Папочка, родненький, смилуйся, я устал.
Мне ведь две тысячи, вроде бы, я считал,
Свечек достаточно, светятся, как портал,
Значит, желание сбудется? Я не верю.
Я говорю им – сердце теряет ритм,
Если любовь коптит в нем, а не горит,
Мне же в ответ выставляют на алтари
Золото, похоть, кровь и другую ересь.
Знаешь, о чем они говорят со мной?
Лифт в небеса, и желательно, скоростной,
Нужен им, слышишь? Иконы облив слюной
Тянут купюры немытыми, пап, руками.
Я бы и слез, но гвозди в руках, увы.
Мне не поймать ни окуня, ни плотвы,
Знаешь, никак не выходит из головы –
А ведь мы были хорошими рыбаками.
Ну а теперь мне молиться, да воскресать,
Ни размахнуться, ни пазухи почесать,
Даже зайти на час в Гефсиманский сад,
Чтобы винишка выпить в тени акаций,
Я, к сожалению, папочка, не могу…
Что остается? Слушать, когда мне лгут,
Сердце подставив бездарю и врагу
Лишь лицезрением глупостей развлекаться.
Мама все просит – сыночек, не умирай!
Помнишь, как я рисовал тебе в детстве рай?
Ты улыбался – голландские мастера
Так же однажды полотна наполнят светом…
Мама заплачет – столетие потерплю.
Так и живу, я все-таки вас люблю,
Руку мне дай – обещание повторю,
Надо ведь как-то помнить свои заветы.
Только скажи мне – сколько еще любить,
Чтоб человека взять, и в себе убить?
Чтобы остался Бог, и творил Скрижаль?
Чтобы их было мне ну совсем не жаль?
Как ты сумел…Молчишь. Ну молчи, молчи.
Лишь, уходя, по дереву постучи.