Песня об Иосифе Монтрезоре

Алексей Василенко 2
                ПЕСНЯ ОБ ИОСИФЕ МОНТРЕЗОРЕ,
РУССКИХ МУШКЕТЁРАХ И ДОБРОВОЛЬЦАХ

























1.Нашевремя. 21 августа. Обычный день.


В придорожной закусочной
Маг орёт,
У парнишек безусых
Идёт пивоглот,
На машинах пронёсся
Взвод солдат,
У буфетчика Соса
Мангалы чадят…
А над всей мешаниной
Орёл висит,
Очень невозмутимо
Идут часы.
И словечки простые
Вокруг звучат:

– Хашлама-то застыла…
– Добыл деньжат…
– Мать совсем постарела…
– Давай ещё…
– Провернём это дело…
– Ночью ноет плечо…

…Но совсем недалёко, – 
Две минуты пройтись, – 
Там стоит невысокий
Простой обелиск:
Скромная пирамида
Тёмно-серых камней –
Неказистого вида
Память давних людей.
Сколько раз ни пытались
Память эту стереть,
Камни вновь появлялись,
Камни вновь возвышались,
Чтобы песню пропеть.
Несказанно высокий
Голос этих камней
Будто отзвук далёкий
В Лету канувших дней.
Нежный, будто подснежник,
Чистый, словно родник…
…Эстафета от прежних.
Эстафета от них…
И сквозь буден реальность
Так и видится мне
От меня очень дальний
Человек на коне.
А за ним словно тени
Невозвратных времён,
Поднялись привиденья
Под сенью знамён.
И на лицах суровых
Как немеркнущий свет –
Нерушимое слово,
Незабвенный обет,
А в глазах их печальных
Так и ВИЖУ я стон,
Вижу звон погребальный,
Величальнейший звон.
Стойте, люди! Смотрите!
Тонких нитей не рвите,
Что идут через время прямо в наши сердца.
Не забудьте, что если
Сын отца позабудет, – 
Это будет для сына
Началом конца.

2. Год и день неизвестны. В дальнем боевом походе.

Адъютант Семён Ставраки
Суворову сообщил:
– В последнем бою, в атаке
Монтрезор смертью храбрых почил.
Александр Васильич, вы знаете:
Сей поручик – мой верный друг,
Но он вправду достоин под знаменем
Свершить последний свой круг.
Человек он отчаянной смелости,
Александр Васильевич!
Был…
И при всей своей иноземности
Он Россию очень любил.
Я не знаю, как быть, поверьте,
Мысль одна мне в голову бьёт:
Он оставил жену после смерти
Да ещё сыновей-сирот…
Я бы их приютил, бесспорно,
Но я холост. А тут – семья…
…И ответил ему Суворов:

– А возьми-ка ты их в сыновья!
Стань вторым отцом парнишкам,
В Петербург в обученье пошли,
Чтоб они своим умишком
До простой до мысли дошли,
Что Россия для них – Отчизна,
И что так должны они жить,
Чтоб о смерти их или жизни
Можно было песню сложить!

3.  1804 год. 14 августа. Возле Эривани.

Девятнадцатый век. Четвёртый год.
В Закавказье идут бои.
Генерал Цицианов вперёд ведёт
Против персов полки свои.
Только после победы в Гяндже
Эривань взять не так-то легко:
Ведь солдаты в сраженьях устали уже
И до главных сил далеко…
Да ещё на тылы налетает перс,
Захватив все дороги окрест,
И теперь Цицианов один, как перст,
А солдатам надобно есть.
Хорошо, – армяне кто мог, –  помог
Добровольцами и едой,
А не то, –   дело худо, видит бог,
Надо выход искать любой…

Генерал приказал:

– А позвать ко мне
Майора того, храбреца,
Который   делами  честно сумел
Идти по стопам отца.

…Офицер по вызову сел на коня,
Примчал во весь опор.
В середине августа, на закате дня
Состоялся такой разговор:

– Надо пробиться скорей в Караклис,
Туда, где наш гарнизон.
Пробейся, майор, и с подмогой вернись,
Ведь перс в Эривани силён.

… А ещё Цицианов сказал:

–  Монтрезор,
Вы славно сражались в Гяндже.
По крови француз, но уже давно
Вы россиянин в душе.
Ну, а я – грузин, княжеский сын,
Но под флагом российским в строю
И так же, как вы, –  защитник Руси,
И её я так же люблю.
Поймите, майор: приказ есть приказ,
И надо его выполнять.
Но дело не в этом: сейчас без вас
Перса нам не сломать.
Не о чинах я пекусь теперь,
Жажда славы меня не гнетёт, –   
Хочу избежать больших потерь.
А кроме того – под сардаром живёт
Близкий, христианский народ.
Надо спешить. Ведь осада слаба
И крепости нам не взять.
На сколько же лет армянина в рабах
Придётся нам оставлять?!

… И вот генерала команда дана,
Мушкетёрский создан отряд:
Пять офицеров, сто девять солдат.
И лёгкая пушка. Одна.
И тёмною ночью, душною ночью
Ушли за подмогой они.
Махнул им вслед чей-то платочек,
Вдали исчезли огни…



4.  1804 год. 15 августа. Браво, мушкетёры!

По дальним дорогам
От горных отрогов
Враги окружают,
Врагов очень много!
Тревога! Тревога!
Тревога! Тревога!
Дробит барабанщик
Рассветную рань:
 – Солдаты, хотя и прошли вы не много,
Но нету дороги назад, в Эривань!
Скорее! Скорее!
Сомкнёмся в каре мы,
Мушкеты наставим
И залпом: пали!
Не трусь, мушкетёры,
Мы перса заставим
От русских отрядов
Держаться вдали!

… И снова атака.
Грохочут копыта
И в крике саднящем
Коверканы рты:

– Погибни, собака,
От сабли шиита,
Удар мой разящий
Почувствуешь ты!

– Не дрогнем, ребята!
Держаться теснее!
Забиты заряды?
Зажечь фитили!
Хотя басурманы
Орут страшновато,
Но мы-то не струсим!
Внимание! Пли!

5.  1804 год. 17 августа. Добровольцы.

Ещё через день затрещал барабан,
Но ложной тревога была –
Одиннадцать добровольцев-армян
Скакали к ним из села.
Светилась в глазах у них вечная грусть…
Монтрезору сказал старшой:

–  Мы вместе с тобой поскачем, рус,
А надо – так вместе в бой!

… Недолго дела ждать им пришлось.
Стычки – одна за другой.
Бросались враги, как псы на кость,
На мушкетёрский строй…

6.  1804 год. 21 августа. Ловушка.

Шесть дней и ночей отбивался отряд.
Шесть дней и ночей шёл вперёд.
Шесть долгих дней и ночей подряд
Длился тот славный поход.
И когда Апаран был уже за спиной,
И был позади Памбак,
И остался один переход дневной,
Вновь показался враг.

– Теперь, –  Монтрезор сказал, –  держись,
Прижми к плечу плечо.
Нет у нас больше шансов на жизнь,
Больно уж горячо!

… Меж гор в горловине долины зажаты
Стояли солдаты, молчали солдаты.
И каждый, предчувствуя свой удел,
Бельё почище надел…
И сказал Монтрезор:

– Здесь есть среди нас
Одиннадцать поселян.
Могут они уйти сейчас,
Пока не пошёл басурман.
Ещё есть время. Ведь вы царю
Не присягали, друзья,
Идите скорей, я вам велю,
Медлить больше нельзя!

И ответил Аваг:

–  Господин, ты прав,
Нас не держит воля царя.
Но   перс ведь армянскую землю попрал,
Это же наша земля!
И если на ней русский солдат
Из-за наших врагов кровь прольёт,
То кровь прольет родной наш брат –
Так считает армянский народ!

… Таков на приказ ответ был дан.
Остался единым отряд:
Одиннадцать добровольцев армян,
Пять офицеров,
Сто девять солдат.

…Шесть тысяч врагов в  шести сотнях шагов,
Смерть заглянула в лицо.
Прикрылись шеренгой блестящих штыков
Сто двадцать пять храбрецов.

7.  Наше время. 21 августа. Обычный день.

–  Монтрезор, вы по возрасту мне – как сынок,
Я бы вам чем смог бы – помог,
Но меж нами   две сотни с довеском лет
И помочь невозможно, нет…
Монтрезор, Монтрезор, майор!
Отчего вы отводите взор?
Отчего на сердце тоска,
Отчего седина на висках?
Впрочем, сам я знаю ответ:
Вам ведь вовсе не много  лет…
А в России майорский чин 
Был для опытных, зрелых мужчин.
Вы в бою добыли его,
Не успев в жизни много чего…
Нет, не надо, майор, вспоминать,
Что земли вам родной не видать.
Нет, не нужно думать о том,
Как далёко от вас ваш дом…
Впрочем, кто вы, майор? Француз?
Я клянусь, –  решать не берусь,
Потому что уже сто лет
Россияне отец ваш и дед,
Потому что, майор, ваш отец
За Суворовым шёл, наконец,
И отправился в вечный поход,
Трёх оставив мальчишек-сирот.
Где-то в горных, глубоких снегах
Упокоен его прах.
Сыновьям же наследство есть:
Слава, доблесть, верность и честь.
Где же Родина ваша, майор?
Ах, нелепый пошёл разговор,
Потому что и мне сейчас
Стал родным, как Россия, Кавказ,
Потому что отец мой и мать
Научили меня уважать
Хлеб и соль другой стороны.
… Как вас много, России сыны,
Тех, кто искренне предан местам,
Где трудиться доводится вам, 
Где свою вы встречали любовь,
Где порой проливали вы кровь…
Я спрошу вас, России сыны:
Вы о Родине видите сны?
Мне вот снились порой города,
Те, в которых не жил никогда,
И как тайный генный укор
Снился часто крутой косогор –
Две берёзы на взгорке стоят,
Две девчонки пасут гусят…
Вы, майор, не видали во сне
Орлеан, Жанну д`Арк на коне?

8.  1804 год. Ультиматум.

–  О, как эти русские всё же смешны!
Их этот вздёрнутый нос!
Сейчас станут их штаны
Цвета их же волос!

–  Смотрите, гонец наш к ним помчал.
А жаль. Сдадутся теперь.

– А я о хорошей рубке мечтал,
Я жажду мяса, как зверь!

 –  Какая забава для тех, кто не трус!
Горсточка наглецов,
И командир у них – не урус,
Но тоже гяур, в конце  концов!

–  И если сабли у нас остры
И если аллах за нас,
Потешим себя остротой игры
Всего на какой-нибудь час.

 – От будущей крови ноздри дрожат.
Скорей налететь бы я мог,
Скорей бы услышал, как кости скрипят,
Мой закалённый клинок!

…Прискакал на белом коне гонец.
В усмешке сощурен глаз:

–  Сдавайся, урус, а не то конец
Будет для всех для вас.
Александр-царевич велел сказать,
Что покорным оставит жизнь.
Непокорным же не на что будет пенять –
Их ждут наши ножи.
На вас ни один не пойдёт заряд,
Мы тратить не будем слов:
Изрезан будет каждый солдат
На тьму кровавых кусков.
А командир ваш, –  царевич сказал, – 
Будет мне пятки лизать
Прежде, чем  выжечь ему глаза
И с живого шкуру содрать.
А ежели сдастся,– тогда почёт!
Ведь он офицер, дворянин.
На сторону Персии пусть перейдёт
Наёмник, француза сын.

–  Скажи царевичу, подлая шваль,
Что в плен никто не пойдёт,
Что будем мы драться. И очень жаль,
Что этого он не поймёт.
Предатель – по духу отвратен бойцам,
Продажных отвергнет честь
И благородство плюёт в подлеца,
Пока оно ещё есть!
Скачи обратно и так спроси:
За сколько продался ты сам?
Я знаю грузин, люблю я грузин,
Но ты не грузин, Александр!
Ты предал свои родные места,
Ты предал и свой народ,
Который от ига персов устал,
И он тебя проклянёт!
Суворова имя тебе не к лицу,
Ты с Македонским не схож.
Иуда – имя всегда подлецу,
Хоть сотню он сменит кож.
А что до крови… Да, я француз.
Наёмник? Нет, волонтёр!
Но бог ведь мой не Аллах,–  Иисус
Издревле и до сих пор.
И так же, как веру я не сменю,
Не сменю полумесяцем крест,
Вот так я не выдам Россию свою,
Смерть в бою готов я обресть!

…Ускакал гонец на белом коне,
Только топот копыт в тишине…
И второй раз в отряд гонец прискакал,
Вновь и вновь приказ повторял.
И услышал короткий и ясный ответ:

– РУССКИЕ не сдаются. Нет!

9.  1804 год. 21 августа. Первая атака.

…От топота копыт пыль по полю летит…
От топота копыт… От топота копыт…
Какая пытка! Пытка! Пыт…
Как ужасом клинки сверкают!
Как кони пасти разевают!
Блистают бляхи в удилах!
Лавиной горной нарастает:

–  Алла-а-а-а-а!

Ах, как трудно не дрогнуть в бою,
Не дрожать за шкуру свою,
Не тронуться с места,
Умом не тронуться.
И стрелять, стрелять по коннице…
По коннице-покойнице,
Потому что лихой налёт
Был расстрелян отрядом в лёт.
Даже Васька-пушкарь успел
Пару ядер послать в груду тел.
И всё время, покуда отбой не был дан,
Беспрерывно гремел барабан:
Тревога! Тревога!
Тревога! Тревога!
Надейся на друга,
Не только на бога…

…А рядом дорога
Спускалась полого
И до Караклиса
По ней так немного,
Но жить им осталось
Тоже немного…
Тревога! Тревога!
Тревога! Тревога!

10.  1804 год. 21 августа. Пятая атака.

В горах, в горниле августа в полдень
Солнце бьёт пострашнее клинка.
Хоть бы кружку воды вместо ордена!
Но вода теперь далека…
Далека ты, водица волжская,
Далека ты, Днепра вода…
И солдату наград не положено,
А вокруг – такая беда…

Снова кони пошли врассыпную,
Снова храп лошадей и визг,
Снова персы каре атакуют,
Снова в небо штандарты взвились.
В этом грохоте чёрном не стыдно
Услыхать  шелест смерти шагов,
В дымном облаке молнии видно –
Это отблески русских штыков.
Разлетелась дикая свора –
Потным вихрем сомнут, загрызут…

– Веселее гляди, мушкетёры!
Так легко они нас не возьмут.
Барабан не жалей, барабанщик,
Пуля – дура, а штык – молодец!
Нет, конец не пришёл настоящий,
Не пришёл нам ко…

11.  1804 год. 21 августа. Песня о пуле.

Ах… Зачем ты меня полюбила!
Ах, зачем мою душу нашла,
Ах, зачем мою жизнь загубила,
Ах, зачем через сердце прошла?
Полюбила горячей любовью,
Полюбила до смертной доски,
И земля окропилася кровью
От любовной от этой тоски…

12. 1804 год. 21 августа.  …надцатая…

Двадцать первое августа. Три часа.
Ни воды, ни еды – хоть умри.
И мушкетный припас закончится
Тоже где-то часа через три.
Добровольцев трое погибло,
Три десятка солдат полегло.
Но врагов скольких гибель настигла, – 
Не считай, сосчитать тяжело.

Разве может рука человечья
Написать на бумаге пером,
Сколько тел навечно увечит
Равнодушным металлом ядро,
Как, разрубленный с верха до низа,
Распадается русский солдат,
Как с обрывком предсмертного визга
Люди с сёдел высоких летят…
Поскользнувшись в кровавой луже,
Человек на мгновение сник,  –   
И уже никому не нужен,
Словно в землю воткнувшийся штык.
И в объятьях смертного братства,
Друг у друга горло сжав,
По земле продолжают кататься
Два солдата двух сильных держав.
А земля эта вовсе чужая
И тому, и другому. Но здесь
Лишь одни друзей защищают, –   
Их свободу, право и честь.
В дом чужой ворвались другие
Наводненьем, чумой, саранчой…
И столетия тяжкими гирями
Над армянской висели страной.
Лишь поэтому те мушкетёры
Из российских далёких краёв
Мысль о смерти считали вздором
И не тратили лишних слов.
Если думать, что штык, воткнувшись,
Разворотит кишки врага,
То, таких антимоний наслушавшись,
Не убьёшь врага никогда.
Ну, а ты не убьёшь, –  он тоже
Не простак и тоже силён,
Так что думать о смерти не гоже –
На бессмертье солдат обречён.

13.  1804 год. 21 августа. Как пели песни.

Двадцать первое августа. Вечер.
Солнцу в небе не близко до гор.
Только смертной печатью отмечены
Все, кто жив ещё до сих пор.
Дотерпеть три часа с половиной –
И укроет их ночи тень.
Почему же такой ты длинный,
Этот летний нещадный день?

–  Скоро, братцы, снова полезут…
Сколько нас-то осталось?
Всего?..
Нам досталось в кольце железном
Не щадить живота своего.
Что ж, умрём. Но не примем позора!
Пусть потомки потом говорят
Про последний час Монтрезора,
Про его мушкетёрский отряд.
А не скажут… Ну, что ж… Под богом
Все мы ходим. Конец один.
Но средь нас нет душонок убогих –   
Русь и братьев мы не предадим!
Что молчим? Запевайте песню!
Запевай-ка и ты, Аваг,
По-армянски, чтоб слышали в Персии:
Армянин – наш друг, а не враг.

И Аваг запел:

  – Братец охотник, спускайся ты с гор –
Сын мой любимый пропал с давних пор.
Может быть, где-то тебя он встречал, –
Милый сынок мой, красавец-марал?
  – Видел, сестра, твой сыночек прекрасный
Будто на свадьбе  украшен был красным…
Но поцелуй на челе он не нёс =
Розовый куст через сердце пророс…
 


И грянул хор:
–  Солдатушки, браво-ребятушки,
Ну, откуда вы такие?
–  Мы такие в матушке-России, – 
Вот откуда мы такие!
–  Солдатушки, браво-ребятушки,
Где же ваше знамя?
–  Наше знамя, –  честь, что вечно с нами, – 
Вот где наше знамя!
–  Солдатушки, браво-ребятушки,
В чём же ваша сила?
–  Наша сила – кровь, что нас сроднила, – 
Вот, в чём наша сила!

…Пропеты песни. Стоят живые,
Обняв друг друга, готовясь в бой.
Бойцы-армяне, бойцы России
С одною славой, с одной судьбой.

14. 1804 год. 21 августа. Всё кончается.

Тревога! Тревога!
Тревога! Тревога!
Устал, барабанщик?
Осталось немного…
Ну, сколько же можно
Рубить и колоть,
Вгрызаясь металлом
В живую плоть!
Рука тяжелеет,
Промокли мундиры,
Фитиль не жалеют
Орлы-бомбардиры
Да только кончаются и фитили…
Последним зарядом!
Пли!
Потоками крови
Залита лощина,
А горы от горя
Собрали морщины
И плачут, и плачут,
Скорбят родниками,
А капли – на камень,
А капли – на камень,
А души возносятся
К райским чертогам…
Тревога, тревога!
Тревога, трево…

– Почему замолк барабан?
Ладыгин, немедля проверьте!
Мушкетёр Пилипенко Иван
Должен быть в бою выше смерти!
Барабан пробили? Ну, что ж…
Позовите сюда солдата.
Промедление смертью чревато:
Чуть промедлишь – уже не найдёшь.
Да, и с ним позовите Авага,
Если жив он, конечно, ещё.
Человек сумасшедшей отваги,
У меня на него расчёт…
…А, вот и оба явились.
Слушайте мой приказ!
Данною мне силою
Смерть отменяю для вас.
Нет ничего в том странного:
Мы все погибнем здесь,
Вы же должны Цицианову
О сраженьи доставить весть.
Пусть там на нас не надеются,
Пусть подмоги не ждут
И вдоль дороги сигнальные
По ночам пусть костры не жгут…
Силы слишком были неравными.
Расскажите, как бились мы,
Как по очереди умирали мы
От рассвета до самой тьмы.
Пусть о нас обо всех помолятся,
А когда-нибудь в этих местах
Пусть берёзы русские склонятся,
Прикрывая наш общий прах…
Всё. Понятно? Теперь идите.
Притворитесь, на поле лежите,
Словом, делайте, что хотите,
Только помните: надо уйти.
Ну, а нам, чтоб закончить битву,
Чтобы с честью закончить битву,
Надо нам в штыковую пойти.
И иного нам нет пути!

15.  1804 год. 21 августа. Колыбельная

 –  Спать пора… Спать пора…

…Перепёлки, не кричите
И солдат не разбудите.
Посмотрите, – на мундирах
Алы розы расцветают,
А солдаты командира
Словно саван укрывают…

 –  Спать пора, спать пора…

…Спят солдаты в бранном поле,
Спят солдаты поневоле…
Почему же вы заснули?
Почему вдали от дома?
Почему вам песня пули
Навсегда теперь знакома?

  –  Спать пора, спать пора…

…Колыбельная пропета,
Кто не спал, –  заснул навеки…
Ночь склоняется к рассвету
И бегут всё так же реки…
Только розы увядают,
Только розы побурели,
Только вороны летают,
Только души отлетели…

 –  Спать пора… спать пора..

16.  1804 год. 21 августа. Всё только начинается.

И когда над землёй
Будто траурный флаг
Опустился ночной мрак,
Между дымных костров,
Между вражеских снов
Проскользнули Иван и Аваг.

Ловким зверем в тиши,
Пластуном в камыши,
Как бегущий меж пальцев песок…
Но Иван, конечно, в горах бы пропал,
Если б брат Аваг не помог.

Ах, хотя бы глаза не видали,
Как в убитых сабли втыкали,
Проверяя, –  не жив ли ещё,
А потом и в огонь бросали,
Если кровь из раны течёт…
И сознанье того, что они ушли,
А другие уже в раю,
Пострашнее было для их души,
Чем смертельная рана в бою.

Эту скорбную весть,
Эту тяжкую весть
И пропоротый барабан
Понесли словно тяжкий голгофский крест
Доброволец Аваг и Иван.

От села до села
Шла о горе молва,
На земле становилось темней.
Старики находили святые слова,
А отцы целовали своих сыновей
И молча седлали коней…



17.  Наше время. На краю Разданского ущелья. Эпилог.

Здесь много лет спустя шли русские полки,
Плечом к плечу –  армяне-ополченцы.
Здесь перед боем чистили штыки,
В рубаху чистую спешили приодеться,
Смотрели на сардаровский оплот,
Глядели на угрюмую твердыню
И думали, что завтра бог спасёт,
А штык не выдаст брата-хрестьянина…
…Когда на штурм пошли высоких стен,
Когда рванулись в минные проломы,
Никто не думал: боже мой, зачем,
Зачем война так далеко от дома?
И ссыльный декабрист, и армянин
Плечо к плечу рубились в страшной сече.
Здесь были только «мы»,
А там – «они».
Но всем вполне хватало русской речи.
Одним, чтоб выжить в праведном бою,
Чтоб друг успел придти к тебе в подмогу,
Другим, –  чтоб шкуру сохранить свою,
Молясь по-русски вражескому богу.
И вот – конец. Оплот сардара пал.
Над дымной крепостью вознёсся голос медный
И ополченец встал на пьедестал,
С солдатом русским разделив победу!