Про неё говорили: «Шалава! Ведь ещё молодая совсем,
а уже, глянь, «прицеп» нагуляла неизвестно когда, где и с кем.
Надоест и пойдёшь на потеху по рукам, а сынишка – в детдом.
Дура – девка!»
Она же со смехом отвечала: «Он – мой! Проживём!»
Про неё говорили: «Лахудра! Посмотри на себя: что ни день,
а ты снова такая, как будто отработала ночь черте-где,
неухожена, ходишь в обносках, скрягой чахнешь над каждым рублём.
И не стыдно?»
Она же всем просто улыбалась: «Зато мы вдвоём…»
Про неё говорили: «Алкашка! Это ж надо, всего сорок пять,
а уже вся седая, аж страшно, и мешки под глазами… Эх, мать...
Сын-то где твой? Поди за Уралом срок мотает в лесных лагерях?
Слышь, "пропажа"?"
Она же молчала.
***
На заводе, в огромных цехах,
как обычно была пересменка в час, когда мимо сотен людей,
шаг чеканя четверка военных для чего-то прошла прямо к ней,
и один из них, словно святыне, поклонившись у всех на виду,
со словами: «Спасибо за сына!» отдал ей «Золотую звезду».
Разом будто стих гул монотонный и, стыдливо в пол пряча глаза,
люди замерли, только...
«Мадонна...» - про неё кто-то тихо сказал.