Не ко мне прилетел ты, весёлый скворец,
а, скорее, к весеннему грому,
и не мною храним твой бескрылый птенец,
просто пальцем его я не трону.
Посреди мирозданья, людского жилья
раным-рано в заботах проснёшься,
то грача передразнишь, а то соловья,
но мелодий людских не коснёшься.
Сплетены наживульку, знаменьем взошли
твои песни иного порядка...
О, не ты ли исконный хозяин земли -
так ты важно хлопочешь на грядках?!
Словно всё для тебя - эти пустоши крыш,
эти зёрнышки звёзд врассыпную...
Император скворечника, как ты сладишь
свою малую чашу земную!
И, головку задрав, испиваешь до дна
то ли сладкую жизнь, то ли небо.
И не старость, ни смерть мне твоя не видна,
как бы трепетно смертен ты не был.
Но, летучий собрат мой по тёплой кровИ,
как дано тебе в краткую пору,
насылая напасть безответной любви,
открываться случайному взору!
Как тебе улыбнётся природы венец,
над которым пусты пьедесталы!
Гул небесный, кому я - весёлый скворец,
провожаемый взглядом усталым?
* * *
Затишье апреля. И хор не вступил
в бренчанье мелодии зыбкой.
И грач, как футляр, свои крылья раскрыл
и пробует ржавую скрипку.
Россия, извечно начало твоё
с медлительности Великопостной.
Очистится всё и приладится всё
для радости многоголосной.
И вновь в соловьиных раскатах не прячь,
когда всё готово излиться,
по-русскому к месту полуночный плач
души иль таинственной птицы.
* * *
Как искорёжен весь каркас весны!
Строенье парка - будто после взрыва.
И сумерки ещё не зелены.
И лягушачья заводь молчалива.
Откуда в нас уверенность живёт,
что жизнь всегда своё исполнит дело,
и загустеет всё - невпроворот,
и почки не контужены обстрелом?
Но вот в долине, где метался бой,
отщёлкнув чешую среди затишья,
сам выпростался лист глухонемой,
колеблем ветром, но совсем не слышим.
Дохнёт ли бриз, пройдётся ль буря вдруг,
клоня к земле вскипающее древо,
в чащобе словно выключили звук -
она отныне всё приемлет немо.
И от молчанья лёгкого листа,
безмолвного раскачиванья веток
сама стихия кажется пуста,
и нет её величию ответа.