Всё как-то опустило руки. Не все, а всё.
И чёрный цвет чуть истончился, стал мягче, легче, пропускает свет - как-будто дышит, как-будто Воланд ранним майским утром осенне-мглистым петербургом любой ценой закроет небо и сеть зажжённых фонарей и половину солнца, как-будто старый дом за тридевять земель, за морем, за океаном окаянным, за ширмой в комнате с одним окном, местами с шиком обставленной посудой, ждущей пунша и новых порций новостей.
Но вот ворованное время тайком включает отсчёт обратный и возвращается ползком к хозяину, хозяйке, вплетаясь в разбитый быт невидимой строкой, и стало как-то гуще масло на ломте прицельно-цельнозерновом. (Но не у вора.)
И тишина кромешно получасовая не та, что за-dolby surround, не так трагична, не так гулка, не та, что сердце акушером выскребает прямо в гроб, а та, что грехи по праву отпускает, как будто лицензионный пастор-поп.
И на вопрос кто нами правил? - услышим эхо - Павел, Павел, Павел*...
* В подземном ходе из Гатчинского дворца к Серебряному озеру - грот "Эхо" - на вопрос-кричалку "Кто нами правил?" акустическая особенность являет восклицание "Павел", иногда аж до 30ти раз.