а Ты все такой же — себе палачом.
да, проще н е з а м е ч а т ь, подставленное плечо.
но, главное, я ещё помню, с к у ч а ю отчаянно, как нельзя,
касаться Тебя бы ладонью, упасть в яркий омут скользя.
наполнить Тебя бы смыслом, сочной улыбкой, лучом,
зажечь, как когда-то умела, и чтоб от губ г о р я ч о.
наверно только тогда, узнала б как можешь беречь,
коралловые облака смели бы свинец с наших плеч.
смотреть бы в Твои глаза, вновь выбрать прощенье — не вздох на краю,
а Ты себе снова солгал, «не имеет значения» — ловлю.
а впрочем, глупыш, бежал Ты прекрасно, Тебе же так надо— беги,
я честно устала пытаться, Тебя /не себя/ спасти.
под вечер на нашем месте— считала к Тебе шаги,
писать Тебе письма, /доходят?/ господи п о м о г и.
Тебя люди, к счастью, знают улыбчивым и простым,
Ты слезы им вытираешь, не бережёшься, затем остаёшься пустым.
Ты хрупок, надломлен с детства, вот от чего я мягка,
пожалуйста, хочешь— смейся, я ведь прощала— тоска.
пожалуйста, хочешь— забудь, только себя не вини,
не верь, что был н е с л у ч а е н, а за слабость меня извини.
а совесть, выброси к черту!!— дальше нормально спи,
пока я пишу эти строчки, больно гремит в груди.
зима ведь не время года, а холод близкой души,
сменить бы дальнейшие буквы, но я в бесконечной тиши.
и если есть те, кто дорог— молчанием не изводи, и так же в себя не беги,
не злись в тишине, не разрушайся, а просто п е р е з в о н и.
в какой из адов Тебя уносило, смирялся ведь, зная, как приручил,
остался к Тебе на вечность вопрос мой— о любви меня Ты зачем просил?