С комода, полон что воспоминаний,
Я снял замок без скважины ключа.
Предавшись миру тёмных истязаний,
Зашёл в апартаменты человечества бича.
На паруснике тьмы, что полон серых красок,
Промчался через дебри времени насквозь.
Не в ту пору, где хлещет кровь из касок,
А в ту, где люди, точно кони на износ.
Подобное явленье называют молодым,
Но я скажу: «Оно новорождённо».
Покажется для мира моментом рядовым,
Столетие, менявшее умы столь обречённо.
И в пору, что сравнима с непрерываемым дождём
Мне приходилось узнавать людей, их жизни,
По тяжести походят на Эверест подъём,
А биографии скудны, но золоты и рукописны.
У одного написано: «Ван Гогом был кумир»,
Другой напишет: «Подражал великим».
В рубахе оных личностей не счесть мне дыр,
Что делают фаната грифом полудиким.
Свершив ошибку, поверив в личностность людей,
Катился в омут, отмахивая сотни помочь хотящих рук.
Я стал одним из тех, кого сразил Тесей,
Правда, пронзал не царский меч, а грязный, дряхлый сук.
Тонув в забвении, во сне, я видел по ночам,
Прекрасный белый, но закрытый град.
Один лишь вид не дал покоя захлопнутым очам,
В которые врезались тёмные пустоты эстакад.
Но поутру, шагнув с кровати в омут вновь,
Стирались с памяти те девственные виды.
При виде реальности со лба в глаза стекала кровь,
Заставив видеть мир через багряные флюиды.
Всегда учителя твердили, что в Рим ведут дороги,
А выбранная мной вела же только в Тартар.
Вы спросите, настолько ли ужасны Аидовы чертоги?
Молчу, слова оставлены в допросе у жандарма.
Устав идти, терпеть и жить животным существом,
Я на колени пал и возопил под солнечною чернью:
«Скажи мне правду, неужто грех достаточно весом,
Чтоб оставлять меня со всякой прочей стерьню?»
Да только жизнь не сказка, я – не персонаж.
К чему кричать, искать виновных втуне,
Пытаться растерзать воняющий багаж,
Что замаранным бельём заполнен накануне.
Чтоб снова Чистый град увидеть, необходим побег,
Заплыв из омута в один конец, коль вам угодно так.
Тогда я устремился прочь, промеж водителей телег,
Что кантовали души в сжижавший самость мрак.
И как бы ни старался, нельзя идти не по теченью.
Толкуют в омуте всем ложь, что выставлена правдой.
Мол, все народ, шестерни, латунной цепи звенья,
А все голодные внимают, идут, наевшись пропагандой.
Последний раз осознавая, что выход не найти за жизнь,
Захлопну ставни глаз, и прошепчу себе, не небу.
Сейчас есть выбор: принять себя, забыв про вид белизн,
Или душой стремиться ввысь, оставив тело ширпотребу.
Решенье принято, увы, прощаюсь с омутом, улыбка,
И наконец-то вижу белый камня свет, бегу туда…
Переходя границу, понимаю, что сделана ошибка,
Сам град - подделка, тело без кровавого пятна.
Вернулся в омут огорчённый, что снова верил в идеал.
Побрёл с повозками вперёд и с мёртвым взглядом,
Каким обычно пялится любой из нас в телеканал,
И потому не сразу понял, что меньше бездны цвета рядом.
Быть может, шёл забвенно двести лет или секунд,
Но перестал встречать повозки, и других живых.
Смотря под ноги, различаю светом озарённый грунт,
Живая юшка снова в венах, доселе жаждущих, пустых.
Как вдруг, стою, на сушу всплывши у омутовых берегов,
Скрепя свой разум, понимаю, что перешёл его по дну.
И стоило сидя средь них взывать к смирению богов,
Грезить мечтами про жизнь в граде, желать скорее седину?
Запомните: нет ни одной дороги, но каждая дорога есть у вас.
Она же простирается под вами, стоит совершить лишь шаг.
Дорогу через жизнь и самый темный омут воздвигнет глас,
Но важно, чтоб он был твоим, но и колодец веры не иссяк.