Очень помню тот август - в одиннадцать лет,
открывавший мне мир предсказаний Жюль Верна
И пугавший от тленных свечей полусвет,
когда с Богом шептался мой дед правоверный.
Всё другим было в городе - смелым, а здесь...
Здесь в деревне так близко кресты и могилы,
что ночами хотелось поглубже залезть.
А вот утро опять было добрым и милым.
Не страшил у погоста глубокий овраг
в подземельных ходах пацанячьего глума.
Только сумрачный, страшный и пыльный чердак
всё никак не хотел, чтобы я о нём думал.
Напугавший меня ещё в прошлый приезд
и вселяющий ужас мертвецкого вида
паутиной обмотанный ржавый протез,
как обрубок ноги старика-инвалида.
Даже днём чернь жерла обходя стороной,
я боялся взглянуть и помыслить об этом:
Кто там? Дух наверху или кто-то иной,
кто туда забирался с прохладой рассвета...
Но однажды под ритм боя капель дождя
барабанною дробью по цинковой крыше,
я, чистилищной лестницей восходя,
в ад шагнул, где висели летучие мыши.
Ощетинившись в сумраке ветхих стропил,
перевёрнутым взглядом уродцы следили,
как трясущийся призрак трусливо бродил
по усыпанной пылью безлюдья «могиле».
Помню: страх, темнота.
И я умер почти...
Я не ведал молитв, а молился.
Я не верил в Христа,
а исторгнул: «Спаси!»
Я боялся крестов, а крестился...
А потом - тишина.
Дождь стучать перестал.
Луч сквозь щель в моё сердце пробился.
Не потом, когда женское тело ласкал,
а в тот день я мужчиной родился!
Не потом, когда дымом костров провонял,
не тогда, когда рвали рубаху.
Это всё результат, это следствие дня,
когда я приподнялся над страхом.