья.
И честность чувств, и четкость у затвора.
И восхищаемся: "Работа хороша!".
1999
***
И отец мой,
И сын мой
Живут неправильно,
Сердце болит за них,
Не спасительно живут они,
Как и я.
2002
***
Солнечный день – на душе хорошо!
Жизнь я свою прожил не так,
Как хотел.
Господи, Ты все время вразумлял меня.
И вразумил.
2000
***
Прости нас, патриарх Никон,
Мы продолжаем судить о тебе.
1999
* * *
Корпим над стихами,
а дни — сочтены.
А юные дни — не вернутся.
Земные слова нам не очень нужны,
Небесные — нам не даются.
Нам уличной песни не нравится слог,
А наша судьба не поется.
И тонкому чувству досаден раек.
Нам дерзость никак не дается.
Молитва отрадна. Оттает душа.
Но жажда стиха остается.
А дни сочтены —
исчезают, спеша…
Молчание нам не дается.
2001
* * *
А. Ш.
Как вертится твоя планета
И на каких китах стоит?
Какие вечные приметы
В ночных сомнениях творит?
Ведут ли долгие учебы
Настырные черновики?
Теснят ли бытовые злобы
Движенье искренней строки.
И как поэт?! С какой отравы,
С какой крепленой белены
Он скромно падает в канавы
Смотреть запутанные сны?
И укрывает до рассвета
Поэта тонкий небосвод…
Пусть будет счастлив, как планету
С утра в порядок приведёт.
1988
***
Их нет уже, а мне поверить трудно…
Характеры упрямы и резки,
Искали песню зло и беспробудно
До безысходной гробовой тоски.
Но неудачно выбрали концовку,
Перетянули слабую струну.
Искали песню, а нашли веревку,
Нашли себе последнюю жену,
Что приняла и проповедь, и ругань
Что надоели а здешние места –
И обняла последняя подруга…
Сошли во тьму со своего креста.
А я их знал,
И горько удивился:
Как увлекает помраченный пыл;
Что до сих пор за них не помолился,
Так по душам и не поговорил.
2001
***
Нет во мне никакой перемены —
Снова в тягость молитвенный труд.
Словно кровь из разрезанной вены,
Дни мои, исчезая, текут —
Истекают по капле.
И длится
Череда одинаковых лет…
Неужели я самоубийца?
И тогда мне спасения нет?
2001
* * *
И видел я, где свет,
Но забывал о цели.
Лишь свой недужный день
Переводил в глагол.
Всё тяжелей душе —
Дар покаянья велий,
Дар покаянных слез
Я так и не обрел.
Всё чаще мысль моя
Скорбит о смертном часе —
И мой упрямый стих
Охватывает стынь.
Куда же я пойду,
Презрев Тебя, мой Спасе?
И камо аз гряду?
Господь мой, не отринь.
2001
* * *
Живу вот…
Не умер.
За что и везет?!
А вам со мной не повезло.
Поэт пропадает,
да не пропадет
Смертям и сомненьям назло.
Подумаешь дело —
плевать в потолок
И век пролежать на печи.
Живу вот…
И самый удачливый бог
Попросит меня: «Научи!»