…и вот я плачу, что словами
я прохожу, как ветер, между вами,
и в этом холодящем ничего
есть только эхо плача моего.
«О как сегодня ветер, –
говорите вы, –
томителен,
как он медлителен,
и лишь на глади лаковой травы
заметен он –
о, ветер».
И вот я знаю, что словами
я провалилась между вами
в какую-то иную пустоту.
Та пустота пустЯщая,
пустУщая,
упУстая,
пустОтая,
устАя.
Мне не хватает отступа,
пробела,
мне не хватает сил оставить
последнее.
Так жалко в пустоте
терять его в наивной простоте,
в той простоте, что хуже воровства, –
ах, милые, украли!
Украли сладость с языка
и ну устраивать большие торжества
и наедать бока.
И вот я знаю, что пока
проваливаюсь где-то между вами –
в пространстве фейерверка и еды –
и фейерверка, и еды словами,
пустеют наши стройные ряды.
Кто без вести пропал? Кто провалился?
А кто на торжестве
торжественно и сладко округлился?..
И вот я чувствую провальные слова
и удивляюсь близости провала,
тому, как над падением любого существа
толпа смеялась и торжествовала.
Ах, это в прошлом? А сейчас ни-ни?
Настали радостные, ласковые дни,
и торжества посвящены природе,
смех раздаётся где-то в огороде
над головой капустной,
а над историей простой и безыскусной,
над устной, над провалом в пустоту
смеяться за столом невмоготу, –
Ой, не могу! – схватились за бока
ближайшие к читателю
три едока.
И вот я чувствую тщету,
но над провалом
иначе не бывало никогда.
Но, может быть, когда-нибудь бывало?
Сияла, например, над пустотой звезда?
Не всё же фейерверкам рассыпаться.
Пора уже в каком-нибудь абзаце,
одной строфой отринуть пустоту –
устал читатель ждать
и наблюдать словесную пустую чехарду,
конца которой, впрочем, не видать.
Вы помните про белого бычка?..
Все вспомнили про белого бычка.
Докучной сказочки не первого витка
вся красота явилась перед вами
и провалилась в прошлое словами,
и в будущее трепетно вошла,
прекрасно зная, что в самоповторах
любая красота горит дотла,
и будь она бессмертна – всё равно
провалится и выгорит
степенно и смешно.
И вот я плачу, что словами
я прохожу, как ветер, между вами,
и в этом холодящем ничего
есть только эхо плача моего…