Если я умру молодым,
Не опубликовав ни одной книги,
Не увидев, как выглядят мои стихи в печатном виде,
Я прошу, если станут переживать по моему поводу,
Пусть не беспокоятся.
Раз так случилось, так и надо.
Даже если мои стихи никогда не будут напечатаны,
Всё равно их красота сохранится, если они были красивы.
Но они не могут быть красивы и остаться не напечатанными,
Потому что корни могут остаться под землёй,
Но цветы расцветают на вольном воздухе, на виду.
Так должно быть, хочешь или не хочешь. Ничто не должно этому помешать.
Если я умру молодым, послушайте:
Я никогда не был никем, кроме как играющим ребёнком.
Я был еретиком, приверженцем, как соль и вода,
Той всеобщей религии, которой не бывает только у людей.
Я был счастлив, потому что не просил ни о чём,
И ничего не искал,
И не считал, что может быть какое-то объяснение,
Ведь в слове «объяснение» нет никакого смысла.
Я не хотел большего, что быть на солнце или под дождём —
На солнце, когда оно светило,
И под дождём, когда шёл дождь
(И никогда ничего другого),
Чувствовать тепло, и холод, и ветер,
И не идти дальше.
Однажды я любил, думал, что взаимно,
Но я не был любим.
Я не был любим по единственной большой причине —
Потому что не должен был быть любим.
Я утешился, вернувшись к солнцу и дождю,
Сидя опять у двери дома.
Поля , в конечном счёте, не такие зелёные для тех, кого любят,
Как для тех, кто нелюбим.
Чувствовать — значит отвлекаться.
7-11-1915