Нет, Иеремия, пожар - лишь начало.
В час, когда ангелы падали ниц,
И город горел,
Она уже знала -
Она, у которой десяток лиц.
Ты помнишь тот запах палёной резины?
Горелая кожа, проклятья и крик?
Потом всё затихло. Пепел, руины -
И ты в них обжился. Ты к ним привык.
Живёшь, забываешь, не плачешь, не пишешь.
Идёшь на работу, читаешь в метро.
Бетонные стены, квартирные мыши,
Чай утром и вечером. Ухо востро
Меняешь на тумбочку у изголовья,
Язык - на возможность поспать от души.
Нет, Иеремия. Пожар - предисловье,
И, значит, свершилось. Теперь не дыши.
Бежишь переулками, прячешься где-то,
Меняешь вагоны, толкаешь людей.
И молишься, молишься, только на это
Никто не ответит. Ты молишься ей.
Строишь в однушке подобие храма
И наскоро пишешь заветный лик.
Посередине - алтарь из хлама,
Санкта санкторум рубашек и книг.
И там, как святыню, хоронишь трубку,
Откуда боишься услышать смех.
Готовишь заранее уксус. Губку.
Копьё поострее.
Чтоб всё без помех.
И, вроде, спокойно всё в Ершалаиме,
Но чашка на кухне одна. И ту
Ты сам, забывая отцовское имя,
Своими руками подносишь ко рту.