Арсений Несмелов единственный значительный поэт с трагической судьбой, представляющий поэзию русского зарубежья в Китае, в городе Харбине, вынужденный бежать туда, после революции.
Удивительно, мы и не догадываемся, что на стихотворение Арсения Несмелова, «Интервенты», написанное им в 1921 году, во Владивостоке, создана популярная песня «Каждый хочет любить» - «Песня года 1999», которую с большим успехом поёт певец Валерий Леонтьев.
«Интервенты».
«Серб, боснийский солдат, и английский матрос
Поджидали у моста быстроглазую швейку.
Каждый думал: моя! Каждый нежность ей нёс
И за девичий взор, и за нежную шейку...
И врагами присели они на скамейку,
Серб, боснийский солдат, и английский матрос.
Серб любил свой Дунай. Англичанин давно
Ничего не любил, кроме трубки и виски...
А девчонка не шла. Становилось темно.
Опустили к воде тучи саван свой низкий.
И солдат посмотрел на матроса как близкий,
Словно другом тот был или знались давно.
Закурили, сказав на своём языке
Каждый что-то о том, что Россия – болото.
Загоралась на лицах у них позолота
От затяжек... А там, далеко, на реке,
Русский парень запел заунывное что-то...
Каждый хмуро ворчал на своём языке.
А потом в кабачке, где гудел контрабас,
Недовольно ворча на визгливые скрипки, -
Пили огненный спирт и запененный квас
И друг другу сквозь дым посылали улыбки
Через залитый стол, неопрятный и зыбкий,
У окна в кабачке, где гудел контрабас.
Каждый хочет любить – и солдат, и моряк,
Каждый хочет иметь и невесту и друга,
Только дни тяжелы, только дни наши – вьюга,
Только вьюга они, заклубившая мрак.
Так кричали они, понимая друг друга,
Чёрный сербский солдат и английский моряк».
Есть ещё одна песня, на слова Арсения Несмелова, которую пел Валерий Леонтьев «Волчья страсть» - «Песня года 2000».
«Волчья страсть».
Сильный зверь о любви рычал
Зубы скалившей сильной самке,
Нежным именем величал,
Брюхом полз, разрывая лямки.
Ощетинив хребтов горбыль,
Мышц пружиня звенящий ластик,
В вихре ярости и борьбы
Волчья страсть насыщалась страстью.
А потом, ослабевший лёг,
Весь в истоме большого гула,
И волчиха в широкий лоб
Благодарно его лизнула.
Ибо, знала, что не одна
Будет рыскать теперь по стужам.
Сделать зверя ей власть дана
Из лесного бродяги мужем.
Любовь, любовь –
Не одна будешь рыскать по стужам.
Любовь, любовь –
Сделай из бродяги мужа.
Любовь, любовь –
Не одна будешь рыскать по стужам.
Любовь, любовь –
Сделай из бродяги мужа».
Арсений Иванович Несмелов (настоящая фамилия Митропольский) – русский поэт, прозаик, журналист, родился 20 июня 1889 года в Москве и умер 6 декабря 1945 года на пограничной станции, селаГродеково (ныне посёлок Пограничный), Приморского края, в пересыльной тюрьме.
Отец, надворный советник секретарь Московского окружного военного медицинского управления, был также литераторам.
Арсений учился во Втором Московском кадетском корпусе, из него перевёлся в Нижегородский Аракчеевский, который окончил в1908 году.
Печататься стал в 1912 году.20 августа 1914 года был мобилизован, всю Первую мировую войну провёл на Австрийском фронте, не считая недолгого пребывания в госпитале в конце1914 года.
За мужество и личную доблесть заслужил 4-е Георгиевских ордена.
Арсений Несмелов демобилизовался 1 апреля 1917 года в чине подпоручика, вернулся в Москву.
В начале ноября 1917 года принимал участие в борьбе с большевиками в Москве.
Через несколько недель уехал из Москвы на Урал, добрался до Кургана, позже до Омска, где присоединился к войскам генерал-лейтенанта Каппеля, главнокомандующего Восточным фронтом.
Арсений Несмелов воевал в рядах Белой гвардии, был адъютантом коменданта Омска полковника Василия Катаева, тогда же получил чин поручика.
В ноябре 1919 года Арсений Несмелов стал участником знаменитого Великого Сибирского (Ледяного) похода.
В ноябре 1919 года войска генерал-лейтенанта Владимира Каппеля, оставив Омск, двинул 30-ти тысячную пеше-конную армию на Иркутск – на освобождение арестованного чехословацким корпусом Верховного Правителя России адмирала А.С.Колчака и выданного его большевикам.
Продвигались с постоянными боями от города к городу: Омск-Ново-Николаевск (Новосибирск) Барнаул-Красноярск.
Солдаты уважали своего командующего армией генерал-лейтенанта Владимира Каппеля, за умение повести за собой в бой.
Перед штурмом Красноярска, он издал приказ, разрешающий всем колеблющимся сдаваться большевикам или расходиться по домам. В том же приказе он предупредил, что всех оставшихся с ним ждут тяжёлые испытания.
Тем самым, он оставлял в строю только наиболее надёжный контингент бойцов. Численность армии резко сократилась, но её боеспособность – повысилась.
Переход по реке Кан за Красноярском, ждал не менее тяжёлый участок пути по незамерзающей реке Кан, тянувшийся до Иркутска. Решение идти этим коротким путём принял сам генерал-лейтенант Каппель.
Получился небывалый в военной истории 110-ти вёрстный переход по льду реки, куда зимою ни ворона не залетит, ни волк не забегает, кругом сплошная тайга.
Решение стоило генералу-лейтенанту Каппелю жизни. Под глубокими сугробами скрывались полыньи, образовавшиеся из-за горячих источников в 35-ти градусный мороз.
Люди двигались в темноте, то и дело, проваливаясь под лёд. Это случилось и с генерал-лейтенантом Каппелем, который во время перехода провалился в полынью и отморозил ноги.
После ампутации пошло заражение, которое усугубилось воспалением лёгких. Генерал-лейтенант Каппель завершил переход, продолжая командовать армией, будучи уже не в состоянии самостоятельно держаться на лошади – его привязали к седлу.
Его последним решением был штурм Иркутска, освобождение адмирала Колчака и создание в Забайкалье нового фронта по борьбе с революцией.
Он умер 26 января 1920 года, на железнодорожной станции Утай, так и не узнав, что ни одному из его планов было не суждено сбыться.
После смерти командование перешло к его заместителю, генералу Сергею Войцеховскому.
Его главной рекомендацией перед солдатами служило уже то, что сам генерал Владимир Каппель назначил его приемником.
Узнав о расстреле 7 февраля 1920 года адмирала Колчака, по прямому указанию Ленина, генерал Сергей Войцеховский отказался от идеи штурма Иркутска, что привело бы к бесполезным потерям, и взял путь в Забайкалье, Читу.
Это была тяжёлая часть пути Великого Сибирского (Ледяного) похода, что такое зима в Сибири – никому объяснять не надо.
В феврале 1920 года армия, под командованием генерала Сергея Войцеховского перешла Байкал по льду и вышла к станции Мысовая, где их ждали свои, войска атамана Семёнова и санитарные поезда.
На станции Мысовая раненные и больные каппелевцы были погружены в эшелоны, а остальные продолжили этот беспримерный поход до Читы.
В Читу пришло всего 12 тысяч из первоначальных 30-ти. Вместе с ними находился и поэт-воин Арсений Иванович Несмелов.
Вскоре, после ухода японцев с Забайкалья, белые войска отступили в Манчжурию, где белые были разоружены китайцами и без оружия перевезены в Приморскую область
Всего, за Великий Сибирский поход, было преодолено более тысяча километров. По его окончании был учреждён Знак отличия Военного Ордена: «За Великий Сибирский поход», который ставили в один ряд с Орденом Святого Георгия. На изготовление одного Знака уходил один царский червонец, из золота.
В апреле 1920 года Арсений Несмелов сошёл с поезда во Владивостоке, приехав из Читы.
Во Владивостоке, на острове Русском его уже ждала жена Елена Худяковская с трёхлетней дочерью Натальей.
Они поселились на берегу живописной бухте Улисс, склоны которой расцвечивались в конце лета бледно розовыми цветами леспедецы.
Арсений Несмелов во Владивостоке занялся журналистикой и литературной деятельностью, взяв в качестве литературного псевдонима фамилию своего боевого товарища, погибшего под Тюменью.
Владивосток стал для Арсения Несмелова местом становления его как поэта и писателя.
Он окунулся в богемную жизнь, познакомился с поэтами футуристами, подружился со своим одногодком, уже знаменитым поэтом Николаем Асеевым, тоже фронтовиком.
Во Владивостоке Арсений Несмелов издал две книги. Сборник «Стихи» –1921 год, и сборник «Уступы» –1924 год.
В нескольких стихотворениях, как это ни странно, он положительно говорил, а «гении революции» Владимире Маяковском.
Для Арсения Несмелова, окопного офицера, поэзия, не нуждались в идеологической окраске.
«Переходя границу».
Пусть дней немало вместе пройдено,
Но, вот, – не нужен я и чужд.
Ведь вы же женщина, – о, Родина! –
И, следовательно, к чему ж
Всё то, что сердцем в злобе брошено,
Что высказано сгоряча:
Мы расстаёмся по-хорошему,
Чтоб никогда не докучать
Друг другу больше. Всё, что нажито,
Оставлю вам, долги простив, –
Вам эти пастбища и пажити,
А мне просторы и пути,
Да ваш язык. Не знаю лучшего
Для сквернословий и молитв,
Он, изумительный, – от Тютчева
До Маяковского велик.
Но комплименты здесь уместны ли, –
Лишь вежливость, лишь холодок
Усмешки, – выдержка чудесная
Вот этих выверенных строк.
Иду. Над порослью - вечернее
Пустое небо цвета льда.
И, вот, со вздохом облегчения:
«Прощайте, знаю: навсегда!»
Во Владивостоке в то время Арсений Несмелов видел марширующих под звуки оркестра итальянцев в голубых мундирах, синих беретах и коричневых ботинках на толстой подошве, шотландских солдат в юбках, солдат американский, румынских, греческих.
Под этим впечатлением Арсений Иванович и написал стихотворение «Интервенты», ставшее основой для песни наших дней, «Каждый хочет любить».
В май 1924 года с тремя товарищами белыми офицерами Арсений Иванович уходит из красного Владивостока, спасаясь от преследования чекистов.
Бежит через Амурский залив, через село Занаподворовку, через таёжную горную границу в город Харбин, благодаря карте, данный ему во Владивостоке В. К. Арсеньевым.
Россию Арсений Иванович не хотел покидать, но история не оставляла ему выбора.
Его чужбиной на два десятилетия стал город Харбин, сохранивший традиции старой России, уникальный русский город за пределами Российской империи, образованный на реке Сунгари при строительстве КВЖД, на территории Китая.
Чтобы представить общие понятия о жизни дальневосточной русской интеллигенции достаточно принять во внимание, что в Китае до 1949 года жило около миллиона выходцев из России, что в 20-40 годы ими издавалось около 300 газет и журналов.
Забегая вперёд, надо сказать, в течение первого послевоенного десятилетия, некогда огромная русская диаспора в Китае исчезла совсем: одни были репатриированы в СССР, другие бежали в США, Южную Америку, Австралию.
В Харбине Арсений Иванович,20-ть лет, живёт на литературную подёнщину, трудно, но без отчаянья, издаёт четыре книги стихов: «Кровавый отблеск» – 1929, «Без России» –1931, «Полустанок» - 1938, «Белая Флотилия» - 1942.
Своими стихами Арсений Несмелов стал известен в России и в Европе, его творчеством знали и ценили Марина Цветаева, Борис Пастернак, Григорий Адамович.
Пламенный русский патриот и непримиримый антибольшевик, Арсений Иванович в 1931 году в числе первых, вступил во Всероссийскую фашистскую партию К.В.Родзаевского, которая была одним из течений в русском патриотическом движении 30-40-х годов, ставивших своей целью волевое возрождение национальных идеалов исторической России – Святой Руси под лозунгом «Бог. Нация. Труд», восстановление православной монархии.
Государственным идеалом русских фашистов была самодержавная царская власть.
Русский фашизм имел мало общего с итальянским и германским фашизмом, носившем антихристианский характер, с выраженным сатанинским культом.
Русские фашисты были православными монархистами, преклонялись перед личностью Николая II и видели будущее Родины в возрождении традиционного русского самодержавия.
С 1941 года Арсений Несмелов курсант вечернею курсов политической подготовки, организованный при разведывательной школе в Харбине японцами.
По окончании курсов был зачислен официальным сотрудникам отдела Японской Военной Миссии, работал на курсах пропагандистом.
Читал предмет «Литературно-художественная агитация», где работал до занятия Харбина Красной армии в 1945 году.
По случаю освобождения Харбина и разгрома Квантунской армии военное командование Красной Армии устроила встречу с русской интеллигенцией.
После банкета всех арестовали, в том числе и Арсения Несмелова.
Осенью того же года в пересыльной тюрьме на пограничной станции Гродеково, после изнурительных допросов поэт умирает 6 декабря, в долгих муках, на цементном полу от кровоизлияния в мозг.
Где-то там должна быть его, неизвестная, до сих пор могила. Имена тех, кто приложил, руку к его гибели известны.
В этих строчках русского поэта эмигранта из Франции, Георгия Иванова, судьба многих поэтов первой эмиграции, чья поэзия возвращается в Россию:
«…Хожденье по мукам, что видел во сне –
с изгнаньем, любовью к тебе и грехами.
Но я не забыл, что обещано мне – Воскреснуть.
Вернуться в Россию – стихами».
Согласно этим строчкам, так и получилось, в случае с Арсением Ивановичем Несмеловым.
В августе 1988 года поэзия Арсения Несмелова впервые пришла к российскому читателю на страницах журнала «Сибирские огни», в сентябре того же года увидели свет подборки в «Юности» и «Знамени», в октябре появилась подборка в журнале «Октябрь».
В декабре, того же 1988 года, откликнулся подборкой журнал «Дальний Восток», наконец в апреле 1989 года поэму «Прощённый бес» опубликовал журнал «Дон».
Все эти многочисленные публикации, чудным образом, совпали к столетию со дня рождения поэта.
В 1990 году в Москве в издательстве «Московский рабочий» в серии «Московский Парнас» увидела свет книга Арсения Несмелова «Без Москвы, без России»,куда полностью вошли 6-ть прижизненных сборника поэта, почти сто стихотворений и не входившие в эти сборники 6 поэм, 10 рассказов.
Это далеко не всё, что разыскано из творческого наследия Арсения Несмелова, без малейшего сомнения, наиболее значительного русского поэта Китая.
Арсения Ивановича Несмелова, дворянина и москвича называли «Бояном русского Харбина».
Он – ярчайший поэт не одной эмиграции, но всей нашей литературы.
И не его вина в том, что до сего дня немногие знают о нём, в отличие от своего современника Николая Гумилёва, такого же отчаянно храброго офицера и ближайшего по духу поэта.
Напомним, что в русской поэзии Серебряного века, по сути, -только три поэта-воина: поручики Николай Гумилёв, Арсений Несмелов и казачий подъесаул Николай Туроверов, каждый со своей трагической судьбой.
Из поэтического наследия Арсения Несмелова.
«Цареубийцы».
«Мы теперь панихиды правим,
С пышной щедростью ладан жжём,
Рядом с образом лики ставим,
На поминки Царя идём.
Бережём мы к убийцам злобу,
Чтобы собственный грех загас,
Но заслали Царя в трущобу
Не при всех ли, увы, при нас?
Сколько было убийц? Двенадцать,
Восемнадцать иль тридцать пять?
Как же это могло так статься, –
Государя не отстоять?
Только горсточка этот ворог,
Как пыльцу бы его смело:
Верноподданными – сто сорок
Миллионов себя звало.
Много лжи в нашем плаче позднем,
Лицемернейшей болтовни,
Не за всех ли отраву возлил
Некий яд, отравлявший дни.
И один ли, одно ли имя -
Жертва страшных нетопырей?
Нет, давно мы ночами злыми
Убивали своих Царей.
И над всеми легло проклятье,
Всем нам давит тревога грудь:
Замыкаешь ты, дом Ипатьев,
Некий давний кровавый путь! «
«Понужай».
«Эшелоны, эшелоны, эшелоны, –
Далеко по рельсам не уйти!..
Замерзали красные вагоны
По всему сибирскому пути.
В это время он и объявился,
Тихо вышел из таёжных недр,
Перед ним, богатырём, склонился
Даже гордый забайкальский кедр.
Замелькал, как старичок прохожий,
То в пути, то около огней, –
Не Мороз ли, дедка краснорожий,
Зашагал вдоль воткинских саней.
Стар и сед, а силы на медведя, –
Не уходят из железных рук!..
То идёт, то на лошадке едет,
Пар клубится облаком вокруг.
Выбьешься из силы, – он уж рядом!..
Поскрипит пимами, подойдёт,
Поглядит шальным, косматым взглядом
И за шиворот тебя встряхнёт.
И растает в воздухе морозном,
Только кедр качается, велик...
Может быть, в бреду сыпнотифозном
Нам тогда привиделся старик.
А уж он перед другим отрядом,
Где-нибудь далёко впереди.
То обходит, то шагает рядом,
Медный крест сияет на груди.
– Кто ты, дедка? Мы тебя не знаем,
Ты мелькаешь всюду и везде...
– Прозываюсь, парень, Понужаем,
Пособляю русскому в беде.
________
...Догоняют, настигают, наседают,
Не дают нам отдыха враги,
И метель серебряно-седая
Засыпает нас среди тайги.
Бороды в сосули превращались,
В градуснике замерзала ртуть,
Но, полузамёрзшие, бросались
На пересекающего путь!
Брали сёла, станции набегом,
Час в тепле, а через час – поход.
Жгучий спирт мы разводили снегом,
Чтобы чокнуться под Новый год.
И опять винтовку заряжая,
Шёл солдат дорогой ледяной...
Смертная истома Понужая,
Старика с седою бородой!».
«Тихвин».
Городок уездный, сытый, сонный,
С тихой рекой, с монастырём, -
Почему же с горечью бездонной,
Я сегодня думаю о нём?
Домики с крылечками, калитки.
Девушки с парнями в картузах.
Золотые облачные свитки,
Голубые тени на снегах.
Иль разбойный посвист ночи-вьюжной,
Голос ветра, шалый и лихой,
И чуть слышно загудит поддужный
Бубенец на улице глухой.
Домики подслеповато щурят
Узких окон жёлтые глаза,
И рыдает снеговая буря.
И пылает белая гроза.
Чьё лицо к стеклу сейчас прижато,
Кто глядит в оттаянный глазок?
А сугробы, точно медвежата,
Всё подкатываются под возок.
Или летом чары белой ночи.
Сонный садик, старое крыльцо,
Милой покоряющие очи
И уже покорное лицо.
Две зари сошлись на небе бледном,
Тает, тает призрачная тень,
И уж снова колоколом медным
Пробуждён новорождённый день.
В зеркале реки заворожённой
Монастырь старинный отражён…
Почему же, городок мой сонный,
Я воспоминаньем уязвлён?
Потому что чудища из стали
Поползли по улицам не зря,
Потому что ветхие упали
Стены старого монастыря.
И осталось только пепелище,
И река из древнего русла,
Зверем, поднятым из логовища,
В Ладожское озеро ушла.
Тихвинская Божья Матерь горько
Плачет на развалинах одна.
Холодно. Безлюдно, Гаснет зорька,
И вокруг могильна тишина».