Стал задумчив поп Василий.
Вес стал больше, меньше силы.
Чует, тает уголёк,
А с чего, вот невдомёк.
А рядом, жил через дорогу,
Пискарь, как батюшка считал.
Ни чёрту кочерга, ни свечка богу,
Но непонятно силы где питал.
Хатёнка старая и дворик хил,
И в огороде, кабачки и щавель.
Забор уж покосился, палками подправил,
И непонятно что ел, пил.
А бегает, словно борзой кобель,
На босу ногу, грудь вся нараспашку.
И нипочём жара, морозы и метель,
Который год носит одни штаны. Рубашку.
А ведь они с ним одногодки,
И как понять что движет Пискарём?
Любитель и винца, и водки,
Всегда он весел, пляшет и поёт.
А тут, совсем уж огрузнел,
Давно уж прыти давней нету.
Тяжеловат стал, на ноги присел,
И многие дела уж стали под запретом.
Казалось бы, сметанка, караси,
Медок и маслице, блины, пампушки.
Он должен ржать как жеребец. А вот спроси,
- «Что хочешь ты? Бродить как хмель в кадушке?»
А тут, с таким вот изобильем, всё наоборот,
Казалось бы, живот набил, пора бы ржать.
По вечерам и матушка берёт уж в оборот,
Ан нет, вот тянет почему то полежать.
Приходит Батюшка наш к Пискарю,
- «Скажи Егорыч, как силы мне набрать?»
- «О, Батюшка, да ныне я смотрю,
Ты вспомнил как меня и звать?!
Наверное ты где то прогрешил,
При всём не видишь радости, веселья.
Чего ко мне придти сегодня ты решил?
То хвост пушил, а ныне опустил и перья.
Да, видно где то согрешил излишне,
И счастлив, и богат как будто с виду ты.
И наказать тебя решил Всевышний,
Но вижу, не радуют тебя жизни цветы.
Да и попы вон, молодые стали обижать,
И свадьбы, и крестины перехватывать вон стали.
Пока с своим ты животом успеешь добежать,
Ну что ж, готов тебе я Батюшка помочь.
Переходи ко мне ты на три дня,
Будешь говеть и день и ночь.
Побудешь на моей диете,
Появятся по нову, все радости на свете.
А коль через три дня, меня ты не обгонишь,
То перейдут ко мне, твои коровы, свиньи, кони».
Подумав, Батюшка сказал: «Да, Договор опасен,
Но ради матушки Егорыч, я согласен».
На первый день Пискарь пожарил
Хлеб с водой на сковородке,
Сказав: «Ешь Батюшка, сегодня постный день,
Полезно животу», и сам хлебает, да в такой охотке.
На следующий день, даёт он кабачки и тыквы с квасом.
И чует батюшка, болтается уж ряса.
Спина подсохла, стала палкой,
Бежать нельзя, скотину жалко.
На третий день, Пискарь дал щавеля, сказав:
«Скоромненького съешь.
А то я вижу сдал, уж появилась плешь».
И чует Батюшка, что ряса тяжела,
И матушка ему уж не мила.
Один Пискарь лишь весел,
С утра до вечера поёт он песни.
Поест, и говорит: «Пойду ляжу в погребок,
Уж слишком жарко тут, а там ведь холодок».
Прошло три дня, Пискарь сказал:
«Ну что, бежим? Но только вот что я решил.
Мне скотина не нужна, если я опережу,
Я, денёчка ещё три, Батюшка, тут подержу».
И стартанув, наш Батюшка дал тягу,
Кричит Пискарь: «Вот догоню» - добавив
- «Ну вот и вылечил беднягу».
Теперь наш Батюшка как молодой,
Питается конечно не хлебом и водой.
Но меру знает,
И даже говорят:
«По вечерам на балалайке матушке играет.
И матушка как будто расцвела,
Идёт, ну прям царица, посреди села.
А если Батюшка хандрить начнёт,
Лишь говорит: «Ещё хоть одно слово,
То к Пискарю пойдёшь, дня так на три,
Он ждёт».