Ладонью воздух зачерпнёшь,
и чуешь, как в горсти трепещет
от моря к морю перебежчик,
норвежский ветер. Чем-то схож
с безумцем он. Но стоят месс
его скитанья и мытарства.
Какое в тьме столетий царство
он ищет? То норвежский лес
он наполняет до краёв
глубоких чащ древесным шумом,
то вдруг в смятении безумном
тревожит дремлющих богов,
грозит Валгалле, гневно шлёт
проклятья Одину и Тору,
и бурей смертного раздора,
в себя вобравшей жар и лёд,
презрев земное шапито,
в припадке ярости и гнева
небес качнувшееся древо
стремится вырвать с корнем до
пустот зияющих, до той,
покоем благостным чреватой,
незримой точки невозврата,
всосавшей космос ледяной.
И вот в твоей ладони он,
как зверь, поджавший хвост и уши.
Но, может, это ты в ловушке,
и с ветром жить приговорён.
Что если это он проник
в тебя скитальчеством бессрочным,
норвежским лесом, морем, ночью,
мурашками за воротник?
Проник в лопатки, кровь и явь,
и в истеченье калиюги
он возвращается на круги,
на круги вечные своя.